К удивлению Райнса сброшенных сотрясением декоративных плиток оказалось на порядок меньше, чем в главном коридоре. В мерцающем бледно-зеленом свете он видел почти не прерывающийся узор, равнодушно следящий за измученным, ковыляющим, падающим и со стонами поднимающимся, чтобы вновь черепашьим шагом идти вперед, человеком.
Как он прошел эти метры — он не понял и сам. В памяти остался только обрамленный цепочкой зеленоватых огней вход, звонкий звук неуверенных шагов, и пляшущие в черном пятне перед глазами салатовые полосы — и вдруг он понял, что стоит, уткнувшись носом в холодный металл закрытой двери, на которой висит покосившаяся табличка "КОММУНИКАЦИОННЫЙ ЦЕНТР "А". ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Слабо пискнув, панель доступа проглотила его идентификационную карту, подумала пару секунд и весело подмигнула разноцветными огоньками. Дверь плавно вдавилась внутрь и с шипением отошла в сторону.
Райнс надеялся, что хоть внутри горит нормальный свет, а не эта болотная мерзость, и его надежды сбылись. Отчасти: вместе болотно-зеленого, капсулы аварийного освещения испускали пронзительно-голубой свет, больно режущий глаза. Немного помогало освещение от работающих дисплеев и информационного табло, исправно информировавшего всех желающих, что ситуация из просто плохой становиться очень плохой — если кто не заметил еще. В коммуникационном центре не было ни души. Строили его по стандартному проекту, из расчета на штатную смену связистов, но здесь обычно дежурило два человека. И, наверняка, первое, что они сделали после катастрофы — поспешили спасти свои шкуры.
За спиной Райнса закрылась дверь и система безопасности, повинуясь отданной команде, заблокировала вход. Теперь без тяжелого оружия сюда будет крайне проблематично ворваться, а дополнительно введенный код обесточил внешнюю панель доступа. «Кто не успел — тот опоздал!» — истерически хихикнул Райнс, усаживаясь за ближайший компьютер: перенапряженные нервы понемногу сдавали. Мысль о том, что еще один бедолага, вырвавшийся из ада Красной Зоне, будет бесплодно пытаться попасть внутрь, как появилась, так и пропала.
«ДОСТУП К ВНУТРЕННЕЙ КОММУНИКАЦИОННОЙ СИСТЕМЕ ОТСУСТВУЕТ. ДОСТУП К СИСТЕМАМ НАБЛЮДЕНИЯ ОТСУТСТВУЕТ. ДОСТУП К КОМАНДНОЙ СЕТИ ОТСУТСТВУЕТ».
Надписи на дисплее сюрпризом не были: собственно, никакой командной сети больше не существовало. Главный компьютер, центральная база данных — все было уничтожено во время катастрофы. В эти мгновения все поселение распадалось на секции, полностью подчиненные локальным командным центрам, физически изолируясь друг от друга, как и требовала ситуация ЧП. «Надеюсь, ребята успели проскочить…» — про себя произнес профессор.
Экран мигнул, очистился, освобождая место для меню гиперсвязи: как раз на подобные случаи коммуникационные центры в обязательном порядке оснащались автономным передатчиком. Не очень мощным, не позволяющим передать дальше семи-восьми парсек или надежно защитить сигнал, но и ведь и выбирать-то было не из чего.
Информация, появившаяся на экране, подтвердила его опасения: за последние двадцать минут в гиперпространство не было отправлено ни одного сообщения. В лучшем случае — это все паника и непонимание происходящего. В худшем же…
Райнс вложил в прорезь сканера свой жетон и быстро набрал текст: код поселения и всего два слова, трижды повторенные подряд: «Фантом один». Даже если никто не озаботиться прочесть сообщение, центральный компьютер любого крейсера, приняв подобный сигнал, немедленно поднимет тревогу, а уж на том корабле, которому адресовано послание — тем более.
Выбрав алгоритм шифровки, он подтвердил считанные с его жетона координаты передачи. Дождавшись окончания обработки данных, ввел последнюю команду.
«ГИПЕРРЕЛЕ ИНИЦИИРОВАНО. СИГНАЛ ПЕРЕДАН», — отреагировала программа. А затем…
Коммуникационный центр вокруг вздрогнул, подернулся рябью, словно на застывшее в воде отражение кто-то бросил камень. Там, где только что была ровная поверхность палубы, появлялся искореженный, оплавленный металл, стены щерились дырами, глубокими трещинами, светящиеся капсулы катались по полу. Райнсу показалось, что пульсирующая зыбь прокатилась сквозь него, на миг вырывая из привычной реальности и тут же швыряя обратно, но уже в царство торжествующего хаоса.
— Что за… — изумленно выдохнул профессор, глядя в пустоту погасшего, разбитого вдребезги дисплея перед собой. На раздавленного сорвавшимся перекрытием бедолагу в соседнем кресле. На полностью разрушенное помещение, на то, что он обязан был заметить еще у входа… но не заметил. На невозможное, вдруг ставшее реальным.
Гудение десятков струн, едва удерживающееся на грани инфразвука, рухнуло на него, ворвалось под череп, отозвалось тонкой болью в зубах и костях. И почти незаметный за этим шумом звук, похожий на шелест миллиона песчинок, перемолотых в тонкую пудру и неторопливо текущих по металлу, заполнил коммуникационный центр.
И кожей, шестым чувством, всеми фибрами души он почувствовал чье-то присутствие за своей спиной, за плечом, буквально в шаге от себя. В растрескавшемся, закоптившемся стекле дисплея, с которым он, как ему казалось, только что работал, за размытым, нечетким отражением самого Райнса что-то шевельнулось, потянулось к нему…
Он обернулся…
…слепит. Мрак расплескивается во все стороны…
Дымчатое пламя, струя расплывающегося сияния сжимается в спираль. Осколки кокона тают в темноте, а спираль, стремительно ввинчивается во мрак, рвется вверх, если в этой бесконечной пустоте можно определить, где верх, а где низ.
Только что почти неслышимый звук, становиться все громче и четче. Тысячи, миллионы безликих голосов говорят, шепчут одну единственную фразу, но нельзя разобрать ни одного слова, ни найти источник голоса.
Ленты мрака сплетаются с пламенем, смешиваются, растворяются друг в друге. Бесконечность стонет, кричит беззвучным воплем, умирает, раздираемая на части, поглощаемая освободившимся пламенем. Оно темнеет, становиться почти неотличимым от змеящихся вокруг агатовых потоков, и только багрово-оранжевые искры по краям спирали отмечают ее путь.
Лопается второй кокон, за ним третий. Сполохи освободившегося от оков огня, дрожь бесконечности, растущий с каждой вспышкой мерный отрешенный речитатив. Голоса звучат в унисон, сливаются в один могучий, сильный поток слов, крепчающий, становящийся громче…
Отчетливее…
Сильнее….
Вверху, там, где почти угасла мрачная, злая звезда, взмах незримого лезвия открывает узкую, наполненную ослепительным серебристо-пепельным светом щель. Рядом с ней вторая, третья — словно копируя рождения тянущихся ввысь дымчатых струй, они появляются, расталкивая мрак.
Уже трудно смотреть на сотни развернувшихся жгутов огня. Но это лишь песчинки в безбрежности раскинувшейся паутины. И, глядя на пылающую бездну и серебристые разломы, я чувствую, как звенит туго натянутая невидимая струна: время почти пришло, стрелка почти завершила свой ход.
Голос, в котором уже невозможно вычленить, расслышать создавший его шепот, гремит, пронизывая бесконечность, сотрясает паутину, колеблет рождающиеся языки пламени. Два слова тяжко бьют по мне, распластанному по наковальни бесконечности бесплотной, безучастной тенью наблюдающей за происходящим.
Два слова. Наконец-то я слышу их — отчетливо и ясно:
«ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ».
Узкий, тонкий луч срывается из разлома, почти вертикально пронзая пустоту. На его пути самая первая спираль, самая первая полоса слившегося с мраком пламени — и бесконечность кричит, подавленная гневом почти умершей звезды. Только тень, только отзвук прежне мощи остался в ней, но даже он подавляет, даже он пробуждает во мне почти забытое чувство ужаса. Пелена ее гнева падает на паутину, озаряемую тысячам сполохов, пропитывает ее, подправляет путь…
И громче рокот равнодушного голоса:
«ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!»
Луч касается спирали, гаснет, раскалывая ее на множество осколков, точно она соткана не из прозрачного пламени, а хрупкого фарфора. Хрустальные змейки ползут по остаткам, выжигая, стирая за собой полосы тьмы, а лоскутья багрового пламени вдруг вспыхивают ярким, чистым светом и каплями ртути тянутся друг к другу. Еще миг — и воссоздавшаяся заново спираль продолжает свой путь наверх. А из разломов бьют новые лучи, все быстрее и быстрее, ища стремящиеся к свободе потоки огня.
«ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!!!»
И почти физически я чувствую, как последняя преграда падает…
Видимая только мне стрелка исполинских часов идет до конца…
Яростно поет на незримом ветру туго натянутая струна…
Вспышка…
Выпад, звон столкнувшегося металла, скрежет, клацающий звук обуви по каменному, покрытому густым слоем вековой пыли и песка каменному полу…
Смертоносный танец, плавная и быстрая игра посохом, стонущие от напряжения мышцы, заставляющие тело перетекать из позиции в позицию…
Полупрозрачная, так и норовящая ускользнуть из поля зрения фигура, видимая только благодаря неровному, переменчивому освещению…
Черный провал за спиной, вбирающий в себя эхо боя, отражающий его от стен, жонглирующий, словно наслаждаясь неожиданной игрушкой…
Выпад, звон скрестившихся посохов, стремительный выпад противника, мелькнувшее у самой головы лезвие кинжала…
Разжавшиеся пальцы отпускают прокручивающийся вокруг запястья второй руки посох…
Теряющий равновесие противник, отступающий на шаг назад…
…вспышка…
Чужой командный пост, выглядящий так, словно внутри разорвалась ракета. Хаос, разрушение, огонь, разбросанные повсюду тела, дымящиеся провода… И темная фигура, едва различимая в, смешавшимся с аварийным освещением отраженном свете звезды, медленно ползущая к центральному пульту. А за пультом в покосившемся кресле сломанной куклой полулежит обгоревшее дочерна тело, точно мертвый рулевой, ведущий в последний путь корабль…
На обзорном экране безжизненный планетоид, над которым медленно восходит полукруг зелено-голубого мира…
Странное пятно точно над серо-коричневой громадой спутника планеты, похожее на расплывшуюся по воде каплю крови…
Со сдавленным стоном фигура подтягивается, уцепившись за выступающий над головой металл. Превозмогая слабость и боль, тянет руку к одному из переключателей в верхней части пульта…
…вспышка…
Бесконечность космоса вокруг — и родной до боли мир прямо перед глазами. Знакомая с детства планета, озаренная теплыми лучами красного карлика, стремительно несущаяся по своей орбите, точки военных крепостей вокруг нее… Родной мир, родина, дом…
Но почему же от него веет таким леденящим холодом?! Почему мне так страшно?!
Почему…
Пространство совсем рядом сминается, подается под напором чудовищной силы. Очерченный неведомым циркулем громадный круг, диаметром не меньше десятка-другого километров затягивается полупрозрачной пленкой, сквозь которую тускло мерцают далекие звезды. Широкая полоса рассекает пополам круг, в самом центре появляется ослепительно горящая точка. Вихри пламени текут из нее, вдоль серой полосы, заполняют круг, бьются в его границах.
Таких кругов много, очень много. Может десяток, может полсотни. Трудно сосчитать — болят глаза, стоит только посмотреть в упор на пламя. Я отворачиваюсь, перевожу взгляд на планету…
… и вижу совсем другой мир. Я пытаюсь присмотреться к нему, рассмотреть детали — он исчезает, а на его месте появляется новый, потом еще один. Они сменяют друг друга, мелькая перед глазами с невероятной скоростью, часть из них я почти вспоминаю, большинство даже не вызывают в памяти и тени узнавания. Но я знаю, что над каждым миром появляются такие пятна. И еще я знаю, что…
Все вместе, одновременно пятна выплевывают многокилометровые сгустки огня, титанические копья, посланные карающей дланью на наполненные жизнью обреченные миры.
…вспышка.
Вокруг пылала бездна. Безумие красок, миллионы багрово-оранжевых дымчатых струй, бьющие им навстречу серебристые лучи. Огонь и лед ткали завораживающий узор танца посреди тьмы, захватывая каждый свободный сантиметр пустоты.
Это было начало.
Это был конец.
Что-то заставило меня взглянуть вниз. Еще одна спираль, перевитое темными нитями пламя поднималось — и на этот раз я был на его пути. А сверху бил вездесущий луч, как и пламя не обращая внимания на оказавшуюся между ними одинокую душу.
Струна лопнула!
Вокруг меня взвихрилась завеса искр и снежинок, его прихотливыми росчерками пронзили ветвящиеся голубоватые молнии. Нельзя описать, то, что я видел, что я чувствовал — для этого нет слов. Обжигающий лед и леденящее пламя сплелись во мне, необратимо меняя друг друга.
Я ждал грохота, опустошающего рева…
Вместо этого равнодушный голос ударил меня молотом двух слов: «ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!!!»
Я ждал вспышки, зарницы Сверхновой, которая разорвет все вокруг…
Вместо этого пришла настоящая тьма.
Забытье отступало, нехотя разжимало свои когти, освобождая разум из плена мороков.
Первое, что я почувствовал — легкость в теле. Это не было обманчивой силой стимуляторов, и не было раскрепощающим ощущением свободного падения, — привыкшие к тяготению Зорас'стриа мышцы оказались в почти на треть более слабом поле.
Но легкость в теле мало помогает, если эти самые мышцы отказываются подчиняться. Я едва мог чуть приподнять веки, но не более — страшная слабость, точно я перенес на собственной спине целую гору, придавила меня к постели… К постели?!
Воспоминания вернулись стремительно, калейдоскопом видений, застывших в памяти сцен. Разговор с отцом и тушд-руалами. Разговор с Сенаш. Взлет из Имперского дворца. Полет. Катастрофа. Падение в Леса Горроп. Приманка в переданном мне Сенаш футляре. Бег к хребту, к выходам на поверхность из катакомб Сейт-Сорра. Горропа. Схватка. Тяжелые капли крови, падающие мне на лоб, и гаснущие в сумраке расселины глаза умирающей твари. И… все. Дальше в памяти сохранились только безумные видения, которые только-только отпустили меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32