— Трудно было?
— Страшно!
— Да, это вы, девушки, любите — повизжать от страха.
— Я не визжала! — возразила Варя, чувствуя, как возмущение рвется изнутри, словно магма из вулкана. — Я говорила по-английски вместо тебя и сдала за тебя экзамен.
— Тебя похвалить надо? Ну, молодец, молодец. Я бы в первом классе тоже мог сдать какой-нибудь экзамен.
Варя круто развернулась и пошла к лифту.
Тимур ее не удерживал.
* * *
Однако и это был еще не конец. Конец наступил на следующий день. Тимур целый день где-то пропадал, а у Вари целый день просидела Наиля. Подруги разложили перед собой список вопросов по зарубежной литературе и обменивались сведениями о прочитанном (осилить всю программу в одиночку было не под силу).
Варя уже без раздражения, а с некой лирической грустью отметила, что Наиля не читала даже «Гамлета». Только слышала, что он любил бродить по кладбищам, любоваться черепами и задаваться при этом банальным вопросом: «Быть или не быть?»
— Так он умер в конце?
— Умер, умер. Лаэрт заколол его отравленной шпагой.
— А сам Лаэрт, значит, жив остался?
— Нет, Лаэрт тоже умер — Гамлет заколол его перед смертью. И короля, кстати, тоже.
— А-а-а… А потом что? Родители ходят к Гамлету на могилу?
— Это в «Отцах и детях» они ходят на могилу. А здесь отца Гамлета убивают еще до начала пьесы, а мать в самом конце выпивает отравленное вино.
— А невеста?
— Невеста топится в середине. После смерти своего отца.
— Что же они мрут-то как мухи? — вздохнула Наиля.
Варя думала о другом: ей тоже хотелось бы сейчас умереть подобно шекспировским героям — пройдя через высокое страдание и исчерпав в душе до дна и любовь и ненависть. Но предстояло оставаться на земле и даже куда-то стремиться, как стремятся куда-то русла пересохших рек.
Они просидели еще с полчаса, обсуждая превратности судьбы, постигшие Ромео и Джульетту, Отелло и Дездемону, Антония и Клеопатру. И каждый раз всему виной была любовь.
Варя еще не привыкла думать об этом чувстве с горькой усмешкой; едва на языке рождалось звонкое, но быстро затухающее слово, сердце брали в тиски и жарили на медленном огне.
Тимур пришел тогда, когда Наиля собралась уходить. Знакомя их, Варя обратила внимание, как заинтересованно они оглядели друг Друга.
— «Наиля» — очень красивое имя, — сказал Тимур.
— Оно означает «подарок».
— Подарок? Да, действительно, подарок…
Варежка, чайник поставь!
Варя отправилась ставить чайник, а Тимур остался в комнате с Наилей, присев с ней на диван и о чем-то расспрашивая, а чтобы Наиле стало с ним веселее, включил магнитолу.
Варя не думала, что история повторяется в третий раз, но это случилось. Нарезая к чаю рулет с повидлом, она услышала бесконечно прекрасное и несбыточное «Last night I dreamt of San Pedro» и, дрогнув, полоснула себя ножом по пальцу. Варя вошла в комнату, глядя, как стремительно краснеет рана, и расплескала чай, неловко расставляя чашки, — она боялась испачкать их кровью.
— Девушка, сколько килограммов вам нужно сбросить, чтобы в вас появилась хоть какая-то грация?
Тимур вздыхал и вытирал пролитый чай.
Наиля неловко смотрела в сторону. Варя отправилась на кухню за рулетом и вернулась к снова зажурчавшему разговору.
— Наиля, а какие языки вам положено учить?
— Мы сами выбираем. У Вари — английский и немецкий, а у меня — английский и испанский.
— Испанский? Тогда вы, наверное, переведете название этой песни — «La Isia Bonita».
— «La Isia Bonita»? М-м… Э-э… «Bonita» — это что-то красивое… А «Isia» — кажется, «остров».
— «Прекрасный остров», — произнес Тимур нараспев. — Варежка мне три месяца не могла перевести, а вы — с ходу. Вот что значит профессионал!
Варя вновь ушла на кухню, а вернулась с полиэтиленовым пакетом, в котором лежали принесенные Тимуром три месяца назад консервы и макароны.
— Это что такое? — удивился Тимур слегка раздосадованно.
— Это тебе, — ровным голосом сообщила Варя, — чтобы первое время ты не умер от голода в общежитии.
Она вышла на балкон, чтобы не видеть, как он собирает вещи. Все двадцать минут, пока не хлопнула входная дверь, Варя не оборачивалась, отсасывая из раны не унимавшуюся кровь. Затем шагнула назад в пустую комнату.
* * *
— Доченька, нет худа без добра! — проговорила безмерно счастливая мама. — Горький опыт — он тоже опыт. А у тебя еще вся жизнь впереди…
Варя не возражала. Теперь ей оставалось только жить. Но чтобы не сойти с ума от воспоминаний в пустой комнате, она часами гуляла с собакой все положенные на подготовку к экзаменам дни. Однако сессию сдала легко. Входя в экзаменационную аудиторию. Варя даже не испытывала положенного страха, словно с уходом Тимура у нее оказались перерублены нервы. Она первая приходила на экзамен, первая отвечала, первая уходила, чтобы не встретиться с Наилей, и вновь до полного изнеможения бродила с собакой по парку возле стен монастыря.
Через три дня Варя впервые смогла сесть за покинутый Тимуром письменный стол. Через девять дней разложила перед собой все нужные книги и материалы и, не разгибаясь несколько суток, закончила курсовую работу.
Марина Валерьевна восторженно сказала, что курсовая читается запоем, как научно-популярная статья, но Варя не улыбнулась, приняв это как должное.
На сороковой день она написала новое стихотворение без конца:
Я уберу из комнаты твой стол —
Он не послужит больше никому;
Сама же, день за днем лежа пластом,
В квартире место мебели займу.
Проветривая дом по вечерам,
Я запах твой из комнат изгоню —
Нет смысла снова пытку начинать,
Я, милый мой, не враг себе, отнюдь!
И я твой дух из дома уведу —
Жизнь, догорев, рождается уже,
Так дай же мне одну свечу задуть,
Чтобы другую с трепетом зажечь!
Дальше она не могла продолжать, потому что так и не решила для себя вопрос, что же такое любовь — единственно возможный способ существования или сказочное отсутствие жизни. Когда снег летит в небеса, а сам ты бродишь заколдованными тропами, швыряя себе под ноги и топча все свои достижения; когда отрекаешься от самого себя, чтобы за это тебя отвергли с презрением, ты не живешь. Не живешь, но уходишь в то, что стоит над жизнью, — в Вечность.
Написав эти три четверостишия, Варя начала приходить в себя. Мама нашла каких-то то ли родственников, то ли друзей, то ли родственников друзей в Крыму, и Варя провела оставшееся до начала занятий время лежа на гальке, глядя прямо в безупречно синее небо и встречая подбегающие волны пальцами ног.
Она была уже не в состоянии о чем-либо думать, а могла исключительно существовать, как растение, горшок с которым перенесли на пару тысяч километров ближе к югу. Вокруг нее были вода, солнце и воздух, и этого оказалось вполне достаточно для существования.
Вернувшись в Москву и встав перед зеркалом, Варя бесстрастно отметила, что ей к лицу загар. Тем более при ее светлых волосах.
Только уж больно выгорели брови и ресницы.
Правда, они всегда были белесыми, и это не давало лицу четких контуров… Варя сходила в косметический кабинет и вернулась с выразительными темными дугами на лице. Через знакомых она нашла хорошего парикмахера и вернулась от него с другим лицом — соблазнительно округлым вместо прежнего просто круглого. Она записалась в секцию аэробики, и, хотя радикально похудеть не удалось (Варя сбросила от силы килограмм), мышцы стали приятно подтянутыми, а тело уверенным и ловким. Она выбирала себе новую одежду на рынке и ловко вставала на каблуки. Теперь, когда уже нечего было отдавать Тимуру, Варя была готова брать от жизни все.
Ее преображение удивило кого угодно, только не ее саму: Варя слишком часто видела в кино и читала истории о гадких утятах и знала, что рано или поздно они становятся лебедями.
Удивительным было лишь то, что жизнь начала как-то уж больно угодливо стелиться под ноги…
В один осенний вечер нового учебного года Варя, гуляя с Тарзаном, заметила новое лицо среди уже примелькавшихся друг другу собачников. Собака нового лица была едва ли не точной копией ее собственной (как будто оба дворняжьих щенка были подобраны на одной помойке), и это дало хозяевам повод для знакомства. Гулять вечерами вдвоем оказалось удобно, разговаривать с новым знакомым — легко; так легко бывает двигаться, если прочно стоишь на ногах и умеешь рассчитывать силы.
В первый день знакомства оба говорили о своих собаках и обходились местоимением «вы». На второй день в разговоре появились их имена.
— Валентин, — представился мужчина и попросил называть его полным именем, потому что «Валя» звучит уж очень по-женски.
Когда на следующий день Варя узнала, что он работает программистом на совместном предприятии, она приняла это как само собой разумеющееся.
Через пару недель после первой встречи Валентин пригласил ее в театр. Это был один из старейших московских театров, ставивший классическую (и ничуть не осовремененную) пьесу Островского. Действие пьесы разворачивалось неспешно, по всем законам жанра, и концовка была на удивление справедливой.
Варя даже поняла, почему эту вещь не попытались сыграть в другой аранжировке: неизменный успех пьесы в ее устоявшейся форме был проверен годами. После спектакля Варя и Валентин пошли не за кулисы, а к ближайшему метро.
Ровно через неделю после театра, в один из выходных. Варя была приглашена в ресторан. В настоящий ресторан, где столы были чисты, вместо гомона голосов звучала музыка, консерваторские студенты с их черными футлярами отсутствовали как класс, и никто (даже официант) не мог с улыбкой поставить перед тобой блинчики под ореховым соусом, потому что таковых в меню солидного заведения не было.
Еще через неделю Валентин взял билеты на чемпионат по бальным танцам. (Сам он не танцевал, но соглашался с тем, что это очень красиво.) Сидя на месте в то время, как пары, словно яркие лоскутки, подхваченные вихрем, носились по сцене, Варя вдруг осознала, что наблюдает за жизнью со стороны, вместо того чтобы отчаянно в ней барахтаться. Она прикрыла глаза и услышала: «На счет „три“ — пошли!» И сцепила пальцы в замок, чтобы не тянуться ими к недостижимому.
Месяца через четыре (за такой же срок она успела встретиться и расстаться с Тимуром) Валентин заговорил на прогулке о том, что сей час он учится на системного администратора и будет обслуживать компьютерные сети, а такие специалисты очень востребованы за рубежом.
Иностранная сторона той фирмы, где он сейчас работал, уже предложила ему года через два поехать по контракту в Канаду. «Это мне подходит, — без тени эмоции подумала Варя, — как раз успею защитить диплом». Затем Валентин почему-то стал уверять Варю, что хорошо зарабатывает и будет зарабатывать еще лучше, и несмело предложил зайти сегодня вечером к нему — посмотреть, какой ремонт он сделал после переезда в свою теперешнюю квартиру.
Варя подумала о том, что белье на ней сейчас вполне приличное, на колготках под брюками нет стрелок, а значит, нет никаких причин отказываться от приглашения.
Барина мама приняла Валентина сразу и безоговорочно: в нем не было ни капли живого артистизма, который так импонировал в Тимуре, к своему двадцативосьмилетию он подходил с хорошей материальной базой, квартира у него была, а родителей в ней не было. Даже наличие за плечами развода не могло сыграть ему в минус, потому что обошлось без ребенка. Мама только спросила, любит ли Валентин ходить в походы, и после твердого «нет» со спокойной душой благословила Варю на гражданский брак: «Бог с вами, я не ханжа, весь Запад так живет». Но в перспективе мама все же видела свадьбу.
Время свадьбы тоже пришло — по окончании Варей третьего курса, в мае. Ровно через год после расставания с Тимуром. Варя не помнила точной даты, но была уверена, что регистрация пришлась именно на нее. За день до ТОРЖЕСТВА Варя переехала обратно к маме, потому что жениху и невесте, оказывается, не полагалось видеться в день свадьбы до самого ее начала. (Так единодушно заявили приехавшие из провинции свекор и свекровь.) Она лежала на своей кровати, в которой год назад лежал Тимур, и ледяной корсет, не дававший ей сломаться все это время, неотвратимо таял, словно истекал срок анестезии, сделанной на время операции. Она исходила слезами так, как истекают кровью оставленные в беспомощности люди. Лежа на спине, она смотрела в потолок и видела, как Тимур танцует хастл.
Она поворачивалась на бок, упираясь глазами в стену, и видела, как он разливает шампанское в кругу актеров. Она вжималась лицом в подушку, но все равно видела Его. Он стоял, отвечая на семинаре, и в глазах светилось такое вдохновение, словно его устами сейчас говорил сам Закон.
Ближе к двум часам ночи, когда стало ясно, что заснуть не удастся, Варя села за стол и в первый и последний раз в жизни написала законченное стихотворение:
К чему исходит" сердце криком?
Всех слез не выплачешь о ней.
Не воскрешайте Эвридику —
Ей место в царствии теней.
Что смаковать свою утрату,
Рыдать, мол, свет тебе не мил?
Любовь не сам ли ты когда-то
В ладью Харона положил?
Пусть горький хлеб свой в мире этом —
Недолгой радости часы —
Она запьет водой из Леты,
Навеки память погасив.
Не верь, что вверх пойдешь из бездны
С любимой тенью за спиной;
Лишь оглянись — она исчезнет,
Был жребий брошен в мир иной.
И после этого она неожиданно смогла уснуть.
* * *
По дороге в ЗАГС Варя думала: а вдруг перед самым входом, выбравшись из этой дурацкой машины в лентах и кольцах, она увидит Его? Случаются же в жизни невероятные совпадения, перед которыми меркнет знаменитая встреча Болконского с Курагиным на соседних операционных столах. Но встречи не произошло, и Варя вошла в роковые двери, внушая себе, что это идет не она. Она злилась, будучи не в состоянии совладать одновременно с длинным, волочащимся по полу шлейфом, свадебным букетом, бестолково занимающим руки, и падавшей на глаза фатой. Варя предпочла бы простое летнее платье, босоножки и нормальную прическу, удобную для застолья и танцев. Но Валентин оказался ужасным традиционалистом и умолил ее появиться в традиционной невестиной униформе с обязательным кружевным символом утраченной невинности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11