https://wodolei.ru/catalog/vanni/Villeroy-Boch/
Она призналась, что случившееся было ей неприятно и вообще все вышло неудачно. Но она не согласилась, что это глупо. Иногда такое случается, сказала она. Она ничего не может с этим поделать. Мне стало противно, когда она сказала, что такие вещи случаются независимо ни от кого. Такова жизнь. Она не может так думать, сказал я. Но Марианна сказала, какая разница, думает она так или нет. Просто случилось то, что случилось. Но она хотя бы понимает, что из этого следует? Нет, призналась Марианна, возможно, она не вполне понимает, что следует. Такое спонтанное недомыслие меня добило. Нельзя же все время только и делать, что понимать и понимать, сказала Марианна.
Я спросил, хочет ли она, чтобы я тут же уехал в город? Да, это было бы лучше всего. Но сейчас нет парохода, а на улице холодно и промозгло. Я сказал, что уеду утром первым же пароходом. Утром идет только один пароход, заметила Марианна.
Я спросил, что за человек этот проклятый Тур, и прибавил еще кое-что про него. Марианна сказала, что именно сейчас это имеет наименьшее значение. Тур не имеет ко мне никакого отношения, и чем меньше я буду про него знать, тем лучше. Я почувствовал, что прихожу в отчаяние. А как же мы? — спросил я. Об этом она подумала? Или это для нее ничего не значит? Я должен понять, что ей сейчас не до этого. Люди меняются, сказала Марианна. Это в порядке вещей. И напомнила мне, что всегда говорила, что для нее существует только да или нет (а потому, как она считала, с нее и взятки гладки).
Она стояла на своей кухне, Марианна как Марианна, и я уже ничего не мог изменить. Мне стало страшно. И было трудно в это поверить. Но она сказала, что я не должен принимать это на свой счет. Время идет, даже если тебе хочется, чтобы оно остановилось. Так сказала Марианна.
Я пожелал ей покойной ночи. И замолчал. Оставил ее в покое. Выпил стакан воды и улегся на полу, завернувшись в шерстяное одеяло. После всего, что случилось, мне уже не хотелось просить у Марианны разрешения воспользоваться ее зубной щеткой.
231)
Среди ночи мы оба проснулись, я это заметил. На меня нахлынула тоска, и я сказал, что будет плохо, если мы так расстанемся.
«Плохо» не то слово, сказала Марианна.
232)
Утром я собрался и ушел из квартиры до того, как Марианна проснулась (или до того, как она перестала притворяться спящей).
Перед домом стоял Тур и фотографировал орланов, у него был телеобъектив. Он засмеялся мне в лицо и спросил, не пора ли моему автомобилю дать задний ход вместе с прицепом.
Я сидел на скамье возле причала. Парохода долго не было. Наконец он пришел. Единственный пароход, который шел в город в тот день.
233)
Я заболел.
Лежа в постели с виноградом и комиксами, я решил, что буду болеть долго.
Кто-то ведь должен был навестить меня и утешить. Сказать, что плохо быть одному, когда на меня такое свалилось. Но никто не приходил.
У меня был жар, и я бредил, мне казалось, будто мне девяносто лет, я сижу на стуле, и меня зовут Сальваторе. Просто сижу и жду, когда наступит конец. Я окружен почетом, у меня большая семья, и, главное, меня зовут Сальваторе.
234)
Провалявшись неделю, я встал. За это время я вдоль и поперек перечитал все свои комиксы и сильно похудел. Я не испытывал никакой радости, только волчий голод.
В подвале у меня было много банок с краской. Я смешал их все, получился отвратительный бурый цвет. Я радовался при мысли о том, что я сейчас сделаю. За полчаса комод Марианны из кремового стал бурым. Я разорвал на части пару ее колготок и швырнул их на комод. Подождал, пока они хорошенько присохнут. И был очень доволен собой. Мне как-то не приходило в голову, что это была ребяческая затея.
235)
Халфред обнаружил, что я не совсем вменяем. И, очевидно, вбил себе в голову, что меня надо развлечь и растормошить. Не хочу ли я пойти с ним на мальчишник? Тем более что мрачные мысли особенно одолевают на ночь глядя. Я спросил, кто собирается жениться, и оказалось, что женится зять Халфреда. Тогда я осторожно поинтересовался, если он зять Халфреда, не означает ли это, что он женат на его сестре? Именно так, но он снова женится. Я выразил надежду, что он делает это не за спиной у сестры Халфреда. Халфред тоже на это надеялся. Может, у Халфреда не очень родственные отношения с сестрой? Да нет, хотя если подумать, то, кажется, он довольно давно говорил с ней в последний раз. Наверное, надо бы с ней поговорить? — спросил я. Но в любом случае я должен пойти с ним на этот мальчишник, сказал Халфред. И наплевать, что я там никого не знаю. Ведь, так или иначе, главное — это напиться.
236)
Когда мы пришли, пирушка была в самом разгаре. Еще немного, и гостям остался бы прямой путь под стол. Было ясно, что ни одного золотого слова, которое стоило бы сохранить в памяти, я тут не услышу, и потому я начал наверстывать упущенное. Гости перекидывались шуточками, вспоминали военную службу и всякое такое. То и дело хохотали во все горло. Эти ребята пережили вместе много всего интересного. Я спросил у зятя Халфреда, как ему мог понравиться фильм, который мы с Халфредом смотрели по его рекомендации. Я так к нему пристал, что в воздухе запахло дракой. К сожалению, я не успел ударить его в живот, к нам подбежал Халфред и уговорил меня успокоиться.
Время шло, многие участники мальчишника набрались так, что уже ничего не соображали, а потому праздник для них, можно сказать, на том и кончился.
237)
Еще до полуночи зять Халфреда заснул, сидя на стуле. Заснули и остальные. Не спали только мы с Халфредом. И не знали, что бы нам такое придумать. Может, оставим его в покое, пускай его спит? — спросил я. Не смеши меня, сказал Халфред. Мы должны сыграть с ним какую-нибудь шутку. Некоторое время мы обсуждали всякие варианты, но оба тоже уже плохо соображали. В конце концов мы засунули зятя в спальный мешок и закатали его в ковер. Потом обмотали ковер веревкой. Я нашел фломастер и написал на лбу зятя большими буквами слово из трех букв (однако смешно нам от этого не стало). Потом мы вынесли его на улицу и положили на перекрестке. Поставили вокруг него ограждения дорожной службы и прикрепили мигающую лампу. И отправились домой.
Я думал, что это нас развеселит. Халфред тоже. Но мы оба как-то скисли. Мы попрощались, пожелали друг другу доброй ночи, и неожиданно для себя я сказал, что пойду с ним завтра на состязания по керлингу.
238)
Однако ни на какие состязания мы не попали. Вечеринка отняла у нас слишком много сил, и мы проспали. Наш оптимистический план свидетельствовал о том, что мы явно переоценили собственные возможности. Халфред сделал резонный вывод, что еще вчера, ложась так поздно, мы исключили для себя возможность проснуться вовремя.
239)
Позвонила Нидар-Бергене и попросила дать ей адрес Марианны. Я дал. Она заметила, что я подавлен, и в ее голосе звучало такое искреннее сочувствие, что я рассказал ей про Марианну и Тура. Нидар-Бергене была потрясена. Она никак не ожидала такого поступка от Марианны. На это мне нечего было возразить. Поступок скверный, хорошо хоть не я один так думаю. Нидар-Бергене спросила, не хочу ли я шоколада. Хочу. Тогда она заглянет ко мне и принесет шоколад, сказала она. Только найдет, с кем оставить ребенка. Мне это было по душе, но я заранее взял с нее обещание, что она не будет так много говорить о горном хрустале. Она, конечно, начала расспрашивать меня почему, но в конце концов уступила. Она даже не заикнется о нем. Нидар-Бергене пришла, обняла меня и сказала, что вид у меня не очень здоровый. И высыпала шоколад из пакета прямо на стол в гостиной. Я ел шоколад, а она расспрашивала о Туре. Я все ей рассказал, она кивнула и сказала, что Марианна всегда питала слабость к мужчинам, которые много знают о деревьях, рыбах и вообще о природе (особенно это, наверное, касалось орланов, сказала Нидар-Бергене). Потом она спросила, как, собственно, у нас все началось с Марианной, и мне пришлось сказать правду: Марианна просто взяла и пришла.
240)
Выходные я провалялся в постели, глядя на свою картину. Думал о Марианне. И остро ощущал ее присутствие. У себя в голове. Я никак не мог отделаться от этих мыслей.
Я не сделал ничего особенного, чтобы ее завоевать, думал я. И ничего особенного — чтобы удержать ее, когда она пришла. Я вообще ничего не делал. И вот ее нет. Наверное, я почти ничего и не сказал ей. А нужно было сказать многое. Да. Теперь я был твердо в этом уверен. И я упрекал себя за то, что, даже беседуя с ней, сказал так мало. Правда, поразмыслив, я пришел к выводу, что у нас и не могло сложиться по-другому. Я быстро перебрал в голове все свои познания, но не обнаружил ничего, что представляло бы интерес в качестве предмета для беседы. Тогда я пошел в библиотеку и взял книги про бобров. Я решил, что это может стать неплохим началом.
241)
Неожиданно позвонила Марианна и спросила, как я поживаю. Ты только для этого позвонила? — спросил я. Да, только для этого, сказала Марианна. И поинтересовалась, что тут такого странного. Странно не странно, буркнул я, и она рассказала, что Тур сделал много снимков птенцов орлана и что мне даже трудно себе представить, какие они хорошенькие, они само совершенство, сказала она. Я признался, что мне действительно трудно это себе представить.
А потом попросил ее быть потактичней и не болтать о Туре, если уж она в кои веки сама мне позвонила. Потактичней? — переспросила Марианна. Затем она поинтересовалась, о ком, с моей точки зрения, ей следует со мной говорить. Ладно, забудь то, что я сказал. Она заявила, что больше никогда не вернется в город. Она обожает море и свой остров. Оказывается, она нигде не чувствовала себя такой свободной и живой. Весьма неординарно, сказал я. И она со мной согласилась. Жизнь вообще нельзя назвать ординарной, сказала она.
242)
Я не хотел, чтобы моя жизнь уступала Марианниной по части неординарности. Поэтому я посещал незнакомые кафе в погоне за новым и неординарным. Мне не приходило в голову, что я, неизвестно почему, поставил знак равенства между новым и этим самым неординарным, а это, наверное, не одно и то же.
Однажды я разговорился с девушкой, которая была насквозь вульгарна. Когда она наклонялась ко мне, чтобы что-то сказать, и разевала свой плотоядный рот, мне казалось, что она вот-вот приступит к более решительным действиям. Она бессвязно болтала о своем дяде, который, судя по всему, был очень симпатичный человек. Постепенно выяснилось, что девушку зовут Лоллик, и мне даже удалось сделать вид, будто я не вижу в ее имени ничего странного. Мы болтали и пили пиво, с одной порцией пива Лоллик выкуривала сигарет больше, чем допускали мои (и не только мои) этические установки.
Я предложил ей встретиться завтра (пойти в кино или еще что-нибудь придумать), но Лоллик сказала, что не понимает, зачем надо ждать до завтра. Она может пойти ко мне домой уже сегодня. Прямо сейчас. Меня немного задело, что она даже не скрывает, насколько ей неинтересно все, о чем я говорю. Ей даже не нужно было видеть мои глаза, чтобы продолжать разговор. Глаза никогда меня не интересовали, сказала Лоллик.
243)
Утром Лоллик все еще спала в моей постели, как нечто не поддающееся никаким дефинициям. Ее большущие груди вывалились наружу, требуя простора, губы даже во сне были вульгарны до невозможности. Проснувшись, она сказала, что картина на стене полное дерьмо и что о завтраке ей противно даже подумать. А если я заставлю тебя поесть? — поинтересовался я. Это показалось бы ей весьма сексуальным, сказала она, но я не заставил.
Я ел, а Лоллик лежала в кровати и болтала. Ее проблема состояла в том, что ей противно начинать есть, сказала она. И вообще начинать, не важно что. Правда, стоит ей начать, и дальше все идет как по маслу, главное — начать... Хотя потом еще надо кончить. Она предпочитает все, что имеет протяженность во времени. По ее мнению, жизнь состоит из обрывков. И она пытается этому противостоять. Всем своим естеством. Я сказал, что, на мой взгляд, это смешно, но ее меньше всего интересовал мой взгляд на эту проблему. Зато ей нравился процесс дефекации. Только по этой причине она заставляла себя иногда хоть что-нибудь съесть.
Мы немного поболтали о книгах. Я достал с полки несколько книг и спросил, читала ли она их. Нет, не читала. Она не может читать книги, которые нашла не сама. Если кто-то посоветует ей прочитать ту или другую книгу, она уж точно ее не раскроет, сказала она. Ни за что. Даже если все ее знакомые скажут, что книга потрясная, она нипочем не станет ее читать. Нипочем. И Лоллик решительно затрясла головой. Тогда, наверное, тебе пришлось не так уж много прочесть? — посочувствовал я. Это точно, согласилась Лоллик. Я спросил, не усматривает ли она в этом проблему, но это она полностью отрицала.
244)
Я решил на время позаимствовать вульгарность Лоллик. Ни в чем себе не отказывать. Я позвонил на работу и, кашляя, сказал, что, к сожалению, докурился до тромбофлебита.
245)
Через несколько дней мне случилось наблюдать, как Лоллик ела яйцо. Такого отвратительного зрелища я еще в жизни не видел. Она очистила крутое яйцо и целиком запихнула себе в рот. Ей нравилось есть яйца именно так. Это было компромиссное решение. Так легче примириться с приемом пищи, сказала она. Действие без начала и конца. Я спросил, не является ли курение таким же процессом, что и еда, но Лоллик считала, что еду никак нельзя сравнивать с курением. Курила она все время. Беспрерывно. Курение было действием, не имевшим ни начала, ни конца. Значит, ей ничего не стоит закурить новую сигарету? Нет. Она даже не может вспомнить, что ей дается легче, чем закуривание.
246)
Лоллик сказала, что, по ее мнению, моя квартира выглядит крайне безвкусно. Но ей это нравилось. Не дело, конечно, когда вокруг все время так красиво. Ей понравилось бывать у меня. Я тоже ей понравился. Я так мало от нее требую, сказала она. Я не требовал больше того, что она была способна мне дать. Ну а если бы все было не так? — спросил я. Если я пока только довольствуюсь тем, что есть, и просто еще не потребовал большего? Тогда все было бы иначе, сказала Лоллик. Иначе и гораздо скучнее. Я сказал, что, возможно, так и случится в ближайшем будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Я спросил, хочет ли она, чтобы я тут же уехал в город? Да, это было бы лучше всего. Но сейчас нет парохода, а на улице холодно и промозгло. Я сказал, что уеду утром первым же пароходом. Утром идет только один пароход, заметила Марианна.
Я спросил, что за человек этот проклятый Тур, и прибавил еще кое-что про него. Марианна сказала, что именно сейчас это имеет наименьшее значение. Тур не имеет ко мне никакого отношения, и чем меньше я буду про него знать, тем лучше. Я почувствовал, что прихожу в отчаяние. А как же мы? — спросил я. Об этом она подумала? Или это для нее ничего не значит? Я должен понять, что ей сейчас не до этого. Люди меняются, сказала Марианна. Это в порядке вещей. И напомнила мне, что всегда говорила, что для нее существует только да или нет (а потому, как она считала, с нее и взятки гладки).
Она стояла на своей кухне, Марианна как Марианна, и я уже ничего не мог изменить. Мне стало страшно. И было трудно в это поверить. Но она сказала, что я не должен принимать это на свой счет. Время идет, даже если тебе хочется, чтобы оно остановилось. Так сказала Марианна.
Я пожелал ей покойной ночи. И замолчал. Оставил ее в покое. Выпил стакан воды и улегся на полу, завернувшись в шерстяное одеяло. После всего, что случилось, мне уже не хотелось просить у Марианны разрешения воспользоваться ее зубной щеткой.
231)
Среди ночи мы оба проснулись, я это заметил. На меня нахлынула тоска, и я сказал, что будет плохо, если мы так расстанемся.
«Плохо» не то слово, сказала Марианна.
232)
Утром я собрался и ушел из квартиры до того, как Марианна проснулась (или до того, как она перестала притворяться спящей).
Перед домом стоял Тур и фотографировал орланов, у него был телеобъектив. Он засмеялся мне в лицо и спросил, не пора ли моему автомобилю дать задний ход вместе с прицепом.
Я сидел на скамье возле причала. Парохода долго не было. Наконец он пришел. Единственный пароход, который шел в город в тот день.
233)
Я заболел.
Лежа в постели с виноградом и комиксами, я решил, что буду болеть долго.
Кто-то ведь должен был навестить меня и утешить. Сказать, что плохо быть одному, когда на меня такое свалилось. Но никто не приходил.
У меня был жар, и я бредил, мне казалось, будто мне девяносто лет, я сижу на стуле, и меня зовут Сальваторе. Просто сижу и жду, когда наступит конец. Я окружен почетом, у меня большая семья, и, главное, меня зовут Сальваторе.
234)
Провалявшись неделю, я встал. За это время я вдоль и поперек перечитал все свои комиксы и сильно похудел. Я не испытывал никакой радости, только волчий голод.
В подвале у меня было много банок с краской. Я смешал их все, получился отвратительный бурый цвет. Я радовался при мысли о том, что я сейчас сделаю. За полчаса комод Марианны из кремового стал бурым. Я разорвал на части пару ее колготок и швырнул их на комод. Подождал, пока они хорошенько присохнут. И был очень доволен собой. Мне как-то не приходило в голову, что это была ребяческая затея.
235)
Халфред обнаружил, что я не совсем вменяем. И, очевидно, вбил себе в голову, что меня надо развлечь и растормошить. Не хочу ли я пойти с ним на мальчишник? Тем более что мрачные мысли особенно одолевают на ночь глядя. Я спросил, кто собирается жениться, и оказалось, что женится зять Халфреда. Тогда я осторожно поинтересовался, если он зять Халфреда, не означает ли это, что он женат на его сестре? Именно так, но он снова женится. Я выразил надежду, что он делает это не за спиной у сестры Халфреда. Халфред тоже на это надеялся. Может, у Халфреда не очень родственные отношения с сестрой? Да нет, хотя если подумать, то, кажется, он довольно давно говорил с ней в последний раз. Наверное, надо бы с ней поговорить? — спросил я. Но в любом случае я должен пойти с ним на этот мальчишник, сказал Халфред. И наплевать, что я там никого не знаю. Ведь, так или иначе, главное — это напиться.
236)
Когда мы пришли, пирушка была в самом разгаре. Еще немного, и гостям остался бы прямой путь под стол. Было ясно, что ни одного золотого слова, которое стоило бы сохранить в памяти, я тут не услышу, и потому я начал наверстывать упущенное. Гости перекидывались шуточками, вспоминали военную службу и всякое такое. То и дело хохотали во все горло. Эти ребята пережили вместе много всего интересного. Я спросил у зятя Халфреда, как ему мог понравиться фильм, который мы с Халфредом смотрели по его рекомендации. Я так к нему пристал, что в воздухе запахло дракой. К сожалению, я не успел ударить его в живот, к нам подбежал Халфред и уговорил меня успокоиться.
Время шло, многие участники мальчишника набрались так, что уже ничего не соображали, а потому праздник для них, можно сказать, на том и кончился.
237)
Еще до полуночи зять Халфреда заснул, сидя на стуле. Заснули и остальные. Не спали только мы с Халфредом. И не знали, что бы нам такое придумать. Может, оставим его в покое, пускай его спит? — спросил я. Не смеши меня, сказал Халфред. Мы должны сыграть с ним какую-нибудь шутку. Некоторое время мы обсуждали всякие варианты, но оба тоже уже плохо соображали. В конце концов мы засунули зятя в спальный мешок и закатали его в ковер. Потом обмотали ковер веревкой. Я нашел фломастер и написал на лбу зятя большими буквами слово из трех букв (однако смешно нам от этого не стало). Потом мы вынесли его на улицу и положили на перекрестке. Поставили вокруг него ограждения дорожной службы и прикрепили мигающую лампу. И отправились домой.
Я думал, что это нас развеселит. Халфред тоже. Но мы оба как-то скисли. Мы попрощались, пожелали друг другу доброй ночи, и неожиданно для себя я сказал, что пойду с ним завтра на состязания по керлингу.
238)
Однако ни на какие состязания мы не попали. Вечеринка отняла у нас слишком много сил, и мы проспали. Наш оптимистический план свидетельствовал о том, что мы явно переоценили собственные возможности. Халфред сделал резонный вывод, что еще вчера, ложась так поздно, мы исключили для себя возможность проснуться вовремя.
239)
Позвонила Нидар-Бергене и попросила дать ей адрес Марианны. Я дал. Она заметила, что я подавлен, и в ее голосе звучало такое искреннее сочувствие, что я рассказал ей про Марианну и Тура. Нидар-Бергене была потрясена. Она никак не ожидала такого поступка от Марианны. На это мне нечего было возразить. Поступок скверный, хорошо хоть не я один так думаю. Нидар-Бергене спросила, не хочу ли я шоколада. Хочу. Тогда она заглянет ко мне и принесет шоколад, сказала она. Только найдет, с кем оставить ребенка. Мне это было по душе, но я заранее взял с нее обещание, что она не будет так много говорить о горном хрустале. Она, конечно, начала расспрашивать меня почему, но в конце концов уступила. Она даже не заикнется о нем. Нидар-Бергене пришла, обняла меня и сказала, что вид у меня не очень здоровый. И высыпала шоколад из пакета прямо на стол в гостиной. Я ел шоколад, а она расспрашивала о Туре. Я все ей рассказал, она кивнула и сказала, что Марианна всегда питала слабость к мужчинам, которые много знают о деревьях, рыбах и вообще о природе (особенно это, наверное, касалось орланов, сказала Нидар-Бергене). Потом она спросила, как, собственно, у нас все началось с Марианной, и мне пришлось сказать правду: Марианна просто взяла и пришла.
240)
Выходные я провалялся в постели, глядя на свою картину. Думал о Марианне. И остро ощущал ее присутствие. У себя в голове. Я никак не мог отделаться от этих мыслей.
Я не сделал ничего особенного, чтобы ее завоевать, думал я. И ничего особенного — чтобы удержать ее, когда она пришла. Я вообще ничего не делал. И вот ее нет. Наверное, я почти ничего и не сказал ей. А нужно было сказать многое. Да. Теперь я был твердо в этом уверен. И я упрекал себя за то, что, даже беседуя с ней, сказал так мало. Правда, поразмыслив, я пришел к выводу, что у нас и не могло сложиться по-другому. Я быстро перебрал в голове все свои познания, но не обнаружил ничего, что представляло бы интерес в качестве предмета для беседы. Тогда я пошел в библиотеку и взял книги про бобров. Я решил, что это может стать неплохим началом.
241)
Неожиданно позвонила Марианна и спросила, как я поживаю. Ты только для этого позвонила? — спросил я. Да, только для этого, сказала Марианна. И поинтересовалась, что тут такого странного. Странно не странно, буркнул я, и она рассказала, что Тур сделал много снимков птенцов орлана и что мне даже трудно себе представить, какие они хорошенькие, они само совершенство, сказала она. Я признался, что мне действительно трудно это себе представить.
А потом попросил ее быть потактичней и не болтать о Туре, если уж она в кои веки сама мне позвонила. Потактичней? — переспросила Марианна. Затем она поинтересовалась, о ком, с моей точки зрения, ей следует со мной говорить. Ладно, забудь то, что я сказал. Она заявила, что больше никогда не вернется в город. Она обожает море и свой остров. Оказывается, она нигде не чувствовала себя такой свободной и живой. Весьма неординарно, сказал я. И она со мной согласилась. Жизнь вообще нельзя назвать ординарной, сказала она.
242)
Я не хотел, чтобы моя жизнь уступала Марианниной по части неординарности. Поэтому я посещал незнакомые кафе в погоне за новым и неординарным. Мне не приходило в голову, что я, неизвестно почему, поставил знак равенства между новым и этим самым неординарным, а это, наверное, не одно и то же.
Однажды я разговорился с девушкой, которая была насквозь вульгарна. Когда она наклонялась ко мне, чтобы что-то сказать, и разевала свой плотоядный рот, мне казалось, что она вот-вот приступит к более решительным действиям. Она бессвязно болтала о своем дяде, который, судя по всему, был очень симпатичный человек. Постепенно выяснилось, что девушку зовут Лоллик, и мне даже удалось сделать вид, будто я не вижу в ее имени ничего странного. Мы болтали и пили пиво, с одной порцией пива Лоллик выкуривала сигарет больше, чем допускали мои (и не только мои) этические установки.
Я предложил ей встретиться завтра (пойти в кино или еще что-нибудь придумать), но Лоллик сказала, что не понимает, зачем надо ждать до завтра. Она может пойти ко мне домой уже сегодня. Прямо сейчас. Меня немного задело, что она даже не скрывает, насколько ей неинтересно все, о чем я говорю. Ей даже не нужно было видеть мои глаза, чтобы продолжать разговор. Глаза никогда меня не интересовали, сказала Лоллик.
243)
Утром Лоллик все еще спала в моей постели, как нечто не поддающееся никаким дефинициям. Ее большущие груди вывалились наружу, требуя простора, губы даже во сне были вульгарны до невозможности. Проснувшись, она сказала, что картина на стене полное дерьмо и что о завтраке ей противно даже подумать. А если я заставлю тебя поесть? — поинтересовался я. Это показалось бы ей весьма сексуальным, сказала она, но я не заставил.
Я ел, а Лоллик лежала в кровати и болтала. Ее проблема состояла в том, что ей противно начинать есть, сказала она. И вообще начинать, не важно что. Правда, стоит ей начать, и дальше все идет как по маслу, главное — начать... Хотя потом еще надо кончить. Она предпочитает все, что имеет протяженность во времени. По ее мнению, жизнь состоит из обрывков. И она пытается этому противостоять. Всем своим естеством. Я сказал, что, на мой взгляд, это смешно, но ее меньше всего интересовал мой взгляд на эту проблему. Зато ей нравился процесс дефекации. Только по этой причине она заставляла себя иногда хоть что-нибудь съесть.
Мы немного поболтали о книгах. Я достал с полки несколько книг и спросил, читала ли она их. Нет, не читала. Она не может читать книги, которые нашла не сама. Если кто-то посоветует ей прочитать ту или другую книгу, она уж точно ее не раскроет, сказала она. Ни за что. Даже если все ее знакомые скажут, что книга потрясная, она нипочем не станет ее читать. Нипочем. И Лоллик решительно затрясла головой. Тогда, наверное, тебе пришлось не так уж много прочесть? — посочувствовал я. Это точно, согласилась Лоллик. Я спросил, не усматривает ли она в этом проблему, но это она полностью отрицала.
244)
Я решил на время позаимствовать вульгарность Лоллик. Ни в чем себе не отказывать. Я позвонил на работу и, кашляя, сказал, что, к сожалению, докурился до тромбофлебита.
245)
Через несколько дней мне случилось наблюдать, как Лоллик ела яйцо. Такого отвратительного зрелища я еще в жизни не видел. Она очистила крутое яйцо и целиком запихнула себе в рот. Ей нравилось есть яйца именно так. Это было компромиссное решение. Так легче примириться с приемом пищи, сказала она. Действие без начала и конца. Я спросил, не является ли курение таким же процессом, что и еда, но Лоллик считала, что еду никак нельзя сравнивать с курением. Курила она все время. Беспрерывно. Курение было действием, не имевшим ни начала, ни конца. Значит, ей ничего не стоит закурить новую сигарету? Нет. Она даже не может вспомнить, что ей дается легче, чем закуривание.
246)
Лоллик сказала, что, по ее мнению, моя квартира выглядит крайне безвкусно. Но ей это нравилось. Не дело, конечно, когда вокруг все время так красиво. Ей понравилось бывать у меня. Я тоже ей понравился. Я так мало от нее требую, сказала она. Я не требовал больше того, что она была способна мне дать. Ну а если бы все было не так? — спросил я. Если я пока только довольствуюсь тем, что есть, и просто еще не потребовал большего? Тогда все было бы иначе, сказала Лоллик. Иначе и гораздо скучнее. Я сказал, что, возможно, так и случится в ближайшем будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18