У Сергея Карповича Назарова в прихожей, как раз напротив двери, для красоты были прибиты оленьи рога. Когда он приходил домой пьяным, то часто падал с порога и разбивал о них очки. Если же он пытался управлять падением, то натыкался на чугунное изображение Икара с расправленными крыльями, что было еще опасней.
Однажды в вытрезвителе на улице Семашко произошла трогательная сцена. На крутой лестнице, ведущей в казематы, встретились два друга: Сергей Дамбаян и Сергей Назаров. Встретившись, они обнялись и расцеловались. Потом каждый пошел своим путем: Дамбаян на волю, к свету, а Назаров во мрак темницы.
Однажды Назаров всем так надоел, что его решили отдать маме. Случай, в общем, беспрецедентный. Обманом завели его в родной двор, поставили перед дверью, позвонили и спрятались. Раиса Петровна вышла и увидела сына.
– Сергей! – сказала она. – Немедленно иди домой!
Назаров уже сообразил, что влип, и, поскольку говорить особенно не мог, стал объясняться знаками. То есть отрицательно покачал головой.
– Иди домой немедленно! Не позорь меня! – настаивала Раиса Петровна. И сделала шаг к сыну. Тогда Назаров показал ей дулю, с трудом развернулся и медленно, неуклюже побежал через двор, увязая в сугробах. Потом он упал. Пришлось всем вылезать из засады и помогать нести его в дом.
Как-то в квартире Назарова раздался звонок. Раиса Петровна пошла открывать. Перед крыльцом стояли Авдей Степанович Тер-Оганьян, Василий Рудольфович Слепченко и Игорь Гайкович Давтян.
– Добрый день! – сказал Авдей Степанович. – А Сережа дома?
Раиса Петровна посмотрела на них и сказала, качая головой:
– Взрослые люди!..
Утром звонит Сергей Карпович Назаров Авдею Степановичу Тер-Оганьяну.
– Ой, – говорит, – мне так плохо! И самое ужасное, что я не могу найти очки!
– Зачем тебе очки? – говорит Авдей Степанович. – Похмелись и ложись спать!
– Дурак! Без очков я не могу найти деньги!
В Москве Назаров делал неоднократные попытки бросить пить. Даже посещал психотерапевта. Несколько месяцев его не было видно, звонить же стал исключительно по делу. И вдруг звонок.
– Але, – говорю.
– Алеу!
– Привет, – говорю, – что это у тебя такой голос?
– Купи пачку «Стюардессы» и приезжай общаться! Вот, думаю, тебе и лечение!
– А водки купить?
– Водка есть.
Я обрадовался, и мы с Олей поехали в Коломенское.
Звонить пришлось долго. Сначала никто не открывал, а потом с той стороны двери послышалось царапанье. Минут через десять заскрежетал замок, и дверь медленно открылась. На порогов стоял опухший Назаров в майке.
– Ты спал, что ли? – спросила Оля.
Безмолвно улыбаясь, Назаров стал пятиться, пятиться через коридор, через комнату, пока не опрокинулся на тахту…
В коридоре валялся знаменитый серый пиджак с кинематографичными следами подошв на спине. На кухонном столе стояла трехлитровая банка с тушенкой и две литровые бутылки «Столичной», одна из которых была практически пуста. Мы с Олей немного выпили, поели тушенки и через час уехали домой. Входную дверь мы захлопнули.
Однажды Назаров проснулся без очков. Ну, думает, слава Богу, очков нет, значит, я дома. Открыл глаза и увидел синее небо с белыми облаками.
Однажды зимним вечером на ступеньках у двери моего подъезда я обнаружил лежащего человека. Некто в драповом пальто и нутриевой шапке спал, свернувшись калачиком. Его уже припорошило снегом. Присмотревшись, я узнал в спящем Сергея Карповича Назарова.
Никто из нас не допивался до белой горячки. Слава Богу! Правда, у Гоши росли копыта. За Асатуровым по дому гонялась живая рыба. Авдею Степановичу, когда он ехал в поезде, несколько часов пела невидимая тетка. С Брунько разговаривал будильник, причем стихами. Вот и Назаров как-то говорит:
– Какие черти? Никаких чертей ни разу не было. Правда, один раз собака по комнате ходила. Даже, собственно, и не ходила. Я лежу на диване, а она просто вошла в комнату, прошлась и вышла…
ВАСИЛИЙ РУДОЛЬФОВИЧ СЛЕПЧЕНКО
Васенька говорил, что его предки якуты. Это не мешало ему быть высокого роста, художником, интеллигентным человеком и Рудольфовичем по отчеству. Он носил круглые очки и курил папиросы. Любил шутить и говорить «Дж-ж-ж!». Например: «Я полгода не пил, не пил, а на Новый год ка-а-ак на-е-бе-нил-ся! Дж-ж-ж!»
Он действительно время от времени на несколько месяцев бросал пить и даже курить. Совершенно непонятно зачем. А потом опять начинал. Был склонен к философствованию и сочинил три стихотворения.
Когда Авдей Степанович Тер-Оганьян и Валерий Николаевич Кошляков уехали в Москву, он отправился за ними и поселился в Трехпрудном. Но все было непросто. Он перестал заниматься живописью, делал натюрморты на продажу. На все приставания Авдея Степановича что-нибудь придумать посмеивался. Он выдумал Фому и всем про него рассказывал. Вокруг все пили, а Вася стал запираться и пить один. Потом приходил к Авдею Степановичу и говорил: «Сейчас бухнули с Фомой».
Он говорил, что пишет дневник и там про Фому и про смысл жизни. И еще говорил, что Васи скоро не будет, а будет только Фома.
Потом он уехал в Ростов к жене, а оттуда в Таганрог к маме. 11 октября 1991 годами встретились в Танаисе между Ростовом и Таганрогом, ровно посередине, на свадьбе у Тимофеева и Вики. Это был последний раз, когда я видел Васю. 20 октября в Ростове он что-то сверлил, и его убило током.
Время проходит, и привыкаешь к отсутствию человека, потом двух, трех… На самом деле ни к чему не привыкаешь. Иногда вспомнишь и плачешь.
Вечером 31 августа Авдей Степанович Тер-Оганьян и Вася Слепченко оказались возле какой-то школы и подумали: завтра первое сентября, дети пойдут на уроки, там они будут страдать. А если разбить окна в классах, то занятия не состоятся, и детям будет радость. Они насобирали камней и поразбивали стекла во всех окнах второго этажа.
Однажды в художественных мастерских на Университетском у Валерия Ивановича Кульченко был праздник. Принесли два рюкзака «Алазанской долины» и стали ее пить.
Вася Слепченко захотел показать всем кружочки от банок на своей спине. Он порвал рубашку, потом майку и показал. Праздник продолжался. Время от времени кто-нибудь кричал: «Кружочки!», и Вася показывал.
Было очень весело. Звонили в корабельный колокол, бросали с третьего этажа чугунную гирю. Юрий Леонидович Шабельников пел красивым голосом казачьи песни, а старый Валерий Иванович Кульченко стоял перед ним на коленях и плакал.
ЮРИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ШАБЕЛЬНИКОВ
Шабельников все время шутит. Он шутит, шутит, шутит, а когда не шутит, то иронизирует. Потрясающего остроумия человек. Он практически не пьет и с алкоголизмом знаком по наблюдениям. Благо есть кого наблюдать.
Юрий Леонидович – гениальнейший художник в смысле колористической живописи, но сейчас эпоха требует от художника несколько иного, и он старается соответствовать.
В молодости, когда мы все учились в Ростовском художественном училище, Юрий Леонидович был заметной фигурой. Он носил ситцевые рубашки навыпуск, коротковатые отечественные джинсы из «шахтинки», сандалии на босу ногу и курил «Беломор». Он говорил, затягиваясь: «Хорошая папироса, жирная!» – и кашлял, взбрыкивая головой. И шутил, и иронизировал…
Однажды я, Юрий Леонидович Шабельников и наш друг Боря приехали в станицу Дубовка на оформительскую практику. Когда у нас кончились деньги, мы ловили голубей, убивали их и жарили на костре. Один раз Юрий Леонидович украл гуся. Но иногда хотелось чего-нибудь приготовленного. У Юрия Леонидовича была зеленая вельветовая куртка с просторными, от самой груди, карманами. Однажды в местном кафе, куда мы зашли поесть супа, он не выдержал. Пользуясь отсутствием поварихи, Шабелъников стал красть котлеты. Он хватал их через прилавок из огромной кастрюли и совал, горячие и жирные, в свои просторные вельветовые карманы. Он успел украсть примерно пять котлет.
Юрий Леонидович Шабелъников очень любит музыку. Он может петь на двадцати языках мира. В станице Дубовка с местным ВИА он разучил несколько новых песен. Каждую субботу и воскресенье он пел на танцах и имел успех.
Но на этом он не остановился. Его беспокоила судьба отечественного рока. Юрия Леонидовича не устраивало качество поэзии.
Он положил на музыку несколько стихов Мандельштама, кое-что из Ахматовой. И тогда над притихшей Дубовкой по вечерам стало раздаваться:
Есть иволги в лесах! Тум-дум, тум-дум!
И гласных долгота! Тум-дум, тум-дум!..
В мастерской Юрия Леонидовича Шабельникова пили несколько художников. Сам Шабелъников, практически непьющий, сидел просто за компанию. Наконец все выпили, стали собирать деньги. Насобирали рубля три. Шабельникова послали за вином. Его долго не было, наконец возвращается.
– Ну? – спрашивают его.
– Да там вино было совсем плохое, – говорит Юрий Леонидович, – я вот повидла купил.
Юрий Леонидович умеет говорить по-английски. Однажды к Валерию Николаевичу Кошлякову пришли иностранцы смотреть картины, на которых автор изобразил московские просторы. Иностранцы посмотрели и спрашивают:
– А это что за здание нарисовано? Кошляков по-английски не умеет, а Юрий Леонидович не растерялся и говорит:
– Министерши оф инострэйшн… – И замялся. Авдей Степанович Тер-Оганьян подсказал:
– Делейшн!
ИГОРЬ ГАЙКОВИЧ ДАВТЯН
Давтян по призванию был организатором досуга. Его основное занятие в жизни – устройство пьянок. Во-первых, потому что делать ему было абсолютно нечего, во-вторых, потому что это ему очень нравилось, а в-третьих, потому что, не имея таланта, он обладал умом, а значит, пить ему было гораздо веселее, чем не пить.
Он владел исключительной способностью к убеждению и мог уговорить кого угодно. В самые мрачные антиалкогольные годы он ухитрялся брать без очереди. Другого за это убивали, а он как-то пристраивался и брал, не обращая внимания на возмущенный вой. «Главное – изгнать чувство вины, – говорил Давтян. – Толпа чует вину, как собака чует запах страха. А если вины нет, значит, все в порядке, значит, человеку надо».
Я несколько раз пытался повторить его фокус и не мог. Какие бы честные глаза я ни делал, как бы ни копировал его тактику, меня безжалостно выбрасывали из очереди.
Однажды пьяный Давтян уговорил машинистов, и те повезли их с Пашей Пипенко в Ленинград. Проснулись они в задней кабине тепловоза где-то под Харьковом. Поезд стоял на семафоре. Они вылезли в окно, дошли до ближайшей станции, похмелились, а там Давтян опять уговорил машинистов, и их повезли обратно в Ростов.
Ночью 26 сентября 1993 года он ехал из гостей в такси. На площади Звезды произошла авария. Все остались живы, кроме Давтяна.
Оля, Давтян, Марков и Ирина Михайловна отдыхали на море. Как-то вернулись они с пляжа, Давтян с Марковым пошли за вином. Потом прибегает Давтян и говорит Оле:
– Дай шесть рублей!
– Зачем?
– Тогда хватит ровно на тридцать одну бутылку «Гадрута»!
– А двадцати восьми не хватит? – спрашивает Оля.
– А о завтрашнем дне ты не думаешь? – говорит Давтян.
Давтян ночью поймал машину.
– Гвардейская площадь!
– Садись.
– А бить не будете?
– С чего бы это? – говорят. – Садись, не бойся! Приехали. Давтян говорит:
– Спасибо, ребята! – и вылезает.
– Э! – говорят ребята. – А бабки?
– Ну вот! – говорит Давтян. – Я же вас спрашивал!
Вечером Давтян уходил от Риты.
– Ты куда? – спросила Рита.
– По делам, – сказал Давтян.
– Только вернись пораньше! – попросила Рита. Часов в пять утра Риту разбудил звонок в дверь. На пороге стоял пьяненький Давтян.
– Игорь, я же просила пораньше! – сказала Рита.
– Куда уж раньше! – сказал Давтян.
СЕРГЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ АВГУЧЕНКО
Полноватый лысеющий еврей Сергей Анатольевич Авгученко – художник-керамист, романтик и человек нелегкой судьбы. В юности он отбыл трехлетнее наказание «на химии» за ограбление и сопротивление при аресте. Дело было так: вечером, гуляя в нетрезвом состоянии по аллеям ростовского парка имени Горького, Авгученко с приятелем нашли на скамейке спящего человека. Когда приятель принялся снимать со спящего часы, тот проснулся и закричал: «Караул!» Прибежали милиционеры, схватили приятеля, а заодно и Авгученко, пытавшегося объяснить свою непричастность к безобразному происшествию. Но его не стали слушать, а стали заламывать руки. Тогда Авгученко стукнул ближайшего милиционера по голове томиком О. Генри.
Сейчас он уже не Авгученко, а господин Фейгин и живет в Израиле. Вскоре после переезда он как-то позвонил поздней ночью. Судя по голосу, был изрядно пьян, долго с увлечением рассказывал, что пьет уже неделю и пропил шестьсот долларов. На вопрос о работе задумался и сказал, вздохнув: «Пока не работаю. Ты знаешь, здесь очень напряженная жизнь!»
Однажды в «Балканах» Давтян познакомился с девушкой Катей. Через несколько дней все шли к Авгученко пить и по дороге встретили Катю. Давтян говорит:
– Пошли с нами!
– Я вообще-то на базар за капустой… Однако уговорили.
Пришли к Авгученко. А жил он в квартире своего дедушки, и от дедушки осталась куча старинной посуды.
Вот они сидят, а на столе стоит удивительная сахарница.
– Ой, – говорит Катя, – какая прелесть! Давтян говорит:
– Покупай!
– А сколько стоит?
– Пять рублей!
– Почему пять?
– Ну, – говорит Давтян, – три мало, десять много.
– Покупаю!
Авгученко берет сахарницу и высыпает из нее сахар в удивительную супницу.
– Ой! – говорит Катя. – А супницу не продадите?
– Двенадцать рублей! – говорит Давтян. Авгученко спрашивает:
– А серебряные ложки не возьмешь?
Катя и ложки купила. Авгученко растрогался, притащил огромный куст алоэ в кастрюле.
– Это тебе бесплатно, – говорит. – От фирмы.
Однажды купили вина и решили идти к Авгученко. Авгученко жил в коммуналке, и его соседка Лера все время скандалила из-за постоянных пьянок. Поэтому он говорит:
– Ладно, пошли ко мне. Только будем пить тихо, а то Лера дома.
Пришли, уселись, стали тихо пить. Оле нужно было отлучиться на полчаса. Когда она вернулась, то застала такую картину: с пластинки орет хор: «Так вперед, за цыганской звездой кочевой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23