И еще простенький рисунок, выжженный острием раскаленного ножа по дубовой доске. Он предпочел бы сделать это при помощи воска и кислоты на металле, но нигде здесь не было ничего подобного. Поэтому он попытался выжать из себя все, что мог, занявшись обычным выжиганием по дереву. На картине был изображен молодой человек посреди могучей реки, запутавшийся в корнях плывущего дерева, ловящий ртом воздух и уже бесстрашно глядящий в глаза собственной смерти. Картинка была так проста, что в Академии Искусств Лорда-Протектора не вызвала бы ничего, кроме насмешек. Но Добрая Фэйт, увидев ее, прижала картину к груди и расплакалась, ее слезы капали на картину как последние капли дождя с карниза. И Алвин-отец, увидев ее, кивнул и сказал: «У тебя было видение, Сказитель. Ты никогда не видел его и нарисовал лицо похожим, как две капли воды. Это Вигор. Это мой мальчик». Сказав это, он тоже заплакал.Они повесили его прямо над камином. Может, это и не великое искусство, подумал Сказитель, но в этой картине правда, и она значит для этих людей больше, чем может значить любой портрет для старого толстого лорда или депутата в Лондоне, Камелоте, Париже или Вене. «Утро уже наступило», сказала Добрая Фэйт. «Тебе еще предстоит долгий путь до темноты».«Не вините меня за то, что я медлю с уходом. Хотя я рад, что вы доверили мне свое послание и я не подведу вас». Он похлопал себя по карману, в котором лежало письмо к кузнецу с Хатрак-ривер. «Не можешь же ты уйти, даже не попрощавшись с мальчиком», сказал Миллер.Он все откладывал и откладывал это прощание до тех пор, пока это только было возможно. Теперь он кивнул, оторвался от удобного кресла у огня и вошел в комнату, где ему спалось лучше, чем когда бы то ни было в жизни. Он был рад увидеть, что Алвин-младший уже открыл глаза, его лицо было живым, а не застывшим и искаженным от боли, как долгое время прежде. Но боль еще не ушла. Сказитель знал это.«Ты уходишь?», спросил мальчик.«Я уже считай ушел, осталось только сказать тебе до свидания». Алвин выглядел немного обиженным. «И ты даже не позволишь мне записать что-нибудь в твоей книге?»«Ну знаешь, не все же пишут там что-нибудь».«Папа писал. И Мама».«И Калли тоже».«Уверен, у него получилось неплохо», сказал Алвин. «Он пишет как… как…»«Как семилетний мальчик», — это было не совсем справедливо, но не вызвало у Алвина никаких признаков неудовольствия. «Так почему же нельзя мне? Калли можно, а мне нет?» «Потому что я разрешаю людям писать только о самых важных делах, которые они совершили сами или видели собственными глазами. Что можешь написать ты?»«Не знаю. Может, о мельничном камне». Сказитель скривил лицо.«Тогда, может, о моем видении. Это важно, ты сам сказал».«Это уже записано в другом месте, Алвин».«Я хочу записать в Книге», сказал он. «Я хочу, чтобы моя запись была вместе с записью Создателя Бена».«Не сейчас», сказал Сказитель.«А когда!»«Когда ты расправишься со стариной Разрушителем, парень. Вот тогда я позволю тебе написать в моей книге».«А если я никогда не смогу с ним расправиться?»«Ну, тогда и сама эта книга мало на что пригодится».Слезы подступили к глазам Алвина. «А вдруг я умру?»Сказитель ощутил внезапный укол страха. «Как твоя нога?»Мальчик пожал плечами. Он сморгнул слезы и они пропали с его глаз.«Это не ответ, парень».«Боль все не утихает».«Так будет, пока не срастется кость».Алвин-младший устало улыбнулся. «Кость уже срослась».«Тогда почему ты не начал ходить?»«Мне больно, Сказитель. Боль все никак не перестанет. Там, на кости, есть порченое место и я все никак не пойму, как мне исправить его». «Ты поймешь, как».«Пока не могу».«Один старый охотник сказал мне, Неважно, откуда начинать свежевать пантеру, если в конце концов у тебя в руках останется шкура». «Это притча?»«Что-то вроде. Ты найдешь способ вылечить ногу, даже если он будет не такой, как ты думаешь!»«Я ничего не думаю», сказал Алвин. «Все у меня выходит наперекосяк.»«Тебе десять лет, парень. Ты уже успел разочароваться в этом мире?»Алвин продолжал теребить пальцами край одеяла. «Сказитель, я умираю». Сказитель принялся всматриваться в его лицо, пытаясь увидеть в нем следы смерти. «Я так не думаю».«Это порченое место на моей ноге. Оно растет. Медленно, но растет. Оно невидимо, и оно съедает твердую основу кости, и скоро оно начнет расти быстрее, и быстрее, и…»«И Разрушит тебя».Теперь Алвин уже начал плакать по-настоящему и его руки принялись дрожать. «Я боюсь умирать, Сказитель, но эта штука внутри меня и я не могу от нее избавиться».Сказитель положил свою руку на все еще трепещущую руку мальчика. «Ты найдешь способ сделать это. В этом мире тебя ждет слишком большая работа, чтобы вот так вот взять да умереть».Алвин закатил глаза. «Это почти что самая большая глупость, которую я слышал за весь этот год. Ты считаешь, что если человеку есть чем заняться, то он не помрет.»«Я считаю, что он не умрет добровольно.»«Я умираю не по своей воле.»«Именно поэтому ты найдешь способ выжить.»Алвин несколько секунд молчал. «Я вот что думаю. Насчет того, что я буду делать, если выживу. Это насчет того, как я почти вылечил свою ногу. Я уверен, что могу это делать и с другими людьми. Я могу класть на них руки и чувствовать, что творится у них внутри, а потом приводить их в порядок.» «Они, все эти люди, которых ты вылечишь, будут любить тебя.» «Мне кажется, первый раз это было труднее всего и я был не совсем в силах, когда сделал это. Уверен, с другими я смогу это делать быстрее.» «Может быть. Но даже, если ты будешь лечить сотню больных каждый день, потом перебираться в другое место и лечить еще сотню, все равно десять тысяч людей будет умирать, не дождавшись твоей помощи, и к тому времени, как умрешь ты сам, даже те, кого ты вылечил, будут в большинстве своем мертвы.» Алвин отвернулся. «Если я знаю, как лечить их, я буду лечить, Сказитель.»«Ты должен лечить их, всех кого сможешь,» сказал Сказитель. «Но дело твоей жизни в другом. Алвин, люди — это как кирпичи в стене. Ты ничего не добьешься, если будешь чинить крошащиеся кирпичи и только. Лечи тех, кто окажется у тебя под рукой, но твоя главная задача куда глубже, чем целительство.»"Я знаю как лечить людей. Но я не знаю, как победить Раз…Разрушителя. Я даже не знаю, что он такое."«Тут уж ничего не поделаешь, раз ты единственный, кто может его видеть, то только у тебя есть хоть какая-то надежда победить его.» «Может, и у меня ее нет.»Еще одна пауза. Сказитель знал, что ему пора идти.«Погоди».«Мне уже пора уходить.»Алвин схватил его за рукав «Подожди еще.»«Ну, разве только немного.»«Хотя бы — хотя бы дай мне прочесть, что написали другие.» Сказитель открыл свою сумку и вытащил пакет с Книгой. «Я не обегаю тебе, что смогу объяснить, что они имели в виду,» предупредил Сказитель, вынимая книгу из ее водонепроницаемой упаковки. Алвин быстро отыскал последние, новейшие записи. Почерком его матери: «Вигор талкнул сучок и не памирал пока малчик не радился.»Рукой Дэвида: «Мелнишный камень раскалолся на два и слажился бес тресчины».Рукой Калли: «Сидмой сын».Алвин поднял голову: «А знаешь, ведь он говорит не обо мне».«Знаю», сказал Сказитель.Алвин опять посмотрел в книгу. Рукой отца в ней было написано: «Он не убил малчика, потому што появился низнакомец». «О чем это Папа?», спросил Алвин.Сказитель забрал книгу у него из рук и закрыл ее. «Попытайся вылечить свою ногу», сказал он. «Это важно не только для тебя, но и для многих-многих других. Помни, ты делаешь это не для себя!»Он наклонился и поцеловал мальчика в лоб. Алвин приподнялся и обхватил его обеими руками, повиснув на нем так, что Сказитель не мог распрямиться, не вытащив мальчика из кровати. Через некоторое время Сказитель был вынужден поднять руки и оторвать Алвина от себя. Его щека была мокра от слез мальчика. И он не стал вытирать их. Пусть ветер осушит эти слезы, когда он побредет по промерзшей дороге, мимо простирающихся вокруг полей полурастаявшего снега.Около второго крытого моста он на секунду остановился. Этого мига хватило ему для того, чтобы задуматься, вернется ли он сюда когда-нибудь и увидит ли их опять. И будет ли у него в Книге запись Алвина-младшего. Будь он пророком, он знал бы это наверняка. Но сейчас он не имел об этом ни малейшего представления.И он зашагал, направляясь навстречу утру. Глава 13ОПЕРАЦИЯ Гость с удобством развалился на алтаре, облокотившись на него своей левой рукой, что выглядело довольно развязно. Преподобный Троуэр как-то видел такую же бесцеремонную позу у одного заезжего щеголя из Камелота, распутника, явно презиравшего все то, что было свято для пуританских церквей Англии и Шотландии. Так что Троуэру было сильно не по себе от этого зрелища. «Но почему?», спрашивал Гость. «Если единственно возможный путь справиться со своими плотскими страстями для тебя — это сидение на своем стуле сдвинув колени, осторожно положив на них руки и сплетя пальцы, то это вовсе не означает, что я должен делать то же самое». Троуэр пришел в замешательство.«Можно ли осуждать меня всего лишь за мысли?» «Можно, если твои мысли осуждают мои действия. Берегись гордыни, друг мой. Не считай себя достаточно праведным, чтобы позволить себе судить ангелов».Ангелом Гость назвал себя впервые.«Я никем себя не называл. Ты должен научиться держать в узде свои мысли, Троуэр. Слишком уж легко ты делаешь выводы». «Зачем ты пришел ко мне?»«Все дело в том, кто изготовил этот алтарь», сказал Гость. Он пощелкал по одному из крестов, выжженных Алвином-младшим по дереву. «Я сделал все, что мог, но мальчик безнадежен. Он сомневается во всем и обсуждает теологические вопросы так, будто к ним применимы те же законы логики и причинно-следственных связей, что действуют в мире науки». «Другими словами, он пытается разыскать какой-нибудь смысл в твоих доктринах».«Он не склонен воспринять идею, что некоторые веши содержат в себе тайну, постижимую лишь Богом. Когда он встречается с многозначностью, то становится дерзким, а парадокс вызывает в нем открытый бунт». «Нахальный ребенок».«Хуже я еще не встречал», сказал Троуэр.Глаза Гостя вспыхнули. Троуэр почувствовал внезапное стеснение внутри.«Я пытался», сказал Троуэр. "Я пытался обратить его к службе Господу.Но влияние его отца…"«Слабый всегда считает причиной своих поражений силу других», сказал Гость.«Я еще не понес поражения!», вскричал Троуэр. «Ты ведь сказал, что у меня есть в запасе время до тех пор, пока ему не исполнится четырнадцать». «Нет. Я сказал тебе, что у меня есть в запасе время, пока ему не исполнится четырнадцать. У тебя есть только то время, которое он находится здесь».«Я ничего не слышал о том чтобы Миллеры собирались переезжать. Они только-только установили жернов на мельницу, которую собираются пустить в ход весной, и они не уедут, пока…»Гость встал с алтаря. «Разрешите мне сделать одно предположение, преподобный Троуэр. Чисто гипотетическое. Предположим, что ты находишься в одной комнате со злейшим врагом всего того, за что стою я. Предположим, он болен и лежит беспомощный на кровати. Если он оправится, то уйдет из пределов твоей досягаемости и примется уничтожать то, что мы с тобой любим в этом мире. Но если он умрет, наше великое дело будет спасено. И еще предположим, что некто вложил в твою руку нож и стал умолять тебя произвести на мальчике тончайшую операцию. И тогда твоя рука дрогнет, совсем чуть-чуть и рассечет важнейшую артерию. А если ты к тому же слегка помедлишь, то кровь вытечет так быстро, что через несколько мгновений он умрет. В этом случае, преподобный Троуэр, что будет твоим долгом?»Троуэр стоял, пораженный ужасом. Всю свою жизнь он готовился к тому, чтобы учить, убеждать, увещевать и разъяснять. Но вовсе не к тому, чтобы совершить кровавое зверство, которое предложил ему Гость. «Я не гожусь для подобных вещей», сказал он.«А для царства Господа нашего ты годишься?», спросил Гость.«Но Господь сказал: „Да не убий!“!»«Да ну? Разве это сказал Он Иисусу Навину, посылая его в Землю Обетованную? Разве это сказал Он Саулу, посылая его против Амалакитян?» Троуэр подумал об этих темных местах Ветхого Завета и вздрогнул от страха, представив себя принимающим участие в подобных делах. Но Гость был неумолим. «Первосвященник Самуил повелел Царю Саулу убить всех Амалакитян, всех мужчин и женщин, всех детей. Но у Саула не хватило на это духа. Он спас царя Амалакитян и оставил его в живых. И как поступил за этот грех неповиновения с Саулом Господь?»«Избрал Давида вместо него на царство», прошептал Троуэр. Гость стоял перед Троуэром вплотную, обжигая его огнем своим глаз. «И что потом сделал первосвященник Самуил, кроткий слуга Господа, так как же поступил он?»«Он велел привести Агагу, царя Амалакитийского».Гость не смягчался. «И что же сделал Самуил?»«Убил его», прошептал Троуэр.«И что же говорит нам писание, как он сделал это?», загремел Гость.Стены церкви закачались, оконные стекла треснули. Троуэр всхлипнул от ужаса, но произнес те слова, которых добивался Гость. «Самуил разрубил перед лицом Господа Агагу на куски». Теперь единственным звуком, слышным в церкви, было сдавленное дыхание Троуэра, пытавшегося унять свое истерическое всхлипывание. Гость улыбнулся, глядя на Троуэра, глаза его были полны любви и всепрощения. Затем он исчез. Троуэр упал на колени у алтаря и начал молиться. О Отец, я умру за тебя, но не заставляй меня убивать. пронеси эту чашу мимо меня, я слишком слаб, я недостоин, не возлагай это бремя на мои плечи. Слезы его падали на алтарь. Вдруг он услышал шипящий звук и, ошеломленный, отскочил от алтаря. Его слезы пузырились на поверхности алтаря как вода на раскаленной сковородке, пока в конце концов полностью не исчезли.Господь отвергает меня, подумал он. Я дал обет служить Ему, чего бы Он не пожелал, и теперь, когда Он просит меня совершить нечто трудное, когда Он велит мне быть сильным, как великие пророки древности, я оказываюсь сломленным орудием в руках Господа. Я не могу вместить предназначения, которое Он хочет вложить в меня.Дверь церкви приоткрылась, впустив порыв морозного воздуха, просквозившего по полу и заставившего священника поежиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33