Ассортимент, советую всем 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Продавайте себя как можно дороже. У вас не так много времени. А я желаю вам успеха.
Уинстон почти не смотрит на сцену. Он сидит рядом со мной, молча пьет и прижимает свою ногу к моей. Вдруг обнимает меня и стискивает.
— Дорогая, — голос звучит хрипловато и резко, — я этого не выдержу. Ты так действуешь на меня, со мной такого еще не случалось. Ты как солнце. Ты сияешь, и я ощущаю твое тело. Мы будем спать вместе. Скажи «да», иначе я сойду с ума.
— Завтра, — отвечаю я.
— Нет! Сегодня!
— Сегодня не получится.
— Почему?
— Я это тебе уже объяснила.
Уинстон убирает руку с моего плеча, отодвигает ногу, садится, словно аршин проглотил, и непрерывно смотрит на сцену.
— Красивые женщины, — говорит он мне в наказание, — одна красивей другой. Их можно купить. И даже не слишком дорого. — Бросает на меня исподтишка взгляд, но я не реагирую. — Третью справа зовут Дениза, — продолжает он, — она тебе нравится?
— Смазливенькая.
— Великолепная грудь.
— Моя лучше.
Уинстон смотрит на мое закрытое платье.
— Может быть, — откликается он, — но ее не видно.
— Ты хочешь ее увидеть?
— В любой момент. Поехали в отель.
— Я не хочу в отель. — С этими словами я встаю. — Подожди меня, я сейчас вернусь.
— Куда ты идешь?
— В туалет, — говорю я со смехом. — Когда вернусь, ты можешь сравнить меня со своей Денизой.
— Что? — Уинстон широко раскрывает свои глаза с золотистыми искорками. Но я поворачиваюсь и отправляюсь в туалет. Там я делаю то, что собиралась сделать весь вечер: начинаю расстегивать перед большим зеркалом свое платье.
Как я уже говорила, это китайская модель из плотного черного блестящего шелка. Вырез спереди скрепляется пятью бантиками. Два могу открыть, не показывая лифчика, но двух слишком мало! Если я хочу проучить Уинстона, мне надо расстегнуть их все, без всякого стеснения, от шеи до пояса. Правда, помехой становится выше обозначенный предмет. Что делать?
К счастью, я обладаю здоровым чувством юмора. И смелостью! Я стаскиваю через голову платье. Потом снимаю лифчик (красивая модель, черная, кружевная, с плетеными бретельками), снова надеваю платье и оставляю бантики не застегнутыми. Выбрось за борт рухлядь! Вуаля! Результат ошеломительный! Лучше не придумаешь. Образовался глубокий, узкий вырез, достаточно широкий, чтобы воспламенить фантазию, но нисколько не вульгарный. Поворачиваюсь во все стороны перед зеркалом и оцениваю свой вид. Отлично! Теперь перебросить вперед пару рыжих локонов, так чтобы они непринужденно и игриво спадали на грудь. Готово!
Но что делать с бюстгальтером? У меня с собой нет сумки. Все, что мне нужно для вечера, спрятано во внутреннем кармашке на поясе, а он малюсенький. Выкинуть лифчик? Нет! Он слишком красивый. Я аккуратно складываю его в маленький треугольничек и зажимаю в правой руке. Отдам на хранение Уинстону. Точно! Правда, не в моих привычках навязывать почти незнакомым мужчинам интимное белье, но если я правильно раскусила Уинстона, это его позабавит. Мужчина любит все из ряда вон выходящее. Ему нужны сильные эмоции. Чудесно! Я именно то, что ему надо.
С высоко поднятой головой я возвращаюсь к нашему столику. Моя кожа нежно белеет в разрезе на черном блестящем шелке, все взгляды прикованы ко мне. Уинстон делает большие глаза и нервно теребит свой длинный белый шарф, когда я опускаюсь на свое место.
— Вот, — говорю я и сую ему в руку маленький черный предмет, — ты можешь сохранить это для меня?
— Что это? — недоверчиво спрашивает он и делает попытку поднести его к свету и рассмотреть.
— Не надо! — быстро останавливаю я его руку и начинаю хихикать. — Пожалуйста, спрячь, я тебе потом объясню.
Уинстон слушается и засовывает предмет в карман пиджака. Потом встает.
— Мы уходим. — Его тон не терпит возражений.
— А Дениза? — провокационно спрашиваю я.
— Она меня не интересует. Ты это прекрасно знаешь.
Разумеется, я это знаю, но хочу услышать из его уст.
Ох уж этот избалованный рот, эти чувственные губы. У меня не зря были сорок три любовника (не считая парижских), рот мне о многом говорит. Мужчина необузданный.
Один из тех, кто в первую очередь думает о себе. Тот, кто получает все, что хочет, а когда получит, теряет всякий интерес. Мужчина, который потерял счет своим женщинам. Которому быстро все наскучивает. Который сразу забывает и никогда больше не звонит. Бесчувственный.
Таким охота важнее, чем добыча. Этих типов я знаю. «Почему, — как-то сказал мне один из них, — я должен стараться в постели? Если женщина идет со мной, значит я уже выиграл».
Со мной эти штучки не пройдут! Я поклялась себе в этом и сдержала свое слово. Уинстон привык командовать, но я не покорюсь ему. Только когда он действительно захочет меня, именно меня, а не приключение номер девятьсот двенадцать, коим я для него, вероятно, являюсь, только тогда я пересплю с ним. Завтра он уже созреет, могу спорить.
Мы стоим на пустынной Авеню Георга, времени — три часа утра. Уинстон прижимает меня к себе, осыпает лихорадочными поцелуями, кусает мой язык, щеку, ухо, запускает обе руки в вырез платья, я чувствую его пальцы на своей голой спине. Теперь он обнажает мою грудь, кусает соски, у него вырывается дикий стон — он вдруг отталкивает меня от себя.
— Ты идешь со мной в отель? — Он тяжело дышит.
— Завтра.
Уинстон таращится на меня. Покачивается. Очевидно, слишком много выпил. Белый шарф съехал набок.
— Ты делаешь ошибку, — медленно произносит он. — Женщина быстро надоедает мне.
— О’кей. Тогда я поеду домой.
Я делаю несколько шагов к стоянке такси. В этом районе всю ночь напролет стоят вереницы машин. Очень хорошо. Но сесть я не успеваю. Ко мне подскакивает Уинстон.
— Я поеду с тобой. По пути мы еще выпьем по бокалу. — Это звучит как приказ.
Я молча киваю и опять застегиваю свое платье наглухо.
Уинстон говорит водителю название. Адреса не дает. Но тот сразу понимает. Я, впрочем, тоже. Неужели он действительно хочет туда? Мы уже едем в сторону Пигаль, прямо к «Мину», где обслуживают женщины с обнаженными грудями. Потом он непременно хочет в сомнительное лесбийское кафе. Затем в тоскливый бар трансвеститов. Потом в кафе, где в перерыве между клиентами отдыхают уставшие проститутки. После этого еще в один бар, самых занюханный из тех, порог которых могу переступить только с большим отвращением. Название я даже не знаю. На двери нет вывески. Надо позвонить, и тогда тебя впускают. Внутри горит красный свет. Выступает стриптизерша. Одна, с раздвинутыми ногами.
Уинстон направляется к темному углу. Мы сидим рядом на жесткой скамейке, перед нами два бокала с виски со льдом. Уинстон во все глаза уставился на сцену. Танцовщица как раз засовывает себе горящую сигарету между ног, совершенно верно, именно туда, куда вы подумали. Она абсолютно обнажена, на ней лишь два больших цветка за ушами (не делающие ее привлекательнее).
Сейчас она втягивает животом воздух. Сигарета ярко вспыхивает. Потом она выпускает воздух. Из раздвинутых ног поднимается голубой дымок. Так она повторяет четыре или пять раз. Она по-настоящему курит своим… Публика хлопает, свистит, улюлюкает. Только сейчас я замечаю, что заведение забито мужчинами. «Еще! Еще!» — ревут они и стучат в такт ногами. Пол сотрясается, воздух — не продохнешь, и я больше не могу. Мне вдруг становится невмоготу. От всех и от всего, и, прежде всего, от Уинстона, похотливо смотрящего на зрелище, от которого меня воротит.
— Мне нужно в туалет, — говорю я и встаю. — Сейчас вернусь. — Он кивает не глядя. Здорово пьян.
Я торопливо покидаю заведение. На улице светло, уже девять часов утра. Дождливое утро, серое, прохладное. Девять часов! А там внутри все еще ночь. Недоуменно качая головой, бегу по маленьким улочкам. Наконец попадаю на большой бульвар, как он там называется? Рошешуар. Жуткая местность. Прочь отсюда. Наконец нахожу такси, с облегчением сажусь, называю свой адрес, откидываюсь на сиденье и закрываю глаза.
Уинстон победил. Он покарал меня за то, что я отказалась спать с ним. Но он и проиграл, потому что наказание было слишком жестоким. У меня пропал на него аппетит. Пусть он сто раз будет министром и получит больше денег, чем пойдет ему впрок. Дело закончено, раз и навсегда. Наверняка еще ни одна женщина не бросала его одного в ночном баре, этого он мне никогда не простит. Слишком уж гордый. Больше никогда не позвонит.
Наконец я дома. Моя квартира мне кажется светлой, тихой, надежной, красивой садовой беседкой. Ни тебе сутенеров, ни тебе проституток, ни порнографии, ни секс-шоу, ни пьяных, ни дыма, ни воплей, ни топота. Блаженно пересекаю свой дивный салон, глажу мимоходом подушки на желтом диване. Хочу скорей встать под душ. Мне надо смыть ночную грязь. На Пигаль я видела двух крыс, а в последнем клубе по стенам бегали огромные тараканы.
Надеюсь, там не было блох, они еще не вымерли в Париже. Стоило мне подумать о блохах, как все тело начинает жутко чесаться. Теперь и голова зудит. Вши! Вдруг там были вши? Помогите! Блохи, вши, тараканы, крысы — к такому я не привыкла. Как с этим бороться?
Меня охватывает паника, я лечу в ванную, срываю с себя платье и становлюсь под душ. Мою голову, отдраиваю всю себя с мылом, проверяю каждый кусочек тела, блох не видно. Слава богу! Но до чего же я устала, смертельно. Оборачиваю мокрые волосы чистым полотенцем, запрыгиваю в подогретый белый пушистый халат с капюшоном и берусь за фен. Я сдую ее, эту ночь, похотливые лица, ревущие голоса и разочарование, ибо я испытала разочарование, не надо себя обманывать.
Когда, собственно, все пошло вкривь и вкось? В ресторане мы еще сидели душа в душу. Уинстон и я, Стрелец и Лев, вечер был таким сладостным, многообещающим, я с трудом могла дождаться окончания ужина.
Виноват был поцелуй. Точно. Поцелуй был слишком зверским. Но больше всего меня раздражало, что он не желал подождать один-единственный день. Джентльмен на его месте сказал бы: «Хорошо. Если ты сегодня не хочешь, ладно! Завтра тоже будет день. Пойдем в тихий ресторанчик и поболтаем. А завтра вместе пообедаем, где-нибудь в Булонском лесу. Потом отправимся гулять, договоримся, как проведем вечер». Примерно так представляла я себе уик-энд. Но не вышло. Тут уж ничего не поделаешь. Уинстон очень не сдержан. Вот он, слабый подбородок. К тому же, когда мы встречаемся, всякий раз идет дождь.
Кажется, звонит телефон? Точно! Я выключаю фен, сажусь на серый диванчик напротив ванны, беру трубку и кладу повыше ноги.
— Алло? — Это Уинстон. Голос абсолютно потерянный. — Такого со мной еще никогда не случалось. Ни разу в жизни, — он почти кричит, — это выходит за всякие рамки! Я не привык к такому обращению. Я повсюду искал вас, я не понимаю — что произошло?
— Шоу показалось мне слишком вульгарным, — хладнокровно говорю я. — К такому я не привыкла.
— Вы просто бросили меня! Просто бросили, в этом чудовищном клубе, в который я идти-то не хотел, непонятно, как я там вообще очутился. Как вы могли? Что я вам сделал? Почему вы так поступили? Почему…
— Где вы? — прерываю я его словесный поток.
— Здесь! В будке перед вашим домом! У меня в руке ваш бюстгальтер.
Что я должна отвечать? На всякий случай, молчу.
— Алло, — кричит еще громче Уинстон, — вы меня слышите? Я сейчас поднимусь. Я принесу вам вашу вещь. А потом распрощаюсь. Навсегда.
— Пошлите мне его по почте, — небрежно бросаю я. Но он уже повесил трубку.
Вскоре раздается звонок в дверь, долгий, настойчивый, четыре раза подряд. Откуда он знает мою квартиру? Наверное, узнал у привратника. Когда я открываю, его большой палец все еще на кнопке звонка.
— Вы можете больше не звонить, — говорю я и протягиваю руку. Он молча отдает мне кружевной треугольничек.
— Спасибо, — говорю я ледяным тоном, — спасибо за заботу.
Уинстон молчит. У него ужасный вид. Бледный, с красными глазами и ввалившимися щеками. Все лицо кажется провисшим. Синий льняной костюм измят, длинный белый шелковый шарф в пятнах, густые каштановые вьющиеся волосы взъерошены. Уголки рта опустились. В глазах больше не играют золотистые искорки, они серые, как сегодняшнее небо. Подбородок пересекает кровавый шрам. Как ни странно, выглядит он трезвым.
Я стою перед ним босая, в купальном халате, без макияжа, с влажными волосами. Капюшон надет на голову, пояс туго затянут. Не видно ни кусочка обнаженной плоти.
— Мне так плохо, — жалобно всхлипывает Уинстон и проводит рукой по своему лбу. — Ты приготовишь мне чашку кофе? — У него был трогательно-детский вид.
Не раздумываю ни секунды. Бедняге действительно досталось, ему нужна помощь.
— Конечно, входи!
Он следует за мной на кухню, садится к окну и наблюдает, как я ставлю воду, мелю кофейные зерна, наполняю фильтр и заодно сразу накрываю на стол, варю пару яиц, ставлю масло, мед, сыр и джем, готовлю вкусные хрустящие тосты и наливаю кофе.
— До чего же здорово пахнет! — Уинстон с облегчением вздыхает, вытягивает ноги, и на его лице, наконец, проступает легкий румянец. После первой чашки становится еще лучше, после второй он даже улыбается. Потом начинает есть яйца, тосты, джем, все ему явно нравится. Наевшись, он долго извиняется за свое поведение прошлой ночью. Потом просит ванну и, в конце концов, постель.
— У тебя найдется для меня место? — спрашивает он в лоб. — Или мне надо возвращаться в отель?
— Можешь оставаться. Пойдем, я покажу тебе, где ты можешь поспать. — Я доверяю ему. Мы заключили мир.
В квартире есть две комнаты для гостей. Одной постоянно пользуются: она прибрана, проветрена, кровать застелена свежим бельем, в шкафу висит бархатный коричневый халат, на тумбочке — стопка книг. Очень уютная комната с зелеными обоями и стильной мебелью.
— Красиво, — с похвалой отзывается Уинстон и осматривается. — Очень красиво, как все здесь. — Он только что из ванны, облачился в коричневый халат, словно для него сшитый, и со вздохом облегчения растягивается на кровати.
— Сядь на минутку ко мне, — зовет он, — совсем не надолго, пока я не перестану чувствовать себя таким чужим.
Я сажусь, он берет мою руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39


А-П

П-Я