Дни тянулись медленно - так увечные змеи с трудом волочат свои хвосты
по грязи. Конан, Джума и другие засыпали, просыпались, получали деревянные
чаши с рисом, от которого основательную долю брали надзиратели.
Заключенные проводили дни в тяжелом сне или вялых ссорах.
Конану было интересно узнать побольше о мерувийцах, поскольку во всех
своих путешествиях он никогда не встречал таких, как они. Они жили здесь в
этой странной долине, как жили их предки с начала времен. Они не общались
с внешним миром, и не хотели этого.
Конан подружился с мерувийцем по имени Ташуданг, от которого немного
научился их певучему языку. Когда он спросил, почему они называют своего
короля богом, Ташуданг ответил, что король живет уже десять тысяч лет: его
дух вновь рождается в новом теле после временного пребывания в предыдущей
смертной плоти. Конан отнесся к этому скептически, так как ему были
знакомы разные лживые истории, которые распространяли о себе короли других
стран. Когда Ташуданг слабо и смирно пожаловался на то, что король и
шаманы угнетают их, Конан спросил:
- Почему вы не объединитесь и не утопите всю ораву в Сумеру Тсо,
чтобы править самим? Мы в моей стране поступили бы именно так, если бы
кто-нибудь попытался тиранить нас.
Ташуданг выглядел потрясенным.
- Ты не знаешь, что говоришь, чужеземец! Много столетий назад,
рассказывают жрецы, эта земля была гораздо выше, чем сейчас. Она
простиралась от вершин Химелиан до вершин Талакма - одно огромное ровное
плато, покрытое снегом, продуваемое ледяными ветрами. Его называли Крыша
Мира.
Затем Яма, повелитель демонов, решил создать эту долину, чтобы мы,
его избранный народ, смогли обитать здесь. Могучим заклинанием он опустил
плато. Земля тряслась с грохотом десяти тысяч громов, расплавленный камень
вытекал их трещин в земле, горы крошились и леса горели в огне. Когда все
закончилось, земля меж горных цепей выглядела так, как ты ее видишь
сейчас. Поскольку она превратилась в долину, климат потеплел, и здесь
поселились животные и растения из теплых стран. Затем Яма создал первых
мерувийцев и поместил их в долину, чтобы они жили здесь вечно. И он избрал
шаманов, чтобы они вели и просвещали народ.
Иногда шаманы забывают свои обязанности и угнетают нас, как будто они
всего лишь жадные простые люди. Но приказание Ямы слушаться шаманов все
равно остается в силе. Если мы нарушим его, великое заклинание Ямы
потеряет силу, и эта страна поднимется но высоту горных вершин и снова
станет снежной пустыней. Поэтому, как бы они нас не притесняли, мы не
смеем восстать против шаманов.
- Ну, - сказал Конан, - если эта маленькая жирная жаба, по-вашему,
похожа на бога...
- О нет! - вскричал Ташуданг. Он испуганно сверкнул белками глаз в
полумраке. - Не говори таких слов! Он - единородный сын великого бога,
самого Ямы. И когда он призывает своего отца, бог приходит!
Ташуданг спрятал лицо в ладонях, и в этот день Конан больше не
добился от него ни слова.
Мерувийцы были странной расой. Им был присуща странная вялость духа -
дремотный фатализм, который заставлял их склоняться перед всем, что с ними
происходило, видя в этом заранее предначертанную волю их жестоких
загадочных богов. Они верили, что любое сопротивление судьбе с их стороны
будет наказано - если не немедленно, то в следующем воплощении.
Из них нелегко было извлекать информацию, но юный киммериец продолжал
заниматься этим. С одной стороны, это помогало коротать бесконечные дни. С
другой, он не собирался оставаться в рабстве долго, и любые сведения,
которые он мог собрать об этом скрытом королевстве и его странных
обитателях, будут полезны, когда они с Джумой попытаются вырваться на
свободу. И, наконец, он знал, как важно в путешествии по чужой стране
владеть хотя бы начатками местного языка. Хотя по характеру Конан не был
склонен к наукам, языки давались ему легко. Он уже отлично владел
несколькими, и даже немного мог читать и писать на некоторых из них.

Наконец настал решающий день, когда надзиратели в черных кожаных
одеждах появились среди рабов, щелкая тяжелыми бичами и подгоняя своих
подопечных к двери.
- Сегодня, - усмехнулся один, - мы увидим, сколько заплатят принцы
Священной Земли за ваши туши, чужеземные свиньи!
И его бич оставил длинный след на спине Конана.
Горячее солнце жгло спину Конана не хуже бича. После столь долгого
пребывания в темноте он был ослеплен ярким светом дня. После аукциона
рабов его отвели по трапу на палубу большой галеры, которая стояла у
длинной каменной набережной Шамбалы. Конан щурился от солнца и бурчал себе
под нос ругательства. Вот, значит, какова была судьба, к которой они его
приговорили - ворочать веслами, пока смерть не заберет его.
- Спускайтесь вниз, псы! - рявкнул корабельный надсмотрщик и отвесил
Конану затрещину. - Только дети Ямы могут находиться на палубе!
Не раздумывая, юный киммериец перешел к действию. Он размахнулся и
направил свой могучий кулак в выпирающий живот плотного надсмотрщика.
Когда тот со свистом выдохнул воздух, Конан нанес еще один удар своим
молотоподобным кулаком, на этот раз в челюсть. Надсмотрщик растянулся на
палубе. Позади Конана радостно взвыл Джума и рванулся к другу.
Командир корабельной охраны выкрикнул приказ. В мгновение ока острия
дюжины пик, которые держали в руках низкорослые жилистые мерувийские
моряки, были направлены на Конана. Киммериец стоял, окруженный ими, и
угрожающий рев был готов сорваться с его губ. Но он, хоть и с запозданием,
овладел своей яростью, зная, что любое движение означает немедленную
смерть.
Чтобы привести в чувство надсмотрщика, потребовалось вылить на него
бадью воды. Он с трудом поднялся на ноги, пыхтя как морж. Вода стекала с
его распухшего лица на жиденькую черную бородку. Он глянул на Конана с
безумным бешенством, которое тут же перешло в ледяной яд.
Офицер начал командовать морякам:
- Прикончить...
Но надсмотрщик прервал его.
- О нет, не убивайте его. Смерть - слишком легкая участь для этого
пса. Я еще заставлю его умолять, чтобы положили конец его страданиям,
прежде чем я разделаюсь с ним.
- Так что с ним сделать, Гортангпо? - спросил офицер.
Надсмотрщик уставился на яму, где сидели работающие веслами рабы, и
встретил запуганные взгляды сотни с лишним нагих коричневых людей. Они
были худыми до истощения, а их спины были сплошь покрыты шрамами от ударов
бича. Корабль имел по одному ряду весел с каждого борта. Одними веслами
ворочали двое гребцов, другими - трое, в зависимости от роста и силы
рабов. Надсмотрщик указал на среднее весло, к которому были прикованы три
седых, похожих на скелеты старика.
- Приковать его вон к тому веслу! Те живые трупы больше ни на что не
пригодны. Очистите от них весло. Этому чужеземному парню нужно слегка
расправить руки, дадим же ему простор. А если он не будет выдерживать
темп, я раскрою ему спину до самого позвоночника!
Конан бесстрастно наблюдал, как матросы расстегивают наручники, от
которых тянулись цепи к кольцам на весле, приковывая трех стариков.
Старики кричали от ужаса, когда матросы перебросили их через борт. Они
рухнули в воду с громким плеском и пошли ко дну - бесследно, если не
считать пузырьков воздуха, которые струйками поднимались к поверхности и
лопались.
Конана приковали к веслу на их место. Он должен был выполнять работу,
которую делали трое. Пока его приковывали к грязной скамье, надсмотрщик
угрюмо наблюдал за ним.
- Посмотрим, как тебе понравится работать веслом, мой мальчик. Ты
будешь грести и грести, пока тебе не станет казаться, что у тебя сломана
спина - а потом ты будешь грести еще! И каждый раз, когда ты собьешься с
ритма, я напомню тебе о твоем месте - вот так!
Он размахнулся. Бич просвистел в воздухе и опустился на плечи Конана.
Боль была как от прикосновения раскаленного добела железа. Но Конан не
вскрикнул и не пошевелил ни одним мускулом. Он вел себя так, словно ничего
не почувствовал - столь сильна была сталь его воли.
Надсмотрщик заворчал, и бич свистнул снова. На этот раз один уголок
угрюмо сжатого рта Конана дрогнул, но глаза его продолжали невозмутимо
смотреть перед собой. Третий удар; четвертый. На лбу киммерийца выступил
пот и стал заливать глаза, тогда как по спине его стекала кровь. Но Конан
ничем не показал, что ощущает боль.
- Держись! - шепнул позади него Джума.
Затем последовал окрик с палубы: капитан собирался отчаливать.
Надсмотрщик неохотно прекратил превращать спину киммерийца в кровавое
месиво - занятие, которое доставило ему видимое удовольствие.
Матросы отвязали канаты, которыми корабль был пришвартован к
пристани, и оттолкнулись баграми. На корме, на одном уровне со скамьями
рабов, в тени шканцев, которые шли по всей длине корабля над головами
гребцов, сидел перед огромным барабаном нагой мерувиец. Когда корабль
вышел из гавани, он поднял деревянный молот и принялся бить в барабан,
задавая темп. С каждым ударом рабы склонялись к веслам, поднимались на
ноги, толкая весло, затем откидывались назад, пока собственный вес не
усаживал их на скамейку, тогда они толкали весла вниз и вперед. После
этого все повторялось снова. Конан вскоре вошел в ритм работы; прикованный
позади него Джума тоже.
Никогда прежде Конану не приходилось бывать на корабле. Работая
веслом, он бросал вокруг быстрые взгляды. Его окружали рабы с безжизненно
потухшими глазами и покрытыми шрамами спинами, которые ворочали весла,
сидя на грязных скамьях в чудовищной вони собственных отбросов. Посредине,
где находились рабы, галера была низкой, ее борт в этом месте поднимался
над водой всего на несколько футов. Он был выше на носу, где располагались
спальные места матросов, и на корме, украшенной резьбой и позолотой, где
были каюты офицеров. Посредине корабля высилась единственная мачта. Рея
единственного треугольного паруса и сам убранный парус лежали на шканцах
над ямой для рабов.
Когда корабль покинул гавань, матросы отвязали веревки, которыми
парус и рея были привязаны к шканцам, и принялись тянуть за трос, поднимая
парус и приговаривая в такт движениям. Рея двигалась вверх рывками, каждый
раз на несколько дюймов. Когда она поднялась, полосатый пурпурно-золотой
парус развернулся и наполнился ветром с громким хлопающим звуком. В этот
момент налетел сильный порыв попутного ветра, и гребцы получили небольшую
передышку.
Конан обратил внимание, что вся галера была сделана из дерева,
древесина которого либо от природы, либо в результате обработки была
темно-красного цвета. Когда он осматривался вокруг, полуприкрыв глаза от
солнца, корабль выглядел так, словно его окунули в кровь. Затем над ним
вновь просвистел бич, и надсмотрщик прокричал сверху:
- Принимайтесь за работу, ленивые свиньи!
Бич оставил новый след на плечах Конана. Это воистину кровавый
корабль, подумал Конан. Корабль, омытый в крови рабов.

5. ПЛУТОВСКАЯ ЛУНА
Семь дней Конан и Джума изнывали под тяжелыми веслами красной галеры,
которая держала путь вдоль берегов Сумеру Тсо, останавливаясь каждую ночь
в одном из семи священных городов Меру: городах Шондакор, Тхогара,
Авзакия, Исседон, Паллиана, Тхроана и - совершив круг по морю - снова в
Шамбале. Хотя они и были чрезвычайно сильны, очень скоро беспрестанная
работа изнурила их до предела. Казалось, их ноющие мускулы больше не
способны действовать. Но неутомимый барабан и свистящий бич продолжали
подгонять их.
Один раз в день матросы зачерпывали бадьями холодную солоноватую воду
и окатывали ею измученных рабов. Один раз в день, когда солнце стояло в
зените, рабы получали чашу с рисом и ковш с водой. Ночью они спали на тех
же скамьях, где работали днем. Отупляющая монотонность тяжелой, нудной
работы подтачивала волю и лишала мыслей, превращая гребцов в бездушных
животных.
Это могло сломить кого угодно - только не юного киммерийца. Конан не
склонялся под непосильной ношей судьбы, как апатичные мерувийцы.
Непрерывная работа на веслах, жестокое обращение, унизительная грязь
рабской ямы вместо того, чтобы ослабить его волю, служили пищей для его
внутреннего огня.
Когда корабль вернулся в Шамбалу и бросил якорь в просторной гавани,
Конан достиг пределов своего терпения. Было темно и тихо; новая луна -
тонкий серебряный полумесяц - висела низко на западе, освещая все слабым
призрачным светом. Скоро она должна была зайти. Такую ночь народы Запада
называли ночью плутовской луны, потому что из-за слабого освещения она
весьма подходила для разбойников с большой дороги, воров и убийц.
Склонившись на весла, Конан и Джума притворялись спящими, а на самом деле
обсуждали план побега с рабами-мерувийцами.
На галере ноги рабов не были закованы. Но на руках у каждого были
наручники, соединенные цепью, и эта цепь была пропущена через железное
кольцо, которое свободно скользило по веслу. Однако его скольжение
ограничивалось лопастью весла с одной стороны и полосой свинца,
оковывающей весло, с противоположной стороны. Эта полоса, прочно
прикрепленная к веслу железным шипом, служила противовесом лопасти весла.
Конан сотни раз проверял прочность цепи, наручников и кольца, однако они
не поддавались даже его чудовищной силе, закаленной семью днями работы на
веслах. Но все равно он грозным шепотом уговаривал товарищей-рабов
устроить бунт.
- Если нам удастся стащить Гортангпо к нам вниз, - говорил он, - мы
разорвем его на части зубами и ногтями.
1 2 3 4 5