Но мы не понимаем, что наши представления о себе так же скудны. В один прекрасный день оглядываешься, может, сказав или сделав что-то не так, и видишь в зеркале совершенно нового человека, о котором не знаешь ничего.
Я была знакома с парнем, который убил себя. В каком-то смысле. Сменил имя, переехал, получил новую работу завел новую семью и обрел новую жизнь в светлом новом городке вдали от своих родных мест. От него ничего не осталось. Ведь если оставить включенным мотор в задраенном гараже или шагнуть с обрыва, физическая оболочка все равно сохраняется, и ты уходишь достойно. Не думаю, что когда-нибудь прощу ему это.
Я сидела у реки и думала об этом. Тягучий летний воздух обволакивал спину и плечи. Мимо прошли две девочки, ведя на поводке собаку.
— Привет, — сказала одна из девочек.
Я помахала им рукой.
— Гуляйте на здоровье.
Они рассмеялись.
— Так и сделаем! — крикнула другая.
Они свернули на боковую тропинку и пошли в лес.
Я подобрала камень, зашвырнула его далеко в реку и задумалась: что он потревожил при падении? Потом вернулась домой.
Около шкафа стоит картонная коробка, полная вещей, которые нужно отнести на чердак. Фрагменты истории, пределы которой мне до сих пор неизвестны; истории о Мартине, о том, кем он был. Поверх бумаг, блокнотов, школьных докладов, контрольных и прочих важных материалов, что я собрала за время нашего знакомства, — две маленькие стопки аудиокассет и портативный магнитофон.
Где-то на этой пленке записана истина, абсолютная правда, если таковая существует. И меньше всего на свете мне хочется слушать эти кассеты. Прошло немало времени со дня их записи; с того момента, как на магнитном слое отпечатались слова. Это не моя история, но она соприкасается с моей; и это единственное доказательство того, что Яма — не изощренный вымысел, не глупая игра, не несчастный случай. Потому что это не так. Ведь я была там.
Ждать осталось недолго. Детство формирует нас и делает такими, какие мы есть. Как только определена основная идея, жизнь движется согласно законам, которые мы сами себе установили. Взрослея, мы осознаем эти законы и строим свое дальнейшее существование на их основе. Где и как случается переход от одного состояния к другому — субъективно для каждого. Некоторым так и не удается повзрослеть и узнать себя. Они теряют половину жизни, думая, что чего-то достигли; они не знают, где искать корень, основу существования, в то время как достаточно всего лишь заглянуть в себя.
Глава 3
По дороге в туалет Майку пришлось переступить через лужицы, оставшиеся после обеденного мытья посуды. В тесной уборной было холодно; сорокаваттовая лампочка зловеще мерцала над головой. Жирная вода спиралью стекала к кромке решетки в полу и с мерным плеском падала вниз, в длинный подземный канал, уносящий в море шелуху миллионов жизней. Представив эту картину, Майк неуверенно улыбнулся, застегнул молнию, повернулся и пошел к остальным, в более ярко освещенную комнату.
— Пора устроить сиесту, — потягиваясь, зевнула Фрэнки. — Бесчеловечно заниматься чем-то после обеда; можно только спать.
— Отличная философия, — пробормотал Джефф.
— А мне казалось, что сиеста — это марка машины, — хихикнула Алекс.
— Умоляю, только не начинай, — попросил Майк. — Дай нам передышку — хотя бы на три дня.
— Даже меньше, — заметила Алекс. — Два с половиной.
— Думаю, сегодня вечером нужно устроить влом в новый дом, — предложил Джефф. — Чтобы обжиться как следует.
— Ты имеешь в виду новоселье?
— А вот это, — ответил он, — полностью зависит от гостей.
— Полуденная лампочка иссушает землю, — продекламировал Майк. — Цикады и... прочие ползучие твари беспечно поют в апельсиновых рощах.
— Думаешь, стоит приглашать Майка? — с серьезным видом спросила Алекс.
— Хм. Без него мы бы вполне обошлись. Но было бы жестоко его прогнать, так что придется пригласить.
— Фрэнки тоже нужно пригласить, — сказала Фрэнки. — Когда закончится сиеста.
— Одинокая крестьянка бредет по травке с котомкой, — нараспев продолжил Майк. — Но нет! Это же Фрэнки, она несет льняной сверток с рахат-лукумом на дальний рынок, чтобы продать его за гроши.
— Заткнись, — оборвала его Алекс.
— Зря мы ели хлеб с семечками, — пожаловалась Фрэнки. — Они у меня в зубах застряли.
Лиз подняла голову и улыбнулась Майку.
— Что? — спросил он.
— Ничего.
— Что ты улыбаешься?
— Посмотрим, что в наших секретных запасах, — сказал Джефф, расстегивая пряжку рюкзака. — О боже!
— Что такое? — испугалась Фрэнки.
— Мой чудесный и полезный черносмородиновый сок превратился в какие-то очень странные напитки, — возмущенно встряхнул рюкзаком Джефф. — Только посмотрите! Что это значит? Джин... Виски... какая-то непонятная жидкость... жестянки... это же позор! Наверняка кто-то подменил мой рюкзак.
— Что ж, — с притворным смирением вздохнула Фрэнки. — Придется все это выпить.
— Ничего не остается, — поддакнул Джефф.
— Но не сейчас же, — взмолился Майк. — Еще только три часа.
— Конечно, не сейчас. Вечером, тупица. Для разнообразия сегодня будем пить, вместо того чтобы пялиться в телик или заниматься запрещенными действиями с животными — или что там еще ты делаешь по вечерам.
— Это отвратительно. — Алекс демонстративно зажала уши ладонями.
— Отвратительно? — усмехнулся Майк. — Кстати, об извращениях с животными и прочих отвратительных вещах: помните речь в конце семестра?
Фрэнки прыснула.
— Это была самая смешная шутка в моей жизни, — сказала она, отсмеявшись. — Я чуть не описалась.
— И вся школа тоже, — кивнул Джефф.
— Да весь зал намочил штаны, — с улыбкой произнесла Лиз.
— Помните, какая у Лоу была рожа? — Джефф расхохотался. — Черт, будет что рассказать внукам.
— Это была целиком и полностью его вина, — безжалостно заявила Фрэнки.
Алекс с сомнением почесала нос.
— Вовсе нет. Бедняга виноват лишь в том, что живет рядом с фермой. А еще в том, что разозлил Мартина.
— Этого более чем достаточно, — возразил Майк. — Другим и не за такое доставалось.
— Это точно, — кивнула Лиз.
* * *
Мы лежим, накинув простыни. Стену заливает вечернее солнце, деревья за окном приобретают цвет раскаленного металла.
— Как жаль, — говорю я.
— Чего тебе жаль?
Я улыбаюсь.
— Много чего.
— А прямо сейчас — о чем ты жалеешь?
— О... о том, что лето не может длиться вечно. Это лето — как обрывок сна.
— Правда?
Я сжимаю его плечо.
— Перестань. Конечно, правда.
— Как скажешь.
— Я же писательница. Раз я говорю, что лето похоже на сон, значит, так оно и есть, черт возьми.
Он смеется.
— Знаешь что?
— Что?
— Ты романтик.
— Ничего подобного!
— Да-да, ты романтик. Притворяешься, что это не так, но на самом деле так оно и есть.
— Ну ладно. Теперь ты. Чего бы тебе хотелось?
— Мое желание — секрет.
— Не может быть, — говорю я. — Скажи.
Он на минуту задумывается.
— Это настоящее желание.
— Как это?
— Обещаю тебе рассказать, когда закончишь писать. Договорились?
— Хорошо. Но почему?
— Потому что я хочу открыть тебе эту тайну после того, как все закончится.
Я его почти не слушаю.
— Мило.
— Да...
Мы еще долго лежим и мечтаем, пока часы не бьют семь.
— Лиз?
— Да?
— Мы не можем лежать здесь весь вечер.
— Почему?
— Так нельзя.
— А мне хочется, — улыбаюсь я.
— Мне тоже. Но от этого суть не меняется.
— Тогда давай хотя бы еще чуть-чуть, — прошу я.
Жить одному по-своему неплохо, но жить с кем-то — это нечто совершенно новое и особенное. Даже если жить вместе совсем недолго. Сегодня, несмотря на нашу близость — а может, и благодаря наглей близости, — Яма кажется чем-то очень далеким, похожим на полузабытый сон. Эти несколько часов становятся для меня средоточием всего мира, а то, что было до и после, словно утрачивает резкость, выцветает. Если бы мы могли жить только в настоящем, не размышляя о том, что было или будет, жизнь стала бы намного легче. Но мы слишком часто не обращаем внимания на сегодняшний момент, зато мысли о прошлом и предвкушение будущего заполняют наше сознание бесплодными сожалениями и иллюзиями. Думаю, отчасти это и делает нас такими, какие мы есть; но сейчас так приятно хотя бы ненадолго забыть об остальном мире и просто быть вместе.
Наконец мы одеваемся. Каждого из нас ждет свой, отдельный мир, где от нас требуются разные вещи.
* * *
— А когда он вернулся, то пропустил два учебных года и выпускные экзамены. Вся жизнь коту под хвост. — Фрэнки помолчала. — Несладко ему пришлось, но все равно он никому не нравился.
— Я даже не знал этого парня, — пожал плечами Майк.
Если верить времени, которое показывали часы, день клонился к вечеру. Лиз готовилась к ужину, вынимая из рюкзака и раскладывая вокруг пакетики с рисом и картонные коробки.
— Знаете, я вовсе не этого ожидал, — неожиданно выпалил Джефф.
— Ты о чем?
— Об этом. О Яме. Понимаете, от Мартина всегда ожидаешь чего-то большего... Не знаю...
— Чего-то более сногсшибательного? — подсказала Фрэнки.
— Ну да. Более необычного. Вы же знаете, какие крутые хохмочки у него в багаже.
— Крутые хохмочки — это еще мягко сказано, — заметил Майк. — Вспомните Гиббона. И инцидент с Лоу.
— Он же говорил, что это эксперимент с реальностью, — напомнила Алекс. — Может, на этот раз все по-другому.
— Хочешь сказать, Мартин на старости лет остепенился? — вмешался Джефф. — Что-то сомнительно.
Майк задумался. Ему никогда не приходило в голову, что предыдущие эскапады Мартина были незрелыми; более того, иногда он сомневался, что школьники смогли прочувствовать их скрытый смысл. Большинству задумки Мартина казались изощренными шутками и не более того. Но стал бы Гиббон так неожиданно увольняться из-за простого дурачества? Майк покачал головой. Нет, Мартин был вполне серьезен. И наблюдать за ним было забавно именно из-за того, насколько изобретательно он заметал следы.
Было и еще кое-что. Возможно, учителя странные люди, но не все же они идиоты; если одному человеку удается всегда выходить сухим из воды и сохранять статус в глазах преподавателей, он не может быть просто шутником.
— Что это вообще означает? — спросила Фрэнки. — Эксперимент с реальностью. По-моему, слишком претенциозно.
— Как и большинство вещей в твоем представлении, — вставил Джефф.
— Заткнись, — она натянуто улыбнулась. — Так что же это значит?
— Думаю, Мартин имел в виду, что это более серьезно, чем другие розыгрыши, — проговорила Алекс.
— По-твоему, другие розыгрыши были недостаточно серьезны? — удивился Джефф. — Поэтому все так и смеялись. Одно дело втихую предположить, что замдиректора время от времени любит побаловаться с овечками...
— Спорим, так он и делает, — встряла Фрэнки.
— Но сделать то, что сделал Мартин, — совсем другой разговор, — закончил Джефф, улыбаясь во весь рот. — Кому такое могло прийти в голову?
— Такому, как Мартин, — ответила Фрэнки. — Чудаку. Конечно, он не такой чудак, как мой дядя, но двигается в том же направлении.
— Кто проголодался, поднимите руки, — решительно переменил тему Майк. — Я есть хочу.
— Безобразие: ты так много ешь и не толстеешь, — пожаловалась Фрэнки. — Меня от тебя тошнит.
— А знаешь, от чего меня тошнит? — спросил Джефф.
— От чего?
— Если два пальца в рот засунуть, — самодовольно заявил он.
* * *
Помню, я сидела в открытом кафе на заднем дворе «Всадника»; было еще рано, лишь изредка мимо проходили туристы, а за другими столиками сидело несколько молодых семей. Лиза вышла из бара с двумя стаканами пива в руках и направилась ко мне. Не то чтобы мы были друзьями — скорее, знакомыми. В основном виделись у Мартина в кабинете; она была в его команде, как и все мы. Но за пределами его комнаты я почти ее не встречала, и сейчас, на фоне темно-зеленой живой изгороди, она казалась совсем другой. Совсем не такой, как я думала.
Во-первых, она была красива. Трудно поверить, что в душной атмосфере подавленной сексуальности, питавшей Нашу Любимую Школу, это можно было не заметить, не сострить на эту тему. Но оглядываясь назад, я понимаю, что мои одноклассники никогда не говорили о Лизе. Отчасти, возможно, потому, что она не значилась в их мужском каталоге доступных особей противоположного пола: ведь она была девушкой Мартина, и его популярность словно окружала ее защитной оболочкой. Но я знала: главная причина в том, что раньше ее красота не была столь яркой и очевидной.
— Это подойдет? — неуверенно спросила она.
— Да. Спасибо. — Пиво было освежающе холодным. Я провела пальцем по запотевшему стакану и перечеркнула влажную линию.
— Ты не против? — спросила она. — Не хочу навязываться и отнимать у тебя время.
— Конечно, я не против. Хочешь, останемся здесь, или можно пойти ко мне? Там, правда, беспорядок, но на улице сегодня прохладно.
— Ничего. Да. Пойдем куда-нибудь.
— Ладно. Я только допью.
Я внимательно посмотрела на нее. Она действительно стала красивее. Настолько, что я словно отошла в тень. Но было что-то — в ее поведении или в том, как она неловко застыла на краешке стула, — что подсказывало мне: она в панике.
Она поднялась, и в то мгновение, когда свет упал на ее лицо, я заметила мелькнувшую тень глубокого отчаяния. И сразу все поняла.
— Да, — сказала я. — Пойдем. Дома будет удобнее.
Она кивнула. Мы завернули за угол паба, подальше от чужих любопытных глаз, и она произнесла:
— Я хочу поговорить о Мартине.
Я смотрела прямо перед собой.
— Я знаю. — На самом деле я уже давно думала, надолго ли ее хватит.
* * *
После ужина, когда солнце за пределами Ямы катилось к закату, они устроились на полу, чтобы поболтать и выпить.
— Мне нравится, как ты это делаешь — та-да, — напевала Алекс, держа на колене прозрачный полупустой пластиковый стаканчик с кьянти. — У кого-нибудь есть чипсы?
— У меня в сумке были кукурузные палочки, — ответил Майк. — Только они раскрошились да и давно открыты.
— А. Ладно, тогда не надо.
— Я их съем, — вызвался Джефф.
— Фу, — поморщилась Фрэнки. Майк нашел палочки, Джефф помахал одной в воздухе, обмакнул в вино и прожевал.
— Они отсырели, — заметил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16