https://wodolei.ru/brands/Roca/dama/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


На восемнадцатый день плетения паутины в коридоре депозитария послышался сдавленный шепот Ллевелиса: «Эврика!» Он, согнувшись, пролез в дыру в незаконченной паутине и со всех ног кинулся искать Гвидиона, притиснув к груди какие-то затрепанные листы.
Гвидион был на конюшне, убирал навоз. За ним хвостиком ходили Звездочка и Айкилл. Неподалеку Тарквиний Змейк, придерживая Тезауруса за изогнутый рог, безмолвно конспектировал содержание его шкуры. Живая книга время от времени порывалась сказать «Ме-е-е», но, чувствуя твердую руку Змейка, сдерживалась. Завидев Ллевелиса, Гвидион вытер руки о штаны, отставил лопату и вышел во двор.
– Вот, – выдохнул Ллевелис, припирая его к стене. – Малопопулярная сага «Вторая битва при Маг Туиред». Нашел в депозитарии. Здесь описано убийство Миаха. От слова до слова.
Склонив головы и толкаясь локтями, Гвидион и Ллевелис принялись разбирать написанное.
«Опрашивая всех, дошел Луг до Мак Кехта. „В чем твое искусство, Диан Кехт?“ – спросил Луг. „Любого воина, который будет ранен назавтра в битве, если только голова его не будет отделена от тела, и если мозг его будет в целости, и если у него не будет поврежден спинной мозг, я исцелю своей властью в одну ночь, так что наутро он вновь сможет сражаться“.
– О! В этом весь Мак Кехт, – сказал Гвидион.
– В чем? – не понял Ллевелис.
– Он ставит разумные ограничения, – сказал Гвидион. – А не бьет себя в грудь и не кричит, что исцелит любого, хотя бы тот пролежал уже на солнце две недели без погребения.
«Сам Мак Кехт, его сын Миах и дочь Аирмед произносили заклятья над источником Слане, и погружались в источник раненые воины, и выходили из него невредимыми».
Так, ну, это преувеличение небольшое… Наверное, не покладая рук оперировали, перевязочный материал, небось, возами расходовали… Слушай, подумать только – настоящая династия врачей!
– Ты думаешь, источник Слане – это аллегория?
– Ты представляешь себе работу военного хирурга? Там не то что белиберду какую-то над источником говорить, – там лицо-то сполоснуть некогда.
Сага делалась все более архаичной по содержанию:
«На третий день битвы Нуаду лишился руки. Диан Мак Кехт приставил ему серебряную руку, которая двигалась, как живая, и уже на другой день Нуаду вновь мог сражаться. Однако сын Мак Кехта, Миах, не был этим доволен. Он пошел к Нуаду, приложил травы к ране, проговорил заклятья и в трижды три дня отрастил Нуаду новую руку. Еще три дня он держал ее в повязке, прикладывал к ней сердцевину тростника и остывающие угли, и когда снял повязку, у Нуаду была новая рука, совершенно как прежняя.
Это пришлось не по душе Мак Кехту, и он обрушил свой меч на голову Миаху и нанес ему страшную рану, однако Миах был искусен в медицине и исцелил ее мгновенно. Тогда вторым ударом меча Диан рассек ему голову до самой кости, но Миах исцелил и эту рану. В третий раз занес меч Диан Кехт и расколол ему череп до самого мозга, но и тут сумел исцелить Миах свою рану. В четвертый же раз Диан Мак Кехт поразил мозг, сказав, что после этого удара ему не поможет никакое лечение. Поистине так и случилось».
– Ты знаешь, – сказал Ллевелис, – мне все меньше и меньше нравится доктор Мак Кехт.
– Какой человек! – сказал Гвидион. – Какое величие духа!
«Потом похоронил Мак Кехт Миаха, и на его могиле выросло триста шестьдесят пять трав, – столько, сколько было у Миаха мышц и суставов. Тогда Аирмед, дочь Диана Кехта, расстелила свой плащ и разложила эти травы в соответствии с их свойствами, но приблизился к ней Диан Кехт и смешал все травы, так что с тех пор никому не известно их назначение. И сказал Мак Кехт:
– Раз нет больше Миаха, останется Аирмед».
– Это отвратительно и ужасно, – сказал Ллевелис.
– Я преклоняюсь перед Мак Кехтом, – сказал Гвидион.
В эту минуту приятелей отнесло друг от друга и подняло высоко в воздух. Это их настиг Курои. Он ухватил обоих за шкирку и стал трясти. Меряя двор огромными шагами, он объявил, что удивлен тем, что они отсутствуют на зачете по практическим приложениям и что они оба немедленно отправляются в XI век, один в Йорк, другой – в Нортхэмптон, с тем, чтобы выяснить, как там обстояли дела с женской грамотностью. Это неожиданное обстоятельство на какое-то время совершенно выбило их обоих из колеи, и мысли о прошлом доктора Мак Кехта потерялись среди отчаянной возни со сложными застежками костюмов эпохи. Через полчаса Гвидион толкался на рыночной площади Йорка XI века с куском пергамента и просил то одну, то другую женщину обратиться с молитвой за него к святому Этельреду, чтобы тот избавил его от наваждения. Подробности наваждения родились сами собой:
– Каждую ночь во сне ко мне является дьявол и предлагает сыграть с ним в кости. Отказаться никак невозможно, и каждую ночь я продуваюсь в пух и прах. Вся моя надежда на святого Этельреда, – ах, кабы он пожалел меня и помог мне выиграть! Прочитать следует вот эту молитву с пергамента, и чтобы женщина читала, непременно поворотясь на север и в левый башмак под пятку насыпав ореховой скорлупы. А пергамент освященный, вы не думайте. В Гилфордском аббатстве купил.
Одна девушка проявила любопытство и спросила, как выглядит дьявол. Гвидион, который не был готов к этому вопросу, недолго, впрочем, подумав, отвечал:
– Как выглядит-то? Да вылитый норманн.
Время шло, и на обороте пергамента у Гвидиона росло количество пометок в графах «всего опрошено» и «из них владеют грамотой». Исчерпывающий ответ его по возвращении вызвал довольное покряхтыванье профессора.
Ллевелис тоже вернулся, весь такой потерянный и всклокоченный, и стал вытаскивать из висевшего у пояса кошелька и из-за подкладки непонятные обрывки и мятые клочки. Было видно, что он с заданием справился, но кое-как. Непонятно было, как он добыл эту информацию, но что он никак не успел ее обобщить, было сразу ясно.
* * *
Мак Кехт сидел у себя в кабинете, освещаемый закатным солнцем от окна, когда к нему постучался Фингалл МакКольм. С несвойственной ему нерешительностью шотландец хмуро переминался у порога.
– Да? – мягко сказал Мак Кехт и отодвинул свои медицинские записи.
Обычно здоровый как бык, Фингалл явно маялся от чего-то. Мак Кехт быстро окинул его взглядом и по глазам заметил признаки пульсирующей боли, но где?
– Маленькое недомогание, Фингалл?
– Вроде того, – мрачно согласился шотландец.
– Рука, нога?..
– Ни то, ни другое, – еще мрачнее сказал шотландец.
– Пойдемте, – сказал Мак Кехт и провел его в комнату, где принимал пациентов.
– В общем… я не знаю даже, как сказать, – выдавил шотландец.
Это явно было самое детальное развитие темы, на которое он был способен. После этого он сел и прочно замолчал.
– Видите ли, дорогой Фингалл, – ободряюще сказал Мак Кехт, – врачу можно сказать многое. Я за свою практику повидал всякое, и меня вы едва ли выбьете из седла названием какой бы то ни было части тела.
МакКольм посмотрел на него с сомнением.
– Хорошо, – зашел с другой стороны Мак Кехт. – Не надо ничего говорить, просто покажите, где у вас болит.
Отчаянное выражение лица Фингалла говорило о том, что Мак Кехт требует невозможного.
– Не бывает такой боли, у которой не было бы названия в медицине, – с глубоким убеждением сказал Мак Кехт. – Я готов подсказать вам. Хотите, я буду называть все, что придет мне в голову, а вы только кивнете?
– Вы не назовете, – мрачно сказал МакКольм.
Некоторое время они смотрели друг на друга в глубокой тишине.
– Клянусь, я в жизни никому не скажу, – вдруг по наитию воскликнул Мак Кехт.
Тогда шотландец разомкнул губы и хмуро сказал:
– У меня болит хвост.
Во время последней пересдачи по метаморфозам профессор Финтан превратил Фингалла в тушканчика. Прыгая в этом неприглядном и позорящем истинного шотландца виде, Фингалл, видимо, как-то повредил себе хвост, ибо и превратившись обратно, чувствовал дергающую фантомную боль в этой области, что в отсутствие самого хвоста было особенно пугающим. Измучившись, он решился наконец на визит к Мак Кехту, однако он тут же провалился бы сквозь землю, если бы доктор хоть чуть-чуть улыбнулся.
Доктор воспринял известие с каменным лицом.
– О, это очень серьезно. Это нельзя запускать. Хвост – немаловажная часть нашего организма, и за его состоянием необходимо постоянно следить. Вы правильно сделали, что пришли ко мне, Фингалл.
Лицо шотландца прояснилось.
– Давайте посмотрим, что у нас там такое. Туда, за ширму, – скомандовал Мак Кехт, распуская волосы.
* * *
Если раньше убийство Мак Кехтом Миаха было эпизодом, над которым не хотелось задумываться, то теперь в глазах Гвидиона эта история стала достойна кисти, пера, резца, арфы, лютни и много чего другого.
– Мак Кехт убил Миаха из профессиональной ревности, из зависти, из самой что ни на есть низкой зависти! Миах был гениальным врачом, лучше, чем Мак Кехт! Он делал то, чего Мак Кехт не умел!..
– Ты думаешь, Миах знал что-то, чего не умел бы Мак Кехт? – странно спросил Гвидион, обхватывая себя за плечи и кладя локти на спинку кровати.
– Ты знаешь, сделать протез, пусть даже такой необыкновенный, – это совсем не то, что отрастить новую руку! – запальчиво воскликнул Ллевелис.
– А ты когда-нибудь слышал о том, чтобы человеческие конечности регенерировали? – медленно спросил Гвидион, поднимая на Ллевелиса какой-то туманный взгляд.
Ллевелис прикусил язык.
– О Господи! – сказал он после долгого молчания. – Что ты имеешь в виду?
– Мак Кехт может все то же, что и Миах. Но он не позволяет себе нарушать законы природы. Врач же не имеет права преступать пределы естественного… Вот почему травы в руках Миаха с барельефа не используются в медицине!..
– По-твоему, то, что он отрастил Нуаду руку, бог знает какое преступление? – сощурился Ллевелис.
– Человеку нельзя отрастить новую руку, Ллеу. Ей-же-ей, поверь моему слову, никак. И потом: Миах же начал воскрешать. Смотри: «В отсутствие Диана Кехта Миах пел над источником Слане, и погружались в источник смертельно раненые воины, и выходили из него невредимыми, и вновь шли в бой». Мак Кехту пришлось убить Миаха, не хотелось, а пришлось. Как ты думаешь? Он его, небось, любил до умопомрачения, все детство на руках таскал, попу ему вытирал, слюнявчик подвязывал…
– Мак Кехт может воскрешать?
– Теоретически может, Ллеу. Думаю, он в жизни и комара не воскресил. Нельзя же. И если кто-то из учеников такое делает, в общем-то, учитель обязан, конечно, собравшись с мыслями, его это… убить все-таки. Законы природы не должны нарушаться. Но собственного сына… я бы не смог. Как подумаю, что кругом люди такого масштаба!.. – Гвидион махнул рукой. – И эти слова: «Если нет больше Миаха, останется Аирмед». Ты их как понял?
– Ну, как? – сказал Ллевелис. – Ясное дело. «Раз нет больше сына, то хоть дочь останется».
– А по-моему, не в том дело. Аирмед разложила травы по их свойствам, потому что собиралась оживить Миаха, так? А Мак Кехт смешал травы, чтобы не дать ей этого сделать. Потому что иначе пришлось бы убить и ее.
Ллевелис хотя и восхитился в конце концов, однако вывел из всего заключение в своем духе:
– Подумать только, что вся школа бегает к Мак Кехту с каждой пустяковой царапиной, и он беспрекословно смазывает все это зеленкой!..
Он хотел, видимо, сказать: «…в то время, как у него у самого в душе такая рана», – но ограничился четким плевком в заросли одуванчиков.
* * *
– Профилактика чумы, – скучным тоном диктовал Змейк. – Карантинирование кораблей, идущих из эндемических очагов. Противочумные мероприятия в портах. Изоляция больных и лиц, соприкасавшихся с ними. Дезинфекция, дезинсекция и дератизация.
Последние два предложения Гвидион не в состоянии был записать, потому что с ужасом смотрел, как из камина выпало несколько углей, от них загорелся край ковра, огонь пополз к креслу и близок был уже к ниспадавшей складками на пол мантии Змейка. Привлечь внимание Змейка к этому факту Гвидион не решался, так как для этого пришлось бы его перебить, а прерывание речи учителя в моральном кодексе Гвидиона находилось где-то между плевком на алтарь и пощечиной главе государства. Но волнение снедало его.
– Извините, что перебиваю вас, учитель, – не выдержал наконец Гвидион, – но к вашей мантии подбирается огонь.
Змейк, не переставая диктовать, кинул беглый взгляд на полоску пламени на ковре. «Не сейчас, – сурово сказал он, – я занят». Под взглядом Змейка огонь попятился, вновь повторил пройденный путь и убрался назад в камин.
Рот Гвидиона так и открылся. Змейку подчинялась стихия огня. Еще немножко поразмыслив, Гвидион понял, почему огонь горел в кабинете Змейка постоянно и часто – при открытом окне. Огонь был у Змейка домашним животным. Гвидион мысленно плюнул, осознав, как он выглядел со своим предостережением: огонь всего-навсего подлизывался к Змейку, он хотел забраться к нему на колени и, может, потереться о его щеку. Если бы огонь был кошкой, то, подбираясь к мантии Змейка, он бы мурлыкал. Собственно говоря, он и потрескивал… Гвидион утер пот со лба и стал торопливо записывать со слов Змейка первичные противочумные мероприятия в портах.
– А что такое дератизация? – спросил он.
Змейк задумался на долю секунды и сказал:
– Обескрысивание.
* * *
Первый курс собрался в западном дворике недалеко от дома Финтана и пытался рассчитаться для игры в светоч знаний с помощью считалки, вынесенной Керидвен из ее сумбурного детства в Каэрлеоне:
Раз в одной харчевне пили
Чарльз и Кромвель с принцем Вилли,
После первой и второй
Чарльз остался под скамьей.
Вилли бравым был солдатом,
Он свалился после пятой,
Кто из них остался пить,
Выходи, тебе водить!
– Слушайте, почему это я должен быть за Кромвеля? – искренне возмутился Фингалл МакКольм. – Вы что, других считалок не знаете? Как у вас язык поворачивается произносить имя Кромвеля при том, что он творил в Шотландии! Иан МакКольм, прапрадед моего прапрапрадедушки, был повешен, утоплен, колесован, четвертован и сожжен в одно и то же время за то, что…
– Можно подумать, он в Уэльсе что-то другое творил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56


А-П

П-Я