Он молча смотрел на нее.
Тогда она протянула ему лопату.
Он сбросил пальто и быстро стал кидать снег и, кажется, за все время не сказал ей ни слова. Так же молча вернул ей лопату и на ее «спасибо» только кивнул, неторопливо оделся, закурил... И медленно направился к набережной, опять сунув руки в карманы пальто.
– Послушайте, – сказала она ему вслед, – а как вас зовут?
Он повернулся, вынул сигарету изо рта и словно нехотя ответил:
– Андрей.
– А меня Галя.
Он переступил с ноги на ногу, но так и не подошел к ней и издали сказал:
– До свиданья, Галя.
– До свиданья, – с улыбкой ответила она.
Дня через два опять навалило сугробы снега, и, когда Галя пришла на свой участок, она увидела там Андрея.
– Уж не собираешься ли ты работать за меня? – от неожиданности она обратилась к нему на «ты».
– Нет, – серьезно ответил он. – Просто сегодня у меня есть свободное время.
– Ну и зачем же ты делаешь это?
Он воткнул лопату в сугроб и полез в карман за сигаретами.
– Вообще-то говоря, не затем, чтобы навязывать тебе свое общество. Если уж тебе так нужны точные формулировки, то это элементарная человеческая жалость. Ты женщина, и физически довольно слабая, и уж наверно, и сама отлично представляешь, чем это может кончиться для тебя.
Сказано было слишком откровенно, но ей и в голову не пришло обидеться.
– Я знаю, – тихо сказала она. – Но работать все-таки нужно, а ничего другого я найти не могу. Пробовала давать уроки, но учителя из меня никак не получается...
– Но ведь так тоже нельзя...
Что он еще говорил тогда?.. Она так и не смогла вспомнить. Андрей еще несколько раз приходил убирать снег, но по-прежнему не делал никаких попыток познакомиться ближе. А встретив ее на факультете, молча кивнул, словно случайной знакомой, и прошел мимо.
Галя с недоумением и досадой смотрела ему вслед – она не могла понять этого хмурого сутулого парня... Дня через два она снова встретила его – в столовой – и заговорила первой:
– А ты и в самом деле ненавязчив!
Андрей поднял брови и серьезно осведомился:
– Что, разве плохо?
– Да нет, конечно, но и крайности тоже ни к чему... Ну, а к себе пригласить тебя можно?
– Можно, – с убийственной серьезностью ответил он.
– И к тебе зайти можно?
– И это можно...
Она первая не выдержала и засмеялась.
– С тобой, оказывается, и разговаривать можно.
– Иногда, – наконец-то улыбнулся Андрей.
– Кстати, я нашла другую работу.
Он оживился:
– Какую?
– Считать формулы для геодезистов.
Он покачал головой.
– Наверно, не блестяще.
– Наверно, – с улыбкой согласилась она.
Когда они выходили из столовой, Галя предложила:
– Ну, идем ко мне пить кофе.
– Идем...
Когда она налила ему кофе и потом небрежно спросила:
– Ну, нравится?
Андрей коротко и не задумываясь ответил:
– Нет.
Галя обескураженно переспросила:
– Не нравится?
– Нет, – подтвердил он, с интересом глядя на нее. – Обиделась?
– Немножко, – созналась она, – хотя обижаться глупо.
– Давай-ка я сам сварю.
– Вари.
Кофе в его приготовлении действительно был намного вкуснее, хотя и слишком крепкий.
– Научишь меня так готовить?
– Конечно.
Андрей просидел у нее час, а сказал в общей сложности не больше десятка слов.
Она с насмешливым раздражением спросила:
– Ты что, все еще хочешь доказать, что не собираешься навязывать мне своего общества?
– Нет.
– Но ведь не всегда же ты такой молчаливый?
– И это верно, – согласился он. – Просто не о чем говорить. Да и не хочется.
Следующие встречи с ним она тоже помнила плохо. Андрей приходил к ней часто, иногда она сама бывала у него – тогда он включал проигрыватель, ставил пластинку, и, пока звучала музыка, почти не разговаривал, и как будто совсем не обращал на нее внимания. Он любил Баха и, кажется, ни разу не поинтересовался, нравится ли ей эта музыка, а она почему-то не говорила, что ей скучно. Потом она стала понимать органную музыку и даже полюбила ее, но все это было уже позднее...
А тогда Андрей казался ей простым и понятным, и в этих словах было немало нелестного для него – Галя не любила простых и понятных людей. Казалось, что Андрей легко поддавался немудреной классификации: неразговорчивый меланхолик, фанатически предан физике, любит музыку и литературу... Что еще? Добрый, излишне сдержанный, даже вяловатый. Таких людей Галя знала немало, и они не привлекали ее.
... В один вечер – это было в конце апреля – они сидели в ее комнате. За окном быстро темнело, но света не зажигали. Галя что-то говорила и вдруг замолчала, заметив, как дрожит в полумраке красный огонек его сигареты. Ей стало грустно и чуть смешно. Она протянула руку и ласково погладила его волосы. Андрей смял сигарету, наклонился к ней и неожиданно легко поднял ее на руки.
– Я люблю тебя...
Ее удивила сила чувства Андрея, неудержимая страстность, так не вязавшаяся с его сдержанностью. Она лежала в темноте рядом с ним, слушала его беспокойное дыхание и чуть заметно улыбалась. Андрей приподнялся, склонился над ней и взволнованно сказал:
– Я люблю тебя, Галя!
Она ни словом, ни движением не отозвалась, как будто и не слышала.
– Я люблю тебя, слышишь?! – повторил Андрей.
Она немного помолчала и тихо, но твердо ответила:
– А я нет.
Андрей застыл на мгновенье, потом выпрямился и встал.
Она молча смотрела, как он одевается.
Андрей ушел, не попрощавшись.
Он не пришел ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Началась и закончилась сессия, наступило лето, а Андрей так и не появился, и она нигде не встречала его.
То лето она провела у себя дома, на Украине. Ей было одиноко и неуютно. Галя много думала о себе и об Андрее, но чем больше она думала, тем больше сомнения одолевали ее.
Так ничего и не решив, она возвратилась в Москву.
Андрей пришел на следующий вечер – похудевший, угрюмый, но как будто спокойный и даже равнодушный. Скучно и коротко он рассказал, что сессию сдал досрочно, три месяца работал на лесозаготовках под Вологдой, неплохо заработал, и тут он чуть замялся и небрежно, словно мимоходом, спросил, не нужно ли ей денег.
Она откровенно призналась, что сидит без гроша, и согласилась взять у него взаймы. Андрей заметно обрадовался. Галя стала рассказывать о себе, внимательно вглядываясь в него и пытаясь понять – изменилось ли что-нибудь в его отношении к ней?
Андрей молчал, сидел как-то особенно тяжело и устало, положив ногу на ногу и сцепив руки на коленях. Он смотрел на нее, но взгляда его она не видела – свет лампы причудливо отражался в стеклах его очков, затеняя глаза.
Испытывая все более возрастающее беспокойство, Галя вдруг заговорила о том, что вряд ли их встречи приведут к чему-нибудь хорошему – оба они не из тех, кто способен удовлетвориться легким флиртом, и оба слишком разные люди, чтобы сойтись по-настоящему.
– К тому же я старше тебя на пять лет, – добавила она, выжидающе глядя на него.
Андрей промолчал, и Галя продолжала говорить что-то еще.
И тут он прервал ее:
– Может быть, все это и верно, но... – он помедлил, – я люблю тебя...
– Я тоже, – сказала она, отводя глаза. И добавила: – Только не надо меня спрашивать ни о чем. И не надо настаивать...
Ночью, обхватив руками подушку, Галя беззвучно плакала и молила кого-то: «Сделай так, чтобы я полюбила его! Помоги мне... Я не хочу ему лгать, но и не хочу расставаться с ним. Ведь мне хорошо с ним, и мы нужны друг другу. Сделай так, чтобы я полюбила его!»
И, вспомнив сейчас о том, как она плакала тогда, Галя упала ничком и зарыдала в подушку. Она боялась, что закричит, и вцепилась зубами во влажную от слез наволочку. Ей было так больно, что теперь она молила, чтоб кто-нибудь избавил ее от любви к Андрею. И все-таки она знала, что не хочет этого и никогда не захочет – ведь эта любовь была самым большим и самым настоящим в ее жизни.
6
– Добрый день, доктор, – сказал я.
– Добрый день, больной, – она улыбнулась.
Она всегда улыбается, когда разговаривает с больными. Она красивая, и у нее очень красивые руки, и я люблю смотреть, как они двигаются.
– Ну, как дела? – спросила она.
– Какие дела?
– А-а... – Она опять улыбается. – Начинается.
– Что начинается?
Я прикидываюсь удивленным.
– Ладно, ладно... Голова болит?
– Нет.
– Врете, а? – Она прищурилась.
– Не очень.
– Может, стоит еще недельку полежать?
– Доктор, но мы же договорились...
Я весь – воплощение укора и обиды. Я и в мыслях не могу допустить, что кто-то может не сдержать своего слова.
– Так-то оно так, – нерешительно сказала она, и я не на шутку встревожился, – но все-таки...
– И все-таки?..
– Хорошо, – окончательно сдается она. – Я уже почти все приготовила для вас. Отпуск вам дадут, постарайтесь как следует отдохнуть и непременно поезжайте в санаторий, лучше всего куда-нибудь на юг. Будем надеяться, что это кончится.
– Угу...
– Вы что, не верите?
– Да нет, почему же. Я всегда готов верить добрым предсказаниям. Впрочем, и недобрым тоже.
– Ну, а о том, что вам следует уйти с физфака, вы и сами знаете.
– Разумеется.
– Подумайте об этом.
– Конечно.
Она пристально посмотрела на меня и вздохнула.
– И все-таки не уйдете?
– Вы угадали. – Я улыбнулся как можно спокойнее.
– Тогда запомните, – сказала она. – Осторожность и умеренность. А так как вы очень ненадежный товарищ, то еще раз – осторожность и умеренность. Что вы собираетесь делать?
– Поеду на юг, буду купаться в море и ловить рыбу.
Она встревожилась:
– Только, ради бога, никаких купаний!
– Значит, юг отпадает. Какой смысл ехать на море, если в нем нельзя купаться?
– Слушай, Шелестин, – когда она сердится, она начинает говорить мне «ты», – брось ты эти шуточки!
– Ну, какие же это шуточки?
– Не делай вида, что тебе на все наплевать.
Я поправил очки и уселся поудобнее.
– Ну, не надо сердиться, Ольга Дмитриевна. Вы же не хотите, чтобы я состроил кислую мину и начал жаловаться, что у меня нет денег, что я не могу поехать в санаторий и что мне вообще некуда ехать...
– Но можно же достать бесплатную путевку?
– Так ее же просить надо! Она стукнула по столу:
– Ох, и тип ты, Шелестин! Бить тебя некому. Не я твоя жена, я бы показала тебе...
– Это еще можно исправить.
Она рассмеялась.
– Нет, с тобой просто невозможно разговаривать... Но все-таки давай немного посерьезнее. Неужели тебе никто не может помочь? Родственники какие-нибудь есть у тебя?
– Наверно...
– Что значит «наверно»? Есть или нет?
– По предварительным подсчетам, у меня должно быть с полдюжины теток и штук тридцать кузенов и кузин.
– Ну?
– Но я не знаю не только их адресов, но даже имен.
– А брат?
– Какой брат?
– Ты же как-то говорил, что у тебя есть брат.
– А-а... Так это же бандит с большой дороги.
– Что за мистика?
Она выжидающе смотрела на меня, но я промолчал. Не мог же я, в самом деле, рассказывать ей все.
– Ну, а если у меня пока возьмешь? – нерешительно сказала она. – Разумеется, в долг?
– У женщины? – с ужасом воскликнул я.
Она со злостью хлопнула книгой по столу.
– Господи, до чего ты глуп! Тоже мне сильная, свободная личность! Набит предрассудками по уши! У женщины! – передразнила она и подала мне бумаги. – Забирай свои справки – и скатертью дорога! И не попадайся мне больше!
Она сердито глядела на меня. Я улыбнулся.
– Благодарю.
– Он еще и смеется! – возмутилась она.
– О нет, нет. – Я сразу стал серьезным. – Вы чудесная докторша и хороший человек, и я благодарен вам за все. И это уже совершенно серьезно.
– Знаю. – Она мягко улыбнулась. – И уж заодно позволь сказать, что мне будет жаль, если мы больше не увидимся. И тоже совершенно серьезно. Хотя сюда попадать все-таки не надо. И помни, что я говорила тебе.
– Да...
– Желаю удачи!
Я простился и вышел.
7
Сначала показалась его борода, потом сверкнули очки, и, наконец, сам Шелестин появился на пороге. Постоял, огляделся, небрежно бросил:
– Привет, шеф!
И направился к своей установке.
– Привет! – сказал Валентин. – Как дела?
– Нормально. Кто здесь лазил без меня?
– Майя.
Валентину хотелось поговорить с ним, но пришлось ждать и слушать щелканье переключателей. Пока Андрей не обнюхает всю эту адскую машину и не убедится, что все в порядке, он будет глух и нем. Валентин немножко знал его. Хотя куда меньше, чем можно было бы узнать за четыре с лишним года.
Впервые он увидел Андрея на вступительных экзаменах. Шелестин быстро писал, почти не останавливаясь, и брезгливо морщился. Весь его вид безмолвно говорил, что задачка глупая, неинтересная, ненужная и просто жаль тратить на нее время. Валентин подсунул ему орешек покрепче. Шелестин мигом расправился с ним и выжидающе уставился на Валентина – что дальше? Тот подбросил еще одну головоломку. Это был запрещенный удар – задача не решалась, но Малинину хотелось посмотреть, как этот лохматый меланхолик будет выкручиваться. «Меланхолик» взглянул на условие, удовлетворенно хмыкнул и погрузился в решение. Через полчаса Валентин поставил ему «отлично» и положил перед ним экзаменационный лист. Шелестин не обратил на него внимания. Прошло часа два. Валентин допросил последнего абитуриента и подошел к Шелестину.
– Задача не имеет решения, – сказал он, улыбнувшись.
Шелестин отмахнулся:
– Знаю. Я немного изменил условия, и смотрите-ка, что получается.
Он быстро дописал уравнение и протянул Валентину листки.
– Я хочу еще посмотреть, что выйдет, если сделать аналитическое продолжение на комплексную область. – И продолжал писать.
Валентин стал разбираться – решение было оригинальное, очень любопытное и требовало немалых знаний, далеко выходящих за пределы школьных программ. У этого хмурого парня была светлая голова. Малинин скоро убедился в этом.
Первого сентября Шелестин появился у него в лаборатории и нахально заявил:
– Буду работать у вас.
– То есть как это – буду? – опешил Валентин.
– А что, нельзя? – наивно удивился Шелестин.
Валентин с недоумением посмотрел на него и покрутил головой.
– Ну, допустим, что можно... А над чем же вы собираетесь работать?
– Над этим. – Шелестин кивнул на экспериментальную установку, стоявшую на ближайшем стенде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26