OCR Busya
«Мартин Касарьего «Меня не купишь»»: Махаон; Москва; 2006
Аннотация
Мартин Касарьего Кордоба (1962) — автор романов «Что тебе рассказать» (удостоен премии Тигре Хуан за 1990 г. за первый опубликованный роман), «Некоторые девушки такие же, как все», «И сказать какую-нибудь глупость, например я тебя люблю». Пишет сценарии для кино и телевидения. Считается одним из самых интересных молодых испанских прозаиков.
«Меня не купишь» — пикантная, ироничная и одновременно драматическая история, посвященная вечным темам любви и верности, смерти и предательства. Благодаря мастерству автора, который виртуозно владеет классическим арсеналом средств «черного романа» и при этом обладает потрясающим чувством юмора, эти вечные темы поворачиваются к нам новыми гранями.
Мартин Касарьего
Меня не купишь

Martin Casariego

MI PRECIO ES NINGUNO

© 1996, MARTIN CASARIEGO

© КОМПАНИЯ «МАХАОН», 2006

© Т. МАШКОВА, ПЕРЕВОД С ИСПАНСКОГО, 2005

© Т. МУДРАК, ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОФОРМЛЕНИЕ, 2005
Посвящается *** и ее сердцу, бьющемуся быстро и необузданно
Человек — это вопрос без ответа. Любовь — это ответ без вопроса.
Пе Кас Кор

1
На стенных часах без семи восемь. Эльза опаздывает уже на восемь минут. Сегодня один из самых коротких дней в году, и солнце вот уж часа два как скрылось за Вильядиего. Порой мне кажется, что, если бы в декабре наше зрение становилось черно-белым, никто бы и не заметил. Взгляните на меня. Недурен, правда? Хорошо одет и чисто выбрит. Ботинки с иголочки, сразу видно. А всего каких-нибудь семьдесят два часа тому назад я выглядел куда паршивей. Поразительно, как может преобразить мужчину женская любовь. Хотя, разумеется, шрам на шее никуда не делся. Оказались бессильны даже Эльза или Роза.
— Виски со льдом. Будь любезен, налей виски на два пальца.
Я поднес пальцы к стакану, чтобы уточнить, сколько именно следует налить. Официант, тщедушный подросток, умудрился не перелить ни полкапли, не знаю, потому ли, что украшенная тремя тяжелыми перстнями рука внушала ему уважение, или потому, что получил указания экономить. Посмотрите мне в глаза! Что вы в них увидели? Что бы это ни было, это совсем не то, что вы бы усмотрели шесть лет назад. А всего за три дня до этой минуты я сидел за барной стойкой на этом самом месте. Хотя не все выглядело точно так же. Например, рядом с часами висело зеркало, которое прикрыло бы эти дырки, выставленные сегодня на всеобщее обозрение. Над дверной притолокой, где сейчас ничего нет, тогда красовался выкрашенный в голубой цвет фарфоровый кот. Но есть две новости поважней, три дня тому назад я не ждал Эльзу, а официантом был Тони, а не эта зубочистка. И как я уже заметил, мой внешний вид был значительно хуже…
2
Видите? Те же самые часы, просто тогда они показывали половину одиннадцатого. Рядом с ними висело зеркало, и в нем я видел свое отражение: мужчина кавказской наружности, тридцати с небольшим, в старом пиджаке, заношенных брюках и ботинках на последнем издыхании, сгорбился над барной стойкой. За стойкой — Тони, паренек, переболевший одной теперь уже почти искорененной детской болезнью да так и оставшийся с парализованными ногами. Тони передвигается с помощью костылей или быстро-быстро перебирая локтями по стойке бара. У него удивительно сильные предплечья, а руки как клещи. Выкрашенный в грустный синий цвет кот сидел над притолокой на задних лапах, ожидая бог весть чего с неподвижностью фараона и долготерпением китайца. На самом деле все это началось давным-давно, если только вы согласитесь, что шесть лет — это очень долго. Полагаю, ни фараон, ни китаец нас в этом не поддержат.
— Еще виски, Тони.
Тони плеснул на три пальца «Дика» . У бедняги был насморк. К дохлой собаке все блохи липнут. Я поднес пальцы к стакану, чтобы показать, что я хочу на четыре.
— Не жмись, парень, я не собираюсь никому завещать свою печень.
Тони смотрел на меня с сожалением или, может, просто с симпатией, как бы давая мне возможность согласиться на меньший объем, но я оставался тверд, и ему пришлось долить стакан до указанного уровня. Тони давно не обращал внимания на поселившиеся на моих пальцах кольца: два — на левой руке и три — на правой. Итого пять колец, если только не изменились законы математики, причем ни одного обручального. Пять колец, совсем недавно оставивших свой след на некоторых физиономиях. Я носил их по привычке, а еще потому, что верил, что они приносят удачу. Удачу… Ну не странно ли, что я в моем возрасте продолжаю верить, будто что-то может подарить мне удачу?
Кроме Тони и меня в баре сидели еще две пары и обнимались себе украдкой на мягких диванчиках под прикрытием царившего по углам полумрака. Только любовь к темноте и отличала их от моли, во всем остальном они были совершенно одинаковы. Этот бар, его обстановка, музыка, сервис не привлекали больше ни одного посетителя. Сильные мира сего изменяют вещи, чтобы они навечно оставались неизменными. «Голубой кот» не менялся и именно поэтому был совсем не таким, каким я увидел его пять лет тому назад, завалившись в бар после целого года нищенских скитаний. За эти пять лет никто не потрудился подкрасить его, купить новый музыкальный центр, почистить обивку на креслах и как-то прикрыть прожженные сигаретами дыры или хотя бы ввернуть новые лампочки взамен перегоревших. «Голубой кот» походил на уродливую толстуху, десять лет не принимавшую душ и не прикасавшуюся к косметике. Увы, я был связан с этой грязнулей крепкими узами брака. Мы с Тони дружно обернулись на звук отворившейся и закрывшейся двери. Повернувшись к нам спиной, женщина в элегантном черном пальто поставила ногу на табурет и рассматривала побежавшую петлю на чулке. Тони восхищенно присвистнул, но потихоньку, так, что услышал только я. Он был совершенно прав: эта дорожка на этих чулках была не какой-то заурядной спущенной петлей. Ну просто журнал для мужчин — «24 Horas dе Lе Mans». Она забрела сюда по ошибке, иначе и быть не может. Но я узнал ее в тy же секунду, и мое сердце загалопировало, пошло вразнос. «Тпрр-у, лошадка, — сказал я себе, — осади».
— Вот дерьмо! — воскликнула женщина.
Даже если бы она не заговорила, если бы так и стояла ко мне спиной, несмотря на то, что я не видел ее шесть лет, и даже несмотря на ее пальто, я узнал бы ее из миллиона. Сердце сделало кульбит. Глупое, непослушное сердце. Эльза подошла к стойке и, даже не взглянув на склонившегося над ней типа, не удостоив вашего покорного слугу хотя бы взглядом, повернулась к Тони. Будь я табуреткой, она обратила бы на меня ровно столько же внимания. Может, даже больше — она поставила бы на меня ногу. Зазвучала песенка «Старая лошадь» в исполнении группы «Макондо». Подкралась любовь,/ но ты ничего не понял;/ гуарума зазеленела, цветет гуамачито нежный, и листики распустились,/ а старая уставшая лошадь в саванне/ сама не знает того, что, если отпустить поводья,/ которые так крепко держат ее сердце,/ оно вырвется на свободу и, может быть, встретит гнедого жеребенка,/ и тогда в груди ее…
— Пачку «Данхилла», пожалуйста.
Похоже, Тони тоже был для нее пустым местом — просто автоматом, торгующим сигаретами.
— У нас нет.
Тони быстро вытер нос тыльной стороной руки. В присутствии столь достойной дамы он стеснялся шмыгать носом, как делал это при мне или других клиентах.
— Тогда «Мальборо».
Эльза подарила ему улыбку, способную обезоружить даже римского гладиатора. Тони бросил взгляд на сваленные на полке пачки сигарет и опять, заметно волнуясь, повернулся к Эльзе.
— Их тоже нет.
— Хорошо, тогда просто самый дорогой из всех светлых. Я о табаке, табак должен быть светлым. Мужчин это не касается.
Эльза опять улыбнулась Тони. Я еще не упоминал — к слову не пришлось, — что парнишка был смуглым и темноволосым, поэтому вполне мог принять слова Эльзы за комплимент. Тони протянул ей пачку «Кэмела».
— С вас триста пятьдесят.
Мне было жаль Тони. Думаю, он вполне способен на протяжении полугода воспроизводить в памяти черты этой женщины да еще верить, что она мечтает о том же, о чем и он. С женщинами у Тони был полный провал. Большое сердце — но на костылях. Я верил, что он встретит свою принцессу из сказки, свою прекрасную белую ворону, но, если и другим это удается не сразу, что уж говорить о нем. Как-то Тони увидел фильм о девушке, полюбившей безногого инвалида, но в его жизни такого пока не случалось. У него никогда не было невесты, и теперь он обалдело таращился на Эльзу. Он не понимал, что происходит. Но я-то отлично знал: просто-напросто Эльза покупает сигареты. В любом случае изумление Тони было оправданным: этот захудалый бар был неподходящим местом для такой женщины, как она По крайней мере, внешне. Свет падал так, что наши тени четко вырисовывались на стене. Я разглядывал силуэты, как будто разговаривали они, а я присутствовал на спектакле театра теней.
— Дашь прикурить?
Эльза открыла пачку, грациозно извлекла из нее сигарету и сжала ее губами. Никогда и ни за что она не прикуривала сигареты сама. Она вполне могла просидеть двадцать часов с сигаретой во рту, умирая от желания курить, но не прикасаясь к зажигалке, если в радиусе пятисот метров был хоть один мужчина. По ее мнению, каждому в этой жизни отведена своя роль. Она была Девушкой.
— Я дам, — вступил в разговор мужской силуэт.
— Ох, Макс, — не оборачиваясь, ответила женская тень, — я думала, ты так и просидишь всю ночь, не проронив не слова. Кстати, купи себе новые ботинки. Глядя на твои, можно предположить, что они проводили в последний путь не один сломавшийся от старости шагомер.
Если я ее и удивил, она никак этого не показала. Она узнала бы мой голос из миллиона других, пусть он сегодня и проспиртовался насквозь, пусть она не слышала его шесть лет. На мгновение сигарета задрожала в ее губах, но тут же замерла. Когда Эльза наконец обернулась и взглянула на меня, она излучала спокойствие. Да, она по-прежнему блестяще владела собой, но теперь она носила пальто, предмет, который прежде ненавидела и не надела бы даже по ошибке. Эта новая Эльза, ласково коснувшаяся моей руки, пока я подносил зажигалку к ее сигарете, не хотела больше противостоять холоду, рассчитывая исключительно на собственную волю. Значит, она стала слабее? Или — почему бы и нет — человечнее?
Эльза прикурила и отодвинулась от меня, разглядывая.
— Ты родилась не в Испании, страдала искривлением позвоночника, была полна противоречий, имела твердые убеждения и никогда не носила пальто. Что осталось из всего этого?
— Я по-прежнему родилась не в Испании, милый. Я одним глотком опустошил стакан и повернулся к Тони.
— Плесни мне еще.
Странный букет очарования, ненависти, страха и желания, букет, который я считал навсегда увядшим, вновь расцветал ярко-красным, черным, зеленым цветом.
— А ты? Потерял свою фляжку?
Дикая алая роза. Эльза глубоко вздохнула. Когда она бывала возбуждена, то вот так, с сигаретой в руке, напоминала мчащийся на всех парах паровоз. Ее губы были накрашены с графической точностью египетского иероглифа.
Я запустил руку во внутренний карман пиджака и достал фляжку, некогда блестящую и серебряную, а теперь испещренную темными царапинами. Я перевернул ее вверх дном. Не вытекло ни капли.
— Пусто, — сказал я. — Она пуста, как твое сердце.
Неожиданно женская тень качнулась и упала в объятия мужчины. Я перестал разглядывать силуэты на стене.
— Господи, Макс, — выдохнула она, — неужели это правда ты? Что с тобой произошло?
То есть как это — что со мной произошло? Пожалуй, девочка немножко припозднилась со своей заботой. Ее слова пощечиной разрушили очарование — а как еще скажешь? — и вернули меня в реальный мир: к шраму на шее, ранним морщинам, всему моему потрепанному виду, заношенной одежде. С ней же, напротив, ничего плохого не произошло: она была великолепна, и Тони, таращившийся на нее так, будто это была первая женщина в его жизни, даже не вспоминал о том, что до сих пор не получил ни песеты из тех трехсот пятидесяти, которые она была должна за пачку «Кэмела». Поразительно хороша. Прошло шесть лет, но эта тридцатилетняя женщина ничем не уступала той, двадцатичетырехлетней. Она стала даже лучше, жизнь не ополчилась и не озлобилась на нее. Готов спорить, что скорей Эльза злилась на жизнь. Я убрал пустую флягу и взглянул в зеркало. Оно отражало чудесную картинку: одетая в элегантное пальто женщина с копной ухоженных светлых волос в объятиях довольно оборванного мужчины — и безусый мальчуган, опирающийся локтями на стойку и зачарованно созерцающий эту сцену. Чем не воплощенная Любовь? Мужчина отстранил от себя женщину и сказал:
— Ты слишком много куришь.
Эльза глубоко затянулась, ни на мгновение не отрывая от меня взгляда.
— Я пытаюсь бросить, милый. — И непроизвольно выдохнула дым в мою сторону.
Шесть лет мой автомобиль ни разу не припарковался в ее уютном гараже, шесть лет я ничего о ней не знал. Шесть лет не видел ее. Пять лет, одиннадцать месяцев и три недели я ненавидел ее. А песня все звучала. Когда любовь прилетает,/ глупо искать виновных;/ нет у любви законов, чисел и расписаний,/ если желанья наши сплавились воедино,/ усталая лошадь в саванне… Тони налил мне виски. Я схватил бутылку, не давая ему унести ее.
— Оставь мне всю бутылку, Тони.
— Не пей больше, — попросила Эльза.
— Почему?
— Тебе будет плохо.
— Она всегда заботилась обо мне, как сестра милосердия, — поведал я Тони, все еще сжимавшему бутылку и смотревшему на нас в изумлении, не в силах поверить, что я был знаком с этой дамой из высшего общества — Я же тебе сказал, оставь бутылку. Тони отпустил ее.
— Тогда дай и мне рюмку. Только не этой отравы. Налей чего-нибудь поприличнее.
— Она всегда так, — пояснил я, — если я пью, она тоже пьет, не пью я — не пьет она. По-моему, это называется алкогольной солидарностью или чем-то в этом духе.
— Тебе есть чем платить? — выпалил Тони.
Пресвятая Дева! Настал мой черед удивиться. Он спросил это, чтобы как-то поучаствовать в разговоре, и это оказалось первым, что пришло ему на ум, или он решил поставить меня на место?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21