Но все эти горячие компрессы ничуть не помогали, хотя я и требовала их на каждом шагу. Я хотела добыть рецепт внутренней гармонии, научиться жить в мире с самой собой.Вконец сбитая столку, я ожидала получить от сильного пола некую панацею, волшебный эликсир, который позволил бы мне воспрять духом, разобраться в себе, и убедившись, что все их усилия бесплодны, безжалостно гнала своих кавалеров прочь.Потребовалось немало времени, чтобы я приняла себя такой, какой была на самом деле, склеила вместе разрозненные элементы своего «я», научилась мирно сосуществовать с собственной душой. Затратив уйму времени и сил, я провела настоящее детективное расследование.Я училась, наблюдая за людьми. Я выслеживала их как заправский частный сыщик, тщательно подбирала и анализировала мельчайшие улики, пылившиеся у всех на виду вещественные доказательства, которые так много могли поведать профессионалу. Я дала бы фору любому полицейскому Скотланд-Ярда. Я стала специалистом экстра-класса, людские сердца более не скрывали от меня никаких секретов. Теперь я могу с первого взгляда распознать полуброшеную жену, которая пачками глотает Прозак, окунаясь с головой в спасительную рутину повседневности; стерву, изводящую мужчин своими непомерными претензиями; тайную развратницу, прилежно и насмешливо исследующую мир самцов. Я читаю между строк едва скрываемое раздражение уставшего мужа, его тлеющую ненависть, мелкие придирки, призванные утаить злость, тайно бурлящую в недрах его души. Я вижу насквозь неверных мужчин, без запинки выдающих привычную ложь, их наигранную веселость и трусость женщин, упорно не желающих видеть правду. Жизнь людей – это бесконечное поле для наблюдений, где громоздится множество деталей, способных пролить свет на вашу собственную жизнь, словно шаг за шагом ища разгадку преступления. Чужое счастье или несчастье можно созерцать бесконечно. Ни один доктор не излечит ваш душевный недуг лучше, чем средство, добытое путем таких спасительных наблюдений. Вы вдруг отчетливо понимаете, что все бросающееся вам в глаза, раздражающее и донимающее вас в других, на самом деле в точности отражает ваши собственные беды, изъяны и недостатки, в которых вы никогда бы не признались себе, не будь у вас перед глазами столь наглядного примера.Несколько раз мне казалось, что я вот-вот сверну шею глубоко засевшему врагу, мешавшему мне любить. Но он всякий раз возвращается во всеоружии, коварный и настойчивый. Иногда мне удается удерживать его на расстоянии, не допускать в мои частные владения. Но еще слишком сильны во мне злость, необузданная жестокость и внутреннее напряжение, еще слишком часто в ошеломлении, в исступлении я натыкаюсь на бездыханный труп поверженного любовника, этот изысканнейший трофей, не позволяющий мне воскликнуть: «Я спасена, я спокойна, я готова к примирению», иначе говоря: «Я готова полюбить ближнего, несмотря на то, что этот ближний – мужчина».Любовь… Это слово подобно кораблю, на палубу которого со всех сторон хлещет вода. Даже Пти Робер трактует его путано. Что значит «любить»? От чьего лица произносится фраза «Я тебя люблю?» Кому она адресуется? Что говорящий требует взамен? Или он предлагает свою любовь совершенно бескорыстно? Как долго это утверждение остается в силе: несколько секунд или вечно? Может быть, эти три слова подобны мыльному пузырю, который лопнет как только довольные любовники ослабят объятия, почувствуют, что получили то, чего им так не хватало, осуществили свою детскую мечту. Откуда берется свойственная нам манера любить? Неужели мы сами воздвигаем это шаткое сооружение? Или кто-то заранее заготовил все штыри и балки, отдельные доски и целые блоки, а мы лишь ощупью продвигаемся по опасному участку, теша себя заблуждением, что мы вольные завоеватели.Поначалу все эти вопросы были для меня чем-то вроде китайского ребуса, пока однажды я не задалась целью докопаться до истины. За остроугольными шляпками и загадочными улыбками скрывалась великая тайна – причина моих неудачных романов, до удивления похожих друг на друга.Я вдруг поняла, почему мужчины, приносившие на мой жертвенный алтарь свою любовь, свою жизнь, свою мужскую силу, обречены на провал.Мне всегда казалось, что моей вины в этом нет.Я была отчасти права: моей прямой вины в этом действительно не было. Я выступала в роли наемного убийцы.Сама того не подозревая, я слепо исполняла чужую волю.Так, шаг за шагом, мне открывалась истина. Но какую резню, сколько трупов встретила я на своем пути! Сколько раз мне приходилось в отчаянии спасаться бегством, отчего во рту остался горчайший привкус, а в сердце – зияющая рана, из которой не переставая сочилась кровь.
Однажды вечером, ближе к концу ужина, я решаюсь-таки задать другим этот коварный вопрос. Мы сидим в маленьком ресторанчике на Нормандском побережье. – Как бы вы определили, что такое любовь? – спрашиваю я. – Точнее, любовь между мужчиной и женщиной.Мы знакомы давно. Нас четверо: старые друзья, любовники, конфиденты. Мы отведали морского языка – свежий улов здешних рыбаков, выпили белого вина и бочкового пива, заказали кофе с коньяком, поговорили о прошлом, о настоящем. Мы смотрим друг на друга с улыбкой, с приятным чувством, что жизнь прошла не зря, что мы стали мудрее и заслужили право снисходительно улыбаться.– Когда я встретила Филиппа, почти двадцать лет тому назад, – задумчиво произносит Джудит, одной рукой поправляя свои густые рыжие волосы, а другой теребя сигарету, – мне показалось, что небо сошло на землю. Я тогда сказала себе: теперь я знаю что такое любовь, и могу умереть спокойно.– Я бы сформулировал это так, – продолжает Даниэль, по обыкновению серьезно и взвешенно: «свершилось, я ее встретил». Заметьте, всего четыре слова.– Мне хватило бы и трех, – вступает Доминик, старый рокер, внезапно ощутивший себя романтиком: «она была всегда».– А ты? – спрашивают они, повернувшись ко мне.– А я так ее и не встретила.Я знаю что такое нежность, привязанность, уважение, восхищение, желание, наслаждение, но что такое любовь я не понимаю и по сей день. Я по-прежнему ищу ее. А теперь, теперь ты наконец поняла? Мне ничего не стоит дотянуться губами до твоего уха, но я умышленно не задаю тебе этот вопрос. Я знаю, что однажды ты подаришь мне эти три слова, выпалишь их залпом. Потому что я все сделаю, чтобы заслужить это признание. Я задушу тебя своей любовью, я буду угадывать твою малейшую прихоть, немедленно исполнять любое твое желание. Мы с тобою станем одним целым. Без меня ты перестанешь существовать, разучишься смеяться, ходить, любить, писать. Даже твои мечты отныне будут принадлежать только мне. Я наполню собою твое тело, всю твою жизнь. Я буду трахать тебя как ни один мужик до меня не трахал. Это признание я тоже надеюсь услышать из твоих уст. Его ты тоже выпалишь залпом… Теперь я знаю о тебе почти все. С тобою я хочу облететь весь мир. С тобою я начну жить, жить так, как никогда прежде. Мы столько всего уже пережили по отдельности, что нет смысла все это пересказывать, просто настало время великих открытий, отныне мы вместе полетим по жизни, прекрасные и бесстрашные, настоящие искатели приключений.
Большой ресторан с целой россыпью звезд на фасаде. Я обедаю с шефом: меня только что приняли на работу. Его карьера близится к закату, но он не сдается. А я впервые получила серьезное место, и стараюсь проявить себя как можно лучше. Я сижу, нарядная и почтительная, внимаю каждому слову как подобает младшему по должности, однако же подмечаю: все в нем и на нем коричневое – костюм, оправа очков, глаза, волосы (видно, что крашеные), усы (аналогично), галстук, ботинки, кончики пальцев (на них сигаретный пепел). Сколько ни приглядываюсь, не могу разглядеть ни малейшей цветовой поблажки, разве что зубы у него желтоватые. Он говорит, я слушаю. Его не волнует интересно мне или нет, он привык, что все его слушают. Он не ходит, а вышагивает, не сидит, а восседает, он даже телефонный номер не может набрать самостоятельно – за него это делает секретарша.После каждой ложки он замолкает и неторопливо, с выражением сдержанного одобрения на лице наслаждается изысканнейшей пищей, как и положено тонкому ценителю, которому некуда спешить. Он медленно и торжественно цедит слова: подлежащее, сказуемое, дополнение и целая уйма цветастых придаточных, и лишь изредка прерывает свою речь, оставляя за мной право на благоговейный вздох. После каждой такой паузы, довольный произведенным впечатлением, он отправляет в рот ломтик налима под соусом карри.Рядом с ним стоит официант, держа наготове десертное меню. «Небось, тоже новенький», – подумалось мне при виде его детского лица. Он краснеет, старается держаться как можно прямее, почтительно склоняется над клиентом. Костюм ему явно велик, должно быть, с чужого плеча. Огромный воротник свисает как большое белое блюдце под его маленьким подбородком.Шеф продолжает вещать, не обращая на него внимания, вытирает салфеткой уголки губ и аккуратно кладет ее на пухлый живот. Он тянется к бокалу, опрокидывает содержимое в глотку, завершает начатую фразу. Официант осторожно чихает, чтобы напомнить о себе. Шеф удивленно возводит глаза кверху: надо же, этот мальчишка посмел прервать его речь! Он недовольно хватает меню и быстро пробегает его глазами. Я бы тоже не прочь взглянуть на длинный перечень лакомств, но уже поздно.– Принесите нам два кофе, – говорит он. – Мне – очень крепкий, а…Он вопросительно кивает в мою сторону, похоже забыл как меня зовут.– А мне, пожалуйста, обычный.Официант уходит неслышно как самостиратель. Он возвращается с огромным блюдом, на котором лежат всевозможные сласти: черепичное печенье, залитое карамелью, маленькие шоколадки с фисташковой начинкой, трюфели, пралине, клубничные и лимонные тарталетки, крошечные эклеры с шоколадным и кофейным кремом.От обилия соблазнов у меня слюнки текут, глаза разбегаются. Я не знаю с чего начать. Мое излюбленное лакомство – черепичное печенье – здесь выглядит особенно аппетитно: хрустящее, золотистое, с выступающими бороздками, длинными и тонкими, будто волны у парапета, с прозрачными карамельными жемчужинками и сахарной бахромой. Этот маленький шедевр имеет мало общего с черепичным печеньем из магазина, крупным и безвкусным. Здесь вообще все продумано: каждой твари по паре – я это быстро прикинула. Значит, мне полагается одно черепичное печенье. Возникает дилемма: приберечь ли мне его на закуску, когда во рту прочно воцарится вкус кофе, или отведать прямо сейчас. Я решаю не спешить и начать с клубничной тарталетки. Приняться за десерт первой я не смею: роль подчиненной обязывает.Шеф тянется коричневыми пальцами к вожделенному блюду, роется, щупает, выбирает, наконец, хищно хватает оба черепичных печенья, пралине и шоколадный эклер и жадно отправляет в рот. Я столбенею.– Знаете, детка, – продолжает он, смакуя мое законное черепичное печенье, – мои сотрудники преданы мне душой и телом…
Свое тело я согласна была предложить только в обмен на что-нибудь стоящее. Под стоящим подразумевались не покровительство шефа, не продвижение по службе, не шуба, не брильянты и не поездка на острова Бикини. Я хотела получить ценные сведения о своей душе, услышать как мне себя вести, чтобы проникнуться уважением к самой себе, понять кто я, откуда и куда мне плыть дальше. Я готова была платить дань лишь тому, кто вернет мне ощущение цельности. Мне необходимы были новые данные, чтобы успешно продолжать начатое расследование, и приз полагался тому, кто сумеет их добыть.Коричневым шефом правил серый сверх-шеф. При виде Серого Коричневый дрожал как деревце. У Серого были огромный кабинет с четырьмя окнами и двумя секретаршами, служебная машина, личный шофер и черный Лабрадор. Когда Серый смотрел на своих подчиненных, у него в глазах зажигался огонек, который, казалось, говорил: я за вами наблюдаю, ваша проблема мне ясна.Однажды мы все собрались в его огромном кабинете. Мужчины говорили, я сидела в сторонке. Вдруг один из коллег, мой ровесник, поворачивается ко мне и говорит, не стесняясь окружающих:– Я забыл папку и фотографии у себя на столе. Сходи, посмотри!И преспокойно продолжает рыться в бумагах. «Ни с места, – приказываю я себе, – ни с места. Он не имеет права так со мной обращаться. Я ему не прислуга. У него тоже две руки и две ноги – пусть сам идет. У нас равноправие.»Он снова поворачивается и в изумлении смотрит на меня. Я сижу неподвижно. Он удивленно разводит руками, молча указывает мне на дверь, должно быть на тот случай, если я забыла дорогу. Сдаваться он не намерен. Воцаряется напряженная тишина, риторические вопросы повисают в воздухе. Все молча наблюдают за исходом спора, древнего как сама жизнь.Серый, Коричневый и все остальные не спускают с меня глаз. Девицы с интересом ожидают моей реакции. Хватит ли у меня храбрости держаться до конца? Уволят меня или нет? Они в недоумении следят за каждым моим движением. Проходит каких-то несколько секунд, а мне кажется, что позади целое столетие или даже полтора. «Мы веками были у них в подчинении, – говорю я себе, – веками беспрекословно их слушались. Ни с места. Ни с места.»А потом – встаю и иду к двери. Запомнить это на всю жизнь. Хранить в памяти вечно, чтобы больше такого не повторилось. А к чему, собственно? Я недотепа, кретинка, пустое место. Вот именно, пустое место. Конфетная обертка. Я себе противна до тошноты, готова сама себя растоптать, ненавижу себя лютой ненавистью. Если ты сама себя не принимаешь всерьез, то чего же ждать от других? Ты не должна прогибаться перед мальчишкой своего возраста! Ты вообще ни перед кем не должна прогибаться, и точка! Лакейская душонка!Я протягиваю заносчивому коллеге папку с фотографиями, возвращаюсь на свой наблюдательный пост и ловлю на себе пристальный взгляд Серого. Все кончено, подруга, ты уволена. Тебя вышвырнут с работы прямо сейчас. Жаль, я сегодня утром не прочла гороскоп на день.Мероприятие подходит к концу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28