— Оливия, ваша комната наверху, вторая справа. И принесите мокрые джинсы, я брошу их в стиральную машину, — предложила Мим.
Лукас вышел на улицу, а Оливия поднялась на второй этаж. Ей очень понравились разрисованные балясины и деревянные украшения лестницы. Дверь в ее комнату была открыта, там стояла кованая кровать, накрытая лоскутным одеялом. Через некоторое время появился Лукас с ее дорожной сумкой в руке. Он поставил ее на кровать.
— Ты взяла с собой еще одни джинсы?
— Я в отличие от тебя не путешествую налегке, поддела она его. Он не взял с собой даже туалетные принадлежности.
— У меня здесь есть все, так удобнее. — Он повернулся, чтобы уйти, но остановился в дверях. — Спасибо, что не рассердилась на Русса.
Она внимательно посмотрела Лукасу в глаза.
— Он испугался, что я ударю его, да?
— Русс не привык к доброму отношению. Его отец и бил и орал на него, и он до сих пор ожидает этого, особенно от незнакомых людей.
— Ну, уж от меня он не дождется ни того, ни другого. Тебе-то об этом известно.
— Иногда не знаешь, как человек поведет себя, пока не увидишь его в конкретной ситуации, — уклончиво ответил Лукас.
— Ты привез меня сюда, чтобы познакомить со своей жизнью или проверить, пройду ли я что-то вроде теста?
— И то, и другое, — он ответил после недолгого молчания.
— Понятно. — Она обиделась.
— Оливия…
— Все нормально, Лукас. Просто теперь я буду следить за каждым своим шагом.
Когда он вышел, ей захотелось разбить что-то или… разрыдаться. Опять эти гормоны.
После десерта Оливия настояла на том, чтобы Мим разрешила ей помочь на кухне. Тогда мальчики смогут провести больше времени с Лукасом. Убирая со стола, она задумалась, искренне ли предложила помощь или хочет заработать себе побольше очков? Черт бы побрал Лукаса. Из-за него она начала анализировать свои поступки.
Мим осторожно расспрашивала Оливию о ее прошлом, и Оливия тоже задавала вопросы. Она узнала, что ранчо принадлежало семье Уатта уже несколько поколений, и что Мим не могла иметь детей, поэтому они брали чужих ребятишек, которые на время нуждались в убежище и чьи-то заботе.
Сцена, которую она увидела в гостиной, когда закончила помогать Мим и вышла из кухни, заставила ее остановиться в дверях. Лукас, Тревор, Курт и Джерри играли в домино, растянувшись на полу перед камином. Русс сидел у Уатта на коленях и слушал сказку. В камине потрескивал огонь.
Всю жизнь Оливия мечтала о сестре или о брате, о большой семье. И сейчас, наблюдая за мальчиками, Лукасом и Уаттом, поняла, что между ними существует тесная связь, какая существует в большой семье, между родственниками. Закончив читать, Уатт сказал Руссу:
— Тебе и Курту пора спать. Тут Русс увидел Оливию, соскочил с коленей Уатта и подбежал к ней:
— Хочешь посмотреть мои грузовики?
— Че ей смотреть на твои грузовики, у тебя их всего два, — тряхнул головой Тревор. — Ведешь себя как маленький.
Оливия поняла, что дети хотели внимания к себе, которого им так не хватало.
— Русс, наверно, больше всех игрушек любит свои грузовики. А разве у тебя нет чего-нибудь такого, что ты бережешь больше всего на свете? спросила она Тревора.
— У меня есть стеклянные шарики, — тихо ответил Тревор.
— А кошачий глаз есть?
— Есть несколько. — Он был явно удивлен ее осведомленностью.
Русс потянул ее за руку:
— Ты пойдешь со мной?
— Ну конечно пойду, — улыбнулась она ему. Поднимаясь с Руссом по ступенькам, она чувствовала, как Лукас пристально смотрит ей вслед.
Когда все мальчики были в постели, Мим приготовила себе и Оливии по чашке чая, Лукас с Уаттом предпочли кофе. Постепенно разговор затих, и Мим обменялась взглядом с Уаттом. Они встали.
— Возьми подушки и одеяло в прачечной, — обратилась Мим к Лукасу. Уатт обнял жену за плечи.
— Дорогая, он сможет сам о себе позаботиться. Доброй вам ночи. Увидимся утром.
— Ты собираешься спать здесь? — спросила Оливия, сидя на противоположном краю софы.
Ругая себя за то, что вел себя с Оливией грубо, Лукас понимал, что их разделяют не только подушки, лежащие между ними на диване.
— Софа раздвигается.
Их глаза встретились. После долгого молчания она прокашлялась.
— Я тоже, пожалуй, пойду спать.
Прежде, чем она стала еще дальше от него, а Лукасу казалось, что с наступлением ночи дистанция между ними резко возрастала, он сознался:
— Я волновался, как пройдут эти выходные, Оливия. Я не знал, как ты примешь все это.
— Ты имеешь в виду мальчиков?
— И Мим, и Уатта. И простую сельскую жизнь.
— То, что у меня нет ботинок, не означает, что мне не нравится жизнь на ранчо.
— Ты еще почти ничего не видела.
— Надеюсь, завтра ты мне покажешь? Взгляд ее таз явно был бесхитростным, и он понял, что ей действительно здесь нравится.
— С этого завтра и начнем.
Она улыбнулась, и ее голос стал мягче:
— Хорошо.
Раздосадованный тем, что ему приходится постоянно бороться со своим желанием, он потихоньку придвинулся к ней, так что их колени соприкоснулись.
— Я знаю, ты сама должна решить, работать ли тебе во время беременности или нет. И что будет потом. И как растить нашего ребенка. Но ты должна меня тоже понять; иногда мне кажется, что я стою на улице и наблюдаю за всем со стороны, и единственное, что я могу, это высказать свое мнение.
Она положила руку ему на колено.
— Мне важно твое мнение. Но ты тоже должен понять: я становлюсь мамой впервые, мне нужно время, чтобы взвесить все, прежде чем принимать решения.
— Я пытаюсь дать тебе время.
— Я знаю, — ответила она мягко.
Казалось, мир замер, когда он наклонил голову, и она прильнула к нему. Их губы встретились. Он испытывал голод по ней, по ее прикосновениям, по ее губам с самого Рождества. Оливия обвила его руками, крепко прижимая к себе. Он чувствовал ее грудь, но ему хотелось видеть эту грудь, прикасаться к ней, целовать ее. Ее дыхание стало его дыханием, он отклонился назад, потянув ее за собой, так что она легла на него. Оливия тихонько постанывала, все сильнее сжимала его плечи, его чувственность была на пределе от прикосновения кончиков ее пальцев к его шее, от цветочного запаха, который всегда исходил от ее волос. Ее стройные ноги переплелись с его ногами, он ощущал на себе ее дивную сладкую тяжесть.
Он гладил ее спину, опускаясь все ниже, пока его руки не добрались до ягодиц. Он прижался к ней в возбуждении, и она начала двигать бедрами в такт ему; он не знал, понимает ли она, что делает с ним.
Он стал целовать ее лицо, шею, плечи. Когда она прошептала его имя, он еще раз сделал толчок бедрами, ища удовольствия и одновременно желая дать его. Хриплым голосом он произнес:
— Оливия, ты не представляешь, как я хотел этого. Как сильно я тебя хочу.
Внезапно она замерла, и он понял, что разрушил колдовство. Теперь она перестанет действовать импульсивно, а это значит…
— Лукас, мы не можем… Мальчики, Мим, Уатт… Она попыталась встать, но он удержал ее, прижимая к себе.
— Поцелуй меня на прощание, Оливия. Пожелай мне спокойной ночи. Покажи, что хочешь меня. — Когда она заколебалась, он пробормотал:
— Ладно, не надо. — Мужская гордость заставила его высвободиться из-под нее. Сев на краешек софы, он немигающим взглядом уставился прямо перед собой.
— Лукас, ты меня не понял…
— Я прекрасно понял тебя, — оборвал он ее. Все ясно: она не испытывает влечения к нему, даже когда они оказываются рядом.
Выражение лица Лукаса, его застывшая поза говорили Оливии, что лучше сейчас его не трогать, даже не говорить с ним.
— Я ухожу спать, — сказала она. Он продолжал смотреть перед собой. — Извини меня. — Тебе не за что извиняться, — отрезал он. — Я думал, мы хотим друг друга, но, очевидно, я один испытываю влечение.
— Это не правда. Просто ты забыл, что я беременна и что значит эта беременность для меня, для моей жизни. Мне трудно во всем разобраться.
— Что ж, когда разберешься, не забудь сообщить мне.
— Уатт сказал, что ты можешь быть упрямым, но забыл добавить, что к тому же ты можешь быть несносным!
Она направилась к лестнице и внезапно осознала, что Лукас, сам того не желая, открыл ей свои чувства, пусть это было лишь физическое влечение. Они действительно начинают узнавать друг друга.
Знает Лукас Хантер об этом или нет, но он сбросил маску равнодушия и безразличия. И это давало ей надежду.
Глава 7
Утро на ранчо начиналось с завтрака, состоящего из яиц, сосисок и блинов, после чего мальчики приступали к своим домашним обязанностям, учась таким образом ответственности и умению работать вместе. Мим позволила Оливии помочь ей с приготовлением завтрака, но настояла на том, чтобы потом ее гостья отдыхала и наслаждалась свободным временем. Лукас нашел ей пару ботинок и повел на небольшую прогулку. Все утро кто-нибудь неизменно оказывался рядом с ними, и у них не было возможности остаться наедине, хотя бы ненадолго. Да и нарочитая отчужденность Лукаса не особо располагала к общению.
Он внимательно за ней наблюдал, когда показывал лошадей. До этого Оливия никогда не видела их вблизи и сейчас наслаждалась зрелищем. Ей захотелось подойти к этим красивым животным поближе. Пуля тыкалась ей мордой в шею и жакет, но Оливии это нравилось.
Тут в конюшню ворвался Русс со щеткой в руках, чтобы подмести дорожки. Все мальчики старались побыстрее управиться с делами, чтобы успеть на верховую прогулку с Лукасом после обеда.
Когда Мим поставила тарелки с, горячим супом и домашний хлеб на стол, Тревор, склонив голову набок, спросил Оливию:
— А ты едешь с нами кататься?
— В этот раз нет.
Тревор явно обрадовался — выходит, Лукас полностью будет принадлежать им.
После обеда Оливия помогала Мим убрать со стола. Внезапно, относя тарелки в раковину, она почувствовала усталость.
— Лукас на этот раз выглядит каким-то притихшим, — заметила Мим.
Их взгляды пересеклись, и Оливия поняла, что может довериться этой женщине.
— Я не понимаю, что происходит. Лукас наблюдает за мной, как будто ожидая, что я вот-вот потребую отвезти меня домой.
— До этого вы общались в совершенно другой обстановке, — сказала Мим. — Нет, здесь что-то еще. Впрочем, может быть, у меня просто разыгралось воображение.
— Или это интуиция.
— Вы знаете, что его беспокоит, да? Мим убирала со стола столовые приборы.
— Лукас рассказывал тебе о Седеете?
— Седеете? Он… встречался с ней?
— Она хотела выйти замуж за Лукаса. Корысти ради. Он был сильно увлечен ею, пока однажды они не провели выходные на ранчо.
— Ей здесь не понравилось?
— Это мягко сказано.
— А если я спрошу его об этом?
— Он не захочет говорить. И причин у него на это более чем достаточно.
Оливия открыла посудомоечную машину и сложила в нее тарелку. Потом быстро выпрямилась и почувствовала небольшое головокружение.
— Что с тобой? — испуганно спросила Мим.
— Ничего особенного. Доктор сказал, что у меня пониженное давление. Иногда кружится голова.
Работа по кухне была забыта. Мим выдвинула стул и села рядом с Оливией.
— Почему бы тебе не поспать, пока все на прогулке?
— Я лучше останусь и помогу вам. Мим похлопала ее по руке.
— Ты поможешь мне с ужином. Иди. Отдохни немного. Подумай о том, что тебе нужно беречь себя. И накопить сил для рабочей недели.
Почувствовав душевную близость с Мим, Оливия решилась высказать вслух то, что давно было у нее на сердце:
— Лукасу очень повезло, что он встретил вас с Уаттом в своей жизни.
— Мы всего лишь делали то, что было в наших силах. Вы с Лукасом сделаете то же самое.
Через несколько минут Оливия уже разделась и, скользнув в ночную рубашку, удобно устроилась под одеялом.
Свернувшись калачиком и закрыв глаза, она подумала, кто же такая Селеста и как она выглядела?
Когда Лукас потихоньку открыл дверь в комнату для гостей, Оливия спала, лежа к нему лицом. Ее каштановые волосы разметались по подушке.
Он вспомнил прошлую ночь. После того, как она назвала его несносным и ушла спать, он, сидя в одиночестве перед камином, кое-что понял. Оливия в самом деле верила в то, что иметь физические отношения с мужчиной означает принадлежать ему полностью, всю оставшуюся жизнь, а ей пока что неясно, хочет ли она стать его женой. Будущее представлялось Лукасу еще более неопределенным, хотя, кажется, Оливия поняла, какое важное место занимает в его жизни ранчо. Но не сравнивает ли она его с Уиткомбом?
Как будто ощутив его присутствие, Оливия открыла глаза.
Лукас сел на краешек кровати:
— Мим сказала, что у тебя кружилась голова. Она убрала волосы со лба и села, опершись на подушку.
— Мне уже лучше.
Он никак не мог оторвать взгляд от ее голых рук, от ее груди. Он посмотрел на соски, которые напряглись под шелковой материей, затем взглянул ей в глаза и увидел в них желание, такое же, какое испытывал сам. Он был уверен в этом. И все же знал, что должен уйти.
— Лукас, расскажи мне о Седеете.
На него словно подуло холодным ветром.
— Мне нечего рассказывать.
— Но Мим сказала… Он нахмурился:
— Я не думал, что Мим будет сплетничать за моей спиной.
— Она и не сплетничала. Лишь сказала, что Селеста хотела выйти за тебя замуж и что ты привозил ее сюда.
— Все в прошлом, Оливия. Давай оставим это.
— Твое прошлое — это часть тебя, а ты стараешься его спрятать. Я хочу знать, почему.
— Может, у тебя нет права знать, почему, — отрезал он.
Ее молчание подчеркнуло боль, которая была в ее глазах. Он и сам не мог понять, почему так резко ответил ей.
— Лукас! — раздался голос с лестницы и топот детских ног по деревянным ступенькам.
Оливия натянула одеяло до плеч, а Лукас пошел к двери.
— Иду, — крикнул он вниз и обернулся. — Я обещал им помочь собрать модель аэроплана.
— А я обещала Мим помочь с ужином. Мне нужно одеться.
Лукас знал, она не встанет до тех пор, пока он не выйдет из комнаты.
— Встретимся внизу, — буркнул он. Оливия не ответила, и он понял, что еще больше увеличил дистанцию между ними…
Снежок со свистом пролетел мимо нее, когда Оливия в воскресенье в полдень вышла на заднее крыльцо. Она сощурилась от слепящего солнца, которое усердно пыталось растопить снег на полях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16