— Решено, — бесстрастно объявил Рунакрес. — Президент дал добро. Нам предоставлено право задействовать все возможные средства.
Он оглядел притихшую компанию, ожидая чего угодно, кроме молчания. Квинн подняла голову, ее глаза блеснули в свете пламени.
— Пойду сообщу новость, — Уэллс нахлобучил меховую шапку. — Есть еще кое-какие проблемы по снабжению.
— Не кое-какие, Франклин. Возьми все на себя, — сказал Рунакрес и повернулся к геологу. — Командор Квинн, ваш рапорт сыграл решающую роль. Советники президента заглотили крючок. Ваши усилия достойны похвалы. Я знаю, чего вам это стоило.
— Спасибо, адмирал, — ответила Квинн и покраснела. — Я действительно верю, что мой… и как скоро, сэр?
— Понимаю, Кэсси, — мягко сказал Рунакрес. — Посмотрим, сколько времени понадобится Франклину, чтобы закончить переоборудование. Не раньше, чем через три-шесть месяцев. Нужно подготовиться к сражению.
* * *
Артиллерийская канонада громом раскатилась по всему фронту. Из жерл пушек с визгом вылетали похожие на поросят, круглые, тупоносые снаряды, ввинчиваясь в истерзанное небо и уносясь вдаль, откуда возвращались глухим, аритмичным, погребальным стоном разрывов. Оранжевые языки пламени лизали затянутый черными облаками грязного дыма горизонт. В смертельной битве сошлись крионские армии Севера и Юга. Зона опустошения все расширялась. У всех на устах было одно слово — война. Миллионы обезумевших от паники гражданских и тысячи беглых солдат устремились на Юг, забивая дороги бесконечными колоннами, готовыми в любой момент предаться безудержному отчаянию или беспричинной надежде.
За ними катили орды Горрука, заливая поселки и города серой волной. Они не были похожи на завоевателей. Измотанные жарой, прожаренные солнцем, войска северян мало чем отличались от беженцев, только бежали они от безжалостной пустыни и ее сухих ветров, от неумолимой жажды и непобедимого песка. Солдаты безудержно рвались вперед, зная, что любое испытание будет легче того, что они уже прошли. Лучше умереть, атакуя неизвестного противника, чем отступить в кошмар пустыни. Выход к какому-нибудь жалкому притоку сопровождался такими взрывами энтузиазма, которые напоминали взятия столиц. Солдаты бросались в грязные лужицы и плескались, оглашая окрестности восторженными криками. Захватив надежные плацдармы, армии Севера покатились дальше, поддерживаемые тыловыми конвоями. Инженеры безжалостно гнали пленных на работы: проложить через пески железнодорожные рельсы, оборудовать системы сигнализации. Сделать все это нужно прежде, чем погода вернется в нормальные рамки, а пустыни снова превратятся в непроходимый ад. Так что пленных, по сути, ставших рабами, оставалось только пожалеть.
Южные племена отбросили былые споры и соперничество. Внезапное вторжение Горрука привело к свертыванию торговли, что поставило под вопрос само существование тысяч крионцев. Они прекрасно знали, что генералы Горрука признают одно право — право сильного, а потому не стеснены никакими условностями и конвенциями. Для генерала существовала только одна война — тотальная; геноцид, грабежи, истребление — все это и многое другое входило в его арсенал террора. Крионцы Юга оказались жертвой своего собственного благодушия. В конце концов, экваториальные пустыни не стали непреодолимым барьером — безумие не знает преград.
* * *
— Весьма очевидно, не правда ли? — сухо спросил Эт Каласс. Он стоял у окна на третьем этаже своего четырехэтажного дома, глядя на серо-зеленый плац внизу, обрамленный чудесными котта. Сейчас, в пору цветения, их украшали оранжевые цветочки. Жаль, что это ненадолго: неподвижный, тяжелый от смога воздух; безоблачное и, тем не менее, мутное небо.
— Не могу вам сказать, — ответил начальник милиции генерал Эт Ралфкра. — Возможно, сами спутники оказались с дефектом, нельзя исключать и саботаж. Бомба с часовым механизмом — это несложно. Впрочем, никаких доказательств нет.
— Доказательство редко бывает орудием справедливости, тем более, когда это касается нашего друга Горрука, — заметил старый крионец, прилегший на диване в углу.
— Наш мудрый и достопочтенный Самамкоок, конечно, прав, — согласился Эт Каласс. — Кстати, как развивается последнее наступление Горрука? — он отвернулся от окна и подошел к стене, увешанной оперативными картами.
— Сейчас отклонился к западу и идет вдоль массива Рууе. Эт Барблус ожидает его в горах. Они встретятся в конце дня.
— Столько человек погибнет! — пробормотал министр. — И когда только все это закончится?
— После реставрации! — излишне громко ответил генерал.
— Самообольщение — опасная вещь, — сказал Самамкоок.
— В прошлом у нас были свобода и правда, — откликнулся Эт Ралфкра. — Они же будут и в будущем.
— Только в том случае, если наши короли будут чисты и мудры — а это суровое требование для смертного крионца. Даже если он из самых знатнейших и достойнейших, — задумчиво произнес Эт Каласс. — И давайте не забывать: наш претендент сам подвергается серьезной опасности.
* * *
Наступающие силы Горрука наткнулись на упорное сопротивление. Противник превосходил их численно и занимал заранее заготовленные оборонительные позиции. Для любого другого это означало бы катастрофу, но только не для Горрука. Преодолевая сопротивление, его войска неудержимо катились вперед, оставляя после себя тысячи мертвых и десятки тысяч несчастных. Они преодолевали пропасти и карабкались по скалам. Защитные линии маршала Эт Барблуса могли рухнуть в любой момент под неукротимым напором Горрука. Дошло до рукопашных схваток. Генерала видели в самых опасных местах — смелый и решительный, яростный и хладнокровный, не склоняющий головы под огнем противника, он появлялся везде, где требовалось дополнительное усилие. Однажды Горрук лично возглавил атаку на вражеское укрепление и был серьезно ранен, видели, как он, вытирая с лица кровь, призывал к решительному штурму, слышали, как, издав боевой клич своего племени, лично застрелил вражеского офицера. Воодушевленные примером своего командующего, северные войска сокрушали на своем пути все. Неся серьезные потери, южане отступали, оставляя поле боя истекающим кровью варварам из истерзанных легионов Горрука.
Глава 28
ЗИМА
— Девочка, — объявила Буккари, входя в низкое помещение, где размещались земляне. — Сработано на славу.
Ее сообщение вызвало взрыв восторга, за которым последовали язвительные комментарии и смех. Любопытные обитатели скал тоже заглянули к гостям. У входа их встретила лейтенант, сумевшая с помощью языка жестов показать и большой живот, и малыша на руках. Старушки-прислужницы удалились, оживленно щебеча, с улыбками на страшноватых лицах.
— Ну… хм… и как она? — спросил Татум.
Все рассмеялись и зашикали, похлопывая виновника по широкой спине.
— Так на кого оно похоже? — настаивал Татум.
— Не оно, эх, ты, петушок! — укоризненно сказала Ли. — Она! И зовут ее Хани. А похожа на маленькую обезьянку, как и все новорожденные.
— Фенстермахер, а ведь ты похож на гориллу! — воскликнул Уилсон.
— Нет, нет, я здесь никаким манером, — запротестовал его сосед. — Я невинен, как…
— Ты, наверное, хочешь сказать, что неспособен, — уколол его О'Тул.
Все рассмеялись, и это тоже было неплохо. Теснота помещений и вынужденное бездействие сказывались: люди быстро вспыхивали по любому случаю. Их маленький мирок стал похож на тюрьму.
— Как вы думаете, я могу ее повидать? — тихо спросил Татум.
— Спросить не помешает, — сказала Буккари. — Сейчас я узнаю. Еще кто-нибудь хочет пойти? — глупый вопрос — руки подняли все. — Посмотрим, что можно сделать, — она рассмеялась.
— Так что вы видели? — спросил Хадсон.
— Коридоры, полированные полы. Вода. Много камня. И еще лифты! У них есть лифты, — сообщила Буккари.
— Они предоставили нам крышу над головой, — добавила Ли. — Ее комната похожа на эту, только поменьше и гораздо теплее. Голдберг сказала, что ничего обезболивающего ей не давали. Пришлось бедняжке потрудиться. Все продолжалось несколько часов, но она чувствует себя хорошо.
— А теперь получите! — воскликнула Буккари. — Роды были под водой! Голдберг говорит, что ее поместили в темную комнату с каменным корытом, наполненным горячей водой.
— Так делали и на Земле, — сказала Ли.
* * *
Уединиться на станции Золотой Рудник было почти негде, их зимнее убежище оказалось весьма скромным. Доворнобб и Катеос, оба достигшие зрелого возраста, понимали, что готовы к браку, и хотели откровенно и без утайки обсудить этот вопрос. Требуемое местечко все же отыскалось — под куполом тепличного участка, где для зимовщиков выращивались фрукты и овощи. Давление здесь было таким же, как и снаружи, а температура весьма умеренная. По понятиям крионцев, здесь господствовал холод. Что за стенами, об этом Доворнобб и думать не хотел.
К стенам купола ветер прибил листья и прочий мусор. Шел снег. Первые снежинки неспешно кружились в воздухе, прежде чем упасть на прозрачную поверхность купола, а затем соскользнуть вниз. Доворнобб и Катеос сели на зеленую скамейку, сняли шлемы и посмотрели друг на друга. Они разговаривали много раз, но сказали очень мало.
— Говорят, каждая снежинка непохожа на другую, — вздохнула Катеос.
— Эт Силмарн утверждает, что к вечеру все, на сколько хватает взгляда, будет покрыто снегом, — сказал Доворнобб. Он встал, подошел к куполу и проверил температуру, но тут же отдернул руку и спрятал ее в перчатку. — Ух! Холодно!
Ученый вернулся к скамейке и посмотрел на Катеос. Она сидела тихо и как-то непривычно робко. Доворнобб уже привык к ее говорливости и непосредственности, тем качествам, которые женщина проявляла только в общении с ним. Важность предстоящего разговора сковывала и его самого. Он сел, взял ее за руку и нежно пожал. Катеос, отвернув лицо, ответила тем же.
— Наша жизнь осложнилась, — начал Доворнобб.
— И в то же время в ней появилась цель, — тихо продолжила она. — Большая определенность, — ее глаза высматривали что-то за пределами купола, за завесой снегопада.
— Мне хотелось бы выразить свои чувства.
— Вы уже сделали это, без всяких слов, — Катеос пристально посмотрела на него. Если бы у Доворнобба и оставались какие-то мысли о независимости или подозрения, которых на самом деле не было, то этот нежный, милый и доверчивый, но в то же время напряженный взгляд устранил бы все сомнения и сокрушил барьеры. Его жизнелюбивое сердце и свободная душа устремились к этой женщине, он отчаянно и страстно желал принадлежать ей, но к этому стремлению отдать себя добавлялась и потребность обладать.
— Говорят, что жизнь длинна, независимо от того, сколь мало в ней дней, если ее делить с кем-то, — сказал он после паузы, которая включала в себя все очарование близости.
— И еще говорят, — в тон ему промолвила Катеос, — что настоящая любовь — это вечно благоухающий цветок, не знающий сезонов и никогда не увядающий.
Эмоции переполнили ученого, унося последние сомнения. Восприятие обострилось до предела.
— Мы в трудном положении. Я всего лишь простой крионец и не могу обещать комфорта и богатства…
— Если для вас важны определенность и достаток, то лучше не продолжать этот разговор, — довольно грубо оборвала его Катеос.
— Пожалуйста, не надо, — раздраженно воскликнул он, изо всех сил стараясь сохранить самообладание и не потерять нить беседы. — Ваше счастье и благополучие станут моей обязанностью. Позвольте мне выразить озабоченность этой стороной вопроса, даже если я недостаточно красноречив.
— Да, — ответила она. — Красноречие ни к чему, если вы говорите искренне.
Доворнобб заглянул в ее большие, светящиеся, карие глаза; он ощущал себя очарованным путником, которому все равно, куда идти, главное, что ему выпал шанс на это путешествие. Путешествие в любовь. Время текло где-то рядом, но не имело для него никакого значения. Ученый нашел свой остров. Воздух наполнился запахом его чувств.
— Мастер Доворнобб? — прошептала она, возвращая его к реальности.
— Да? — отрешенно отозвался он. — О да! — теперь, когда объект его стремлений находился прямо перед ним, Доворнобб собрал всю свою решимость и выразил то, для чего пришел сюда: — Я хочу, чтобы вы стали моей супругой… навсегда.
Вот так! Сказано, хотя и несколько кратко.
Но в ее присутствии и говорить, и думать было трудно. Она опустила глаза. Никакого ответа. И когда ученый уже собрался продолжить, Катеос заговорила.
— У меня нет выбора, я обязана подчиниться вам. Таков закон: моя жизнь — это ваша жизнь. Конечно, вы оказали мне честь, — она склонилась еще ниже, выражая свою покорность, в уголке глаза набухла слеза. Женщина моргнула, и слезинка упала на землю.
— Благодарю вас за формальное согласие, — тихо сказал Доворнобб. Теперь он мог говорить. Ее смиренная поза вызвала в нем потребность излить свои чувства. Он был ученый и свободомыслящий крионец. Ортодоксальность общества вызывала в нем ненависть, мешая или даже запрещая выражать свои чувства или понимать чувства других.
— Между нами есть понимание, есть чувство, есть связь, — спокойно, но раскаляясь изнутри, начал Доворнобб. — И они глубже и сильнее древних правил и традиций, — теперь наступила его очередь читать лекцию. — Я хочу быть вашим спутником. Я хочу, чтобы вы были моим спутником. Навсегда. На всю жизнь. Я хочу, чтобы вы стали моей супругой не потому, что я так распорядился, и не потому, что я хочу взять на себя ответственность за ваших детей. Я хочу, чтобы вы стали моей супругой потому и только потому, что вы сами этого желаете. Если это не так, уходите сейчас и не возвращайтесь. Я не намерен взывать к обычаям нашего общества и буду огорчен, если они — эти правила — стали причиной того, что вы подчиняетесь моим желаниям.
Все это время, пока лилась его речь, Катеос не сводила с него глаз, лицо ее разрумянилось, и каждый упрек только добавлял женщине очарования и красоты. Запах ее чувств тронул ноздри Доворнобба.
— Обещаю вам, — пылко ответила она, — обещаю, что мое согласие является лишь выражением свободной воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36