До него можно дотянуться! — выкрикнул Хум. — Я могу вытащить его. Стипок и Вике, держите меня за ноги. Дильна, встань на краю, чтобы помочь мне, когда я подтащу его. Только осторожнее, край может обвалиться!
Уверенность, с которой Хум отдавал распоряжения, несколько успокоила их. «У нас все получится», — подумал Стипок. И постарался не обращать внимания на коварную мыслишку, шепчущую, что, может, Хум всего лишь храбрится, поскольку не хочет верить, что спасти сына невозможно. И все-таки мальчик был жив. Два других ребенка уже упокоились в пустыне, под каменными пирамидами; Дильна снова была беременна, но еще неродившийся ребенок ни в какое сравнение не шел с Кэммаром, самым старшим и единственным выжившим. Они должны попробовать, пусть даже рискуя собственными жизнями.
Хум лег на спину, а не на живот. Это означало, что Кэммар находился очень низко, и просто согнувшись в поясе, его было бы не достать — надо было согнуться в коленях. Стипок с Виксом ухватились за его ноги и медленно начали опускать Хума в пропасть.
— Почти достал! — крикнул Хум. — Еще чуточку опустите.
— Не можем, — с трудом выдохнул Стипок: они уже настолько близко подобрались к обрыву, что ему пришлось поджать пол себя ноги, чтобы случаем не свалиться самому. Стипок держал Хума за лодыжку, руки его так и норовили соскользнуть. Однако каким-то образом им все-таки удалось опустить его еще на несколько сантиметров.
— Ну, ну! Еще капельку!
Стипок было собрался запротестовать, но увидел, что Вике с мрачным лицом еще чуть-чуть подвинулся к обрыву. Кто-кто, а Вике не мог допустить, чтобы сын Хума погиб — Стипок знал это, и поэтому, в свою очередь, начал тихонько передвигаться, чтобы выкроить пару-другую сантиметров.
И тут Хум закричал:
— Нет, Кэммар! Не прыгай ко мне! Стой на месте, не прыгай!
Затем раздался пронзительный детский крик, Хум с силой дернулся и упал вниз, вырывая ногу из рук Стипока.
Каким-то чудом Виксу удалось удержать его — из глаз катились слезы, напрягшиеся жилы разрывались от непосильной тяжести. Дильна вцепилась в Викса, чтобы не дать тому упасть. Стипок не мог ему помочь, к краю пропасти было никак не подобраться — ему ничего не оставалось делать, кроме как присоединиться к Дильне и держать Викса, не давая тому последовать за Хумом.
— Сейчас бы нам очень пригодилось чудо, — выдавил Вике.
— Кэммар! — кричал Хум, и голос его эхом отражался от склонов гор. — Кэммар! Кэммар!
— Он даже не понимает, какая опасность ему грозит, — выговорила Дильна, голос ее прерывался от горя, ужаса и отчаяния. Стипок знал, что она сейчас чувствует. Им ведь ничего не грозило. Они дошли до этих холмов, оставив все опасности позади. Что-то случилось с этим миром, что-то пошло не так.
И тогда Вике закричал, его пальцы разжались, и Хум скользнул за край пропасти. Они услышали, как его тело ударилось о скалу; услышали, как оно ударилось еще раз. Недалеко. До дна не долетело. Но все равно его было не достать, никак не достать.
Дильна вскрикнула и ударила Викса. Стипок вклинился между ними и тащил обоих за собой, пока они не начали сами шевелить ногами, удаляясь от зияющей пропасти. И лишь уверившись, что они уже не могут упасть вслед за Хумом, он закричал:
— Хум!
— Он умер, умер! — рыдала Дильна.
— Я пытался удержать его, действительно пытался! — всхлипывал Вике.
— Я знаю, — ответил Стипок. — Вы оба пытались. Каждый делал, что мог. Каждый делал, что в его силах.
Затем он снова окликнул Хума.
На этот раз Хум ответил, голос его звучал устало и испуганно:
— Стипок!
— Ты далеко от края?! — крикнул Стипок.
Хум рассмеялся, однако в смехе его прозвучали истеричные нотки:
— Далеко. Не спускайтесь сюда. Вы не сможете. Отсюда нет дороги ни вниз, ни наверх.
— Хум, — промолвила Дильна. Однако это был не крик, скорее молитва.
— Даже не думайте спускаться сюда! — еще раз крикнул Хум.
— Но, может, ты все-таки попробуешь забраться назад? Или спуститься вниз?
— По-моему, я сломал спину. Ног я не чувствую. Кэммар погиб. Он прыгнул, хотел ухватиться за мои руки. Я дотронулся до его пальчиков, но не смог удержать. — Хум расплакался. — Они умерли, Стипок, все до одного! Как ты думаешь, теперь все честно?
Стипок понял, что он хочет сказать: жизни детей — во искупление его вины в смерти отца.
— Справедливость, она не такая, Хум. Это нечестно.
— А что же это еще, как не справедливость?! — выкрикнул Хум. — Всяко уж не милосердие! — Пауза. — Думаю, долго я не продержусь. Я цепляюсь за скалу одними руками.
— Нет, Хум, не отпускай руки! Не падай.
— Я уже думал об этом, Дильна, но рано или поздно мои руки все равно разожмутся…
— Нет! — закричала Дильна. — Нет, только не падай!
— Я пытался удержать тебя! — крикнул Вике.
— Я знаю. Это все Стипок виноват, козел старый. Стипок, давай свое чудо.
— Какое чудо? — растерялся Стипок.
— Очисти нас.
Стипок глубоко вздохнул и громким голосом, чтобы Хум слышал его, заговорил:
— Хум сказал мне, что если он… что если с ним когда-нибудь что-то случится…
— Продолжай! — раздался голос Хума.
— В общем, еще с тех самых пор, как был зачат Кэммар, он знал. И все равно любил вас обоих. Любил детей. Он… простил. Я верю ему. В нем нет гнева.
Дильна плакала:
— Это правда?
— Да, — ответил Хум.
Вике повалился лицом в траву и разрыдался, как дитя.
— Все, сейчас я отпущу руки, — сказал Хум.
— Нет, — ответила Дильна.
Поэтому он продолжал висеть. Однако им нечего было сказать друг другу, а сделать они ничего не могли. Они просто стояли на вершине холма и ждали — слушали, как плачет Вике, как птицы перекликаются в глубине каньона.
— Мне придется разжать руки, — сказал Хум. — Я очень устал.
— Я люблю тебя! — воскликнула Дильна.
— И я! — крикнул Вике. — Это я должен был погибнуть, а не ты!
— ТЕПЕРЬ ты думай об этом, — ответил Хум. И разжал руки. Они услышали, как он скользнул по камню. И все смолкло.
— Хум! — позвала Дильна. — Хум! Хум! Но он не ответил. Так и не ответил.
После того как все слезы были выплаканы, они поднялись, взвалили на спины мешки и начали карабкаться вверх по пологим склонам, постепенно приближаясь к сменяющему горы лесу. Вскоре они набрели на реку, построили плот и долго-долго плыли, потеряв счет дням.
Зазимовали они к северу от реки, там же родился ребенок Дильны. Она хотела назвать мальчика Хумом, но Стипок не позволил ей этого. По его словам, она не имела права отягощать младенца своей виной. Хум простил их, теперь они ничего ему не должны, так зачем делать из ребенка постоянное напоминание о погибшем муже и друге? Поэтому она нарекла его Водой. Весной они перевалили через горы и вошли в Небесный Град, где были приняты с превеликой радостью.
— Лэрд, — позвал его Язон.
Лэрд проснулся. Он сидел на спине у лошади. Жители деревни столпились вокруг.
— Лэрд, ты привез отца домой.
Лэрд обернулся, чтобы посмотреть на отца, лежащего на дровнях. Над ним уже склонилась Юстиция. Сала стояла рядом и кивала.
— Он жив, и смерть скорее всего ему не грозит, — произнесла она спокойным, почти взрослым голосом. — Его спасло то, что рука была вовремя отрублена.
— Он сам мне приказал. — Сказал Лэрд.
— Он правильно тебе приказал. — Странно было слышать эти слова, исходящие из уст его младшей сестренки. Видимо, она тоже ощутила это, поскольку слезы хлынули из ее глаз, словно вода из пробитого бурдюка. — Папа, папа!
Она опустилась рядом с санями на колени, обвила отца своими ручонками и принялась целовать его лицо. Он проснулся и, открыв глаза, произнес:
— Он отрубил мне руку, черт побери этого мальчишку, он отрубил мне руку.
— Не обращай внимания, — прошептал Язон Лэрду. — Он не в себе.
— Знаю, — кивнул Лэрд. Он соскользнул с лошади и наконец-то ощутил под дрожащими ногами землю. — Этот день продолжался вечность. Отведи нас домой.
До деревни оставалось не более километра. Узнав о происшедшем, Язон перерезал упряжь, бросил дровни и помчался назад, дорогой поднимая по тревоге всех лесорубов. Те тоже выпрягли своих лошадей и поехали следом. По пути они наткнулись на шестерых мужчин, которые уже отвезли бревна в деревню и теперь возвращались в лес, чтобы помочь друзьям. На место они прибыли почти одновременно с Лэрдом.
— Меня вела Юстиция? — спросил Лэрд. — Всю дорогу мне снились сны. Про Стипока, Хума…
— Она всего лишь послала тебе сон, но вести тебя она не могла. Да и как? Она же не знает дороги.
— Тогда как я добрался сюда?
— Может быть, в тебе скрываются силы, о которых ты Даже не подозреваешь.
Язон помог ему войти в дверь гостиницы. Мать крепко, чуть ли не яростно, обняла его, после чего взволнованно-настойчивым голосом спросила:
— Он жив?!
— Да, — еле выговорил Лэрд. — Его везут сюда. Язон довел его до постели, которая, уже разобранная, ждала у огня. Забравшись в нее, он лежал и жал, тогда как четверо мужчин вносили в дом изувеченное тело кузнеца. Он был без сознания. Язон с заварил настой из трав и принялся обрабатывать о бок руки. Пока отец был без сознания, Язон вправил ногу и наложил шину.
Все это время Юстиция безмолвно наблюдала за из кресла. Лэрд время от времени поглядывал на нее, хотел посмотреть, как она переносит боль его отца. Не вроде бы ничего не замечала. А ведь прекрасно знала может исцелить его одной своей мыслью, исцелить и, вернуть руку. Лэрду захотелось крикнуть ей: «Если можешь исцелить его и не делаешь этого, значит, ты одобряешь то, что случилось!»
Она не стала мысленно отвечать ему. Вместо этого нему подошла Сала и, погладив его лоб, произнесла:
— Не пытай меня, Ларелед. Думай о Хуме и Кэммаре: и радуйся, что добрался до дома.
Он поцеловал ручку сестренки и прижал ее к груди:
— Сала, прошу тебя, говори со мной от себя. Сала сразу разрыдалась:
— Я так боялась, Лэрд. Но ты все-таки привез домой, Я знала, ты сделаешь это.
Она поцеловала его в щеку. И вдруг на ее лице отразилась тревога:
— Но, Лэрд, ты же забыл привезти его руку. Как он теперь будет ковать железо?
Лэрд тихо заплакал. Он оплакивал отца, себя, Хума, Кэммара, Бессу и Даллата, Викса и Дильну, Эйвена, невинных и виновных, все страдания на свете. «Я никогда не догадывался, насколько люблю отца, пока не увидел его лежащим на краю смерти. Может, я никогда и не любил его, пока он чуть не погиб». Эта мысль потрясла его — пока он не понял, что это подсказка Юстиции. И с этой мыслью он заснул. Он не мог убежать от них — слишком тяжела была расплата за каждую попытку. Каким-то образом он добрался до дома, он привез отца живым. На тот момент этого было достаточно, теперь он ничего не боялся, даже видений, даже сна.
Глава 9
ФЕРМА ВОРТИНГА
Несколько дней отец спал мертвым сном, даже не шевелясь. Но на все вопросы о его самочувствии Сала неизменно отвечала:
— С ним все будет хорошо, он поправится.
«Поправится, — подумал Лэрд, — будет как новенький, вот только его левая рука вдруг куда-то подевалась. Он никогда не забудет своего сына, который шатался как пьяный и рубил дерево, как младенец. Это я отнял его руку. Дело не в том, что именно я махнул топором, отрубая ее — Господь знает, в этом нет моей вины, — а в том, что именно из-за меня дерево упало не в ту сторону. Из-за меня оно запуталось в ветвях других деревьев».
Он старался не винить в происшедшем Язона и Юстицию. «А ведь это они слали мне сновидения о гибнущих отцах, это из-за них я так перепугался, что всю ночь пролежал не сомкнув глаз, в результате чего мой отец все равно что умер». Может, это с самого начала входило в их планы? Может, они специально показали ему смерть Эйвена, чтобы он искалечил собственного отца? Но что тогда означает смерть Хума? Какие еще сюрпризы его ждут? Однако когда он так думал, ему становилось стыдно, поскольку только благодаря сну о путешествии Стипока в Небесный Град он продолжал двигаться вперед. Без помощи сна он никогда бы не привез отца домой.
Жители деревни чуть ли не на руках его носили. Лэрд, великий лесник, который спас жизнь своему отцу и, преодолев незнакомые чащобы, привез однорукого Эльмо домой. Медник все время обещал написать песнь об этом подвиге, тогда как остальные мужчины, которые раньше смеялись над Лэрдом, теперь обращались к нему с невиданным уважением. По сути, даже с благоговением: с почтенным трепетом умолкая, когда он входил в комнату, каждый раз спрашивая его мнение, как будто он обладал неизмеримой мудростью. Лэрд вежливо отвечал на эти знаки внимания — с чего бы это ему отказываться от их любви? — но каждая похвала, каждая почесть ранила его глубоко в сердце, ибо он-то знал, что заслужил скорее хулу, нежели хвалу.
Убежищем для него стала книга. Слишком много надо записать, твердил он себе — о Стипоке, о Хуме, о Виксе и Дильне. Поэтому целыми днями он сидел, закрывшись в комнате Язона, писал и писал. Вниз он спускался только за тем, чтобы поесть и исполнить домашние обязанности за отца, который, бледный как смерть, лежал на своей постели. Хотя, как правило, и этого не требовалось, поскольку, стоило Лэрду только подумать о том, что еще следует сделать, как он обнаруживал, что Язон уже почти управился с этой работой. Лэрду было нечего сказать Язону, и он молча удалялся. Очевидно, Язон видел в мыслях Лэрда потребность трудиться и исполнял за него всю домашнюю работу, чтобы Лэрд мог вернуться к книге. Иногда в душу к Лэрду даже закрадывалось подозрение: а не подстроили ли они все это специально, чтобы он побольше времени проводил за письмом? «Отлично, — думал он, — я БУДУ писать, буду писать как можно быстрее. А когда я закончу, можете убираться на все четыре стороны».
Разговор состоялся в тот день, когда снегу за окном навалило целые сугробы, а дом был наполнен запахами жарящихся колбасок. Склонившись над столом, Лэрд в конце концов добрался до описания смерти Кэммара и Хума. По лицу катились слезы, но он сожалел не об умерших — сердце его тронули слова прощения, с которыми перед смертью Хум обратился к Виксу и Дильне. Постучавшись и не услышав ответа, в комнату вошел Язон — по крайней мере он не стал притворяться, будто бы не знал, что Лэрд совсем не рад его приходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43