— Медвежонок переминался с ноги на ногу и думал, что бы ещё сказать.
— Мне здесь очень нравится. Здесь очень красиво.
— И погода прекрасная, правда? Вы любите дождь?
— Дождь? Я ещё ни разу не видела дождя. Какой он?
— Дожди бывают разные, — сказал Медвежонок. — Бывает грибной — это когда дождь, а сквозь дождь — солнце.
— Это, наверное, очень красиво, — сказала Ромашка. — Как вы хорошо говорите. Расскажите ещё что-нибудь.
— А бывает проливной дождь, — сказал Медвежонок. Это одна вода.
— Я очень люблю воду, — сказала Ромашка.
Ёжик прыгал за ёлкой и делал Медвежонку разные знаки. «Знакомь! Знакомь меня!» — кричал про себя Ёжик. Но Медвежонок будто забыл про Ёжика. Он ходил вокруг Ромашки, размахивая лапами, и говорил без умолку.
— Это ещё что, — говорил Медвежонок. А бывает — снег.
— Что это?
— О! Это очень холодное вещество. Это такой дождь зимой. Представляете? С неба падают белые пушистые хлопья. Ну с чем сравнить? Ну, вот, например, со мной, с Медвежонком.
— Такие огромные?
— Нет, такие же пушистые, мягкие, ласковые.
— А вы — ласковый?
— Очень, — сказал Медвежонок.
Ёжик готов был плакать от обиды, но боялся вылезти из-под ёлки. «Как тебе не стыдно, Медведь! Ты же обещал!» — кричал про себя Ёжик.
И тут Медвежонок обернулся к нему и сказал:
— А хотите, я вас познакомлю со своим другом?
— Очень, — сказала Ромашка.
— Позвольте вам представить моего друга Ёжика. — И Медвежонок сделал широкий жест лапой. — Выходи! — шепнул он Ёжику.
Но Ёжик стоял за ёлкой и чувствовал, что лапы у него примёрзли к земле. Он хотел весело рассмеяться и крикнуть: «Иду, Медвежонок!» — но почувствовал, что лапы у него не шевелятся и он не может раскрыть рта.
— Позвольте вам представить моего самого лучшего друга, Ёжика, — громче сказал Медвежонок и ещё шире повёл лапой. — Да выходи же! — зашипел он.
Но Ёжика будто окостенил мороз. Он вдруг с ужасом понял, что никогда ни за что не найдёт в себе сил подойти к Ромашке.
Он повернулся и что было мочи, ломая кусты, спотыкаясь, падая, побежал вглубь леса.
Не улетай, пой, птица!
Повеселимся, Поросёнок!
— А как?
— Давай попрыгаем!
И они запрыгали: Заяц — через пенёк, Поросёнок — через поваленную осину.
— Так не развеселишься, — сказал Заяц. — Иди сюда!
И подвёл Поросёнка к упавшей сосне.
Весенний лес, набитый солнцем и птицами, стоял в зелёном дыму.
— Прыгай! — сказал Заяц.
— Боюсь, — сказал Поросёнок.
— Смотри! — сказал Заяц. И прыгнул.
— У тебя ноги длинные, — и Поросёнок лёг животом на сосну.
— Да не так, — сказал Заяц. — Смотри!
Птица пела далеко и тревожно, потом подлетела ближе, запела радостно и светло.
— Ты не смотришь, — обиделся Заяц. — Так я тебя не научу.
— Я смотрю, — сказал Поросёнок.
«Где же она сидит?» — разглядывая ветку за веткой, думал Поросёнок.
— Смотри в третий раз! Больше не покажу.
Заяц прыгнул, и тут Поросёнок её увидел.
Она была совсем крошечная, серый такой комочек, а пела так, что у Поросёнка защемило в груди.
— Будешь прыгать или нет? — спросил Заяц.
— Ты прыгай, — сказал Поросёнок. Он, не отрываясь глядел на птицу.
Вот она наклонила голову и…
Такого Поросёнок ещё никогда не слышал.
— Главное не бойся, — говорил Заяц. — И отталкивайся двумя ногами сразу. Понял?
— Ага, — сказал Поросёнок. «Если бы я умел так петь, если бы я только чуть-чуточку мог, как она. Я бы…»
— Ну прыгай! — сказал Заяц.
Поросёнок подпрыгнул, лёг животом на поваленную сосну и закрыл глаза.
— Эх ты! — сказал Заяц. — Учи тебя! — И убежал.
— Птица, — шептал Поросёнок. — Не улетай, пой, птица! Я не умею прыгать, не умею петь, но, когда ты поёшь, мне кажется, мне кажется… я могу всё.
Птица пела, а поросёнок лежал ничком на упавшей сосне, и ему казалось, что он сам — вольная птица, летит высоко над землёй и машет лёгкими крыльями. Прибежал Заяц.
— Ну, будешь прыгать? — спросил он. — Да чего же ты плачешь? Вот глупый! Да я тебя научу, научу! Надо только отталкиваться двумя ногами сразу.
Кукуня
— Капает и капает, и — туман, — разве это погода?
— Нет, — сказал Кукуня, новый знакомец Ёжика и Медвежонка.
— А ты сам откуда? — спросил Ёжик.
— Я — здешний. Мама у меня куница, от неё — хитрость.
— А папа? — спросил Медвежонок.
— Папа — бобр. Всё плотины строил.
— Значит, ты — хитрый? — спросил Ёжик.
— Смышлёный, — сказал Кукуня. — Я — смышлёный, трудолюбивый, люблю поспать, поесть, поплотничать, повеселиться…
— И плавать любишь? — спросил Ёжик.
— И плавать.
— А кувыркаться?
— Нет, — сказал Кукуня. — Кувыркаться не люблю. У меня от этого голова болит.
Они сидели посреди туманного леса в беседке, которую построил Кукуня.
Накрапывал дождь, пахло землёй и листьями.
— А что ты ещё любить? — спросил Медвежонок.
— Черёмуху.
— А ещё?
Кукуня задумался. Он был небольшой зверёк с маленькой головой и мохнатыми лапами. Больше всего он походил на собаку таксу, если бы она надела пушистые валенки.
— А ты откуда пришёл? — спросил Ёжик.
— Из-за реки.
— А зачем построил вот эту?.. — Медвежонок не знал, как назвать беседку.
— Не знаю. Где-то видал, — сказал Кукуня. — Дождь не мочит, а стен нет.
— А если ветер?
— В дом уйду.
— А где дом?
— Построю.
— Ты к нам надолго? — Медвежонок обошёл Кукуню и даже потрогал его лапой.
— А что?
— Интересно, — сказал Ёжик.
— Посмотрю, — сказал Кукуня. — Понравится — останусь, не понравится — уйду.
— А куда? — спросил Медвежонок.
— Мало ли! Захочу — вернусь к себе за реку, захочу — пойду дальше.
— А куда? — спросил Ёжик.
— Пойду к белым медведям, к песцам. Меня северные олени любят.
— А ты и на севере был?
— Был.
— И на юге?
— Везде. Я даже на Ките плавал.
— Врёшь! — сказал Медвежонок.
— Я старый, — сказал Кукуня. — Годы мои большие. Чего мне врать?
— А сколько же ты живёшь? — спросил Ёжик.
— Лет 300, — сказал Кукуня. — А может, 500. Не помню.
— Мою бабушку помнишь?
— А как же! Славная была Ежиха.
— А моего дедушку?
— Печальный был Медведь, — сказал Кукуня. — Всё на скрипке играл.
— Правильно! — воскликнул Медвежонок. — У меня и скрипка в шкафу осталась.
— Бери, говорит, Кукуня, свою скрипку. Сыграем!
— Это кто говорит?
— Это твой дед. Мне.
— А ты и на скрипке можешь?
— А мне — что топором, что на скрипке.
И Медвежонок уточкой полетел домой и вернулся со скрипкой. Пока он бегал, Ёжик ни о чём не спрашивал, а только глядел на Кукуню во все глаза.
— Ну-ка, давай скрипку!
Кукуня потрогал струны, взмахнул смычком — скрипка запела. Кукуня играл по-деревенски — просто и от души. Скрипка то плакала, то хохотала. И Медвежонок с Ёжиком то сидели, насупившись, то пускались в пляс.
— Нет, лапа не та, — вздохнул Кукуня, опуская смычок. — Эх, бывало, сядем с дедом твоим на два пенька, да как грянем, как потащит, потащит он вверх, а я — кругами хожу. Волки плакали.
— Куда потащит? — спросил Ёжик.
— Кого?
— Ну, туда… Душу.
И Кукуня снова взял скрипку и заиграл так, что Ёжик с Медвежонком заплакали.
— Хороший у тебя дед был, — сказал Кукуня. — Редкий Медведь, жаль только, моя скрипка сгорела.
— Бери, — сказал Медвежонок. — Бери дедушкину!
— И никуда не уезжай, — сказал Ёжик.
Кукуня зажмурился, посидел так с закрытыми глазами, взял скрипку — и накрапывающий дождь, и лес, и туман — всё смешалось с запахом земли и листьев, и беседка, построенная Кукуней, вместе с друзьями уточкой поплыла над землёй.
Урюк
— А можно сказать — бушует весна? — спросил Ёжик.
— Конечно!
И Заяц понёсся через лес, и Ёжик с Медвежонком следом.
Заяц прискакал к дикой вишне.
— Глядите! — сказал Заяц. — Как снег!
— Цветёт, — сказал Ёжик.
— Пахнет…
— Нюхайте! — сказал Заяц.
И все стали подпрыгивать и нюхать.
— Снегом, — сказал Медвежонок.
— Свежестью!
— А почему — бушует? — Ёжик остановился. — Ведь когда бушует — всё свищет, летит?
— А дожди? — сказал Заяц. — А птицы?
— Верно! Дожди — летят, птицы — свищут!
— И облака, — сказал Медвежонок. — Облака тоже летят.
— И бабочки!
— При чём здесь бабочки?
— Как? А цветы? — и Заяц показал на вишню.
— Персики, — сказал Медвежонок. Знаешь, как персики цветут? Урюк!
— Нет у нас персиков!
— Сирень, — сказал Ёжик. — Вот уж цветёт!
— Сирень — сиреневая, при чём здесь вьюга?
— А белая?
— И липы, — сказал Заяц. — Отцветут, и лепестки так и летят.
— Вместе с яблоневыми…
— И урюк! — сказал Медвежонок.
— Отстань ты со своим урюком!
— Как метель! — Медвежонок хотел, чтоб не забыли урюк.
— И дожди! — крикнул Ёжик.
— И облака!
— И черёмуха!
— И слива!
— И черешня!
— И вишня!
— Вот потому-то — бушует!
— Не-а, — сказал Медвежонок. — Уж если кто по-настоящему бушует, так это — урюк!
Сова-сова
В эти самые лучшие часы, когда солнце уже садится, но ещё не наступили сумерки и от деревьев на снегу — длинные глубокие тени, — в эти часы Ёжик садился у окна и мечтал.
То же самое делал Медвежонок.
А у Зайца не было сил мечтать, потому что Заяц просто не мог сидеть на месте.
Вот и сегодня он сперва сбегал к Ёжику, потом — к Медвежонку, и обоих застал сидящими у окна, глядящими в затухающий лес.
— И птицы не поют! — огорчился заяц. — Поговорить не с кем.
Белка сидела у печки с вязанием.
Хомячок съел кашу и теперь пил компот.
Филин ещё не проснулся.
И Волк видел последний сон.
«Взойдёт луна, вылезет на поляну и — завоет», — подумал Заяц.
Он знал, что Ёжика с медвежонком сейчас трогать нельзя; с Белкой и Хомячком — скучно; и поэтому Заяц один прыгал по остывающему насту и просто не знал, куда себя деть.
С Лисой у Зайца сложились особые отношения, и поэтому он решил сбегать к Лисе.
— Лиса-Лиса, бон суа! — сказал Заяц.
— Бон суа! Добрый вечер, Заяц!
У Лисы была французская бабушка, и она учила Зайца по-французски.
— Коман са ва? Как дела? — спросил Заяц.
— Са ва комси комса. Так себе, — сказала Лиса.
— Сова-сова, — обрадовался Заяц. — Так себе.
— Учи, — сказала Лиса.
И Заяц полетел по лесу, повторяя:
— Сова-сова! Сова-сова! Сова-сова!
— Тебе чего? — спросил Филин. — Чего надо?
— Ничего, — сказал Заяц.
— А чего зовёшь?
— Я тебя не звал.
— Как же не звал? — рассердился Филин. — Прыгаешь, кричишь: «Сова! Сова!» Это я же!
— Это по-французски — так себе! — сказал Заяц.
— Это я — так себе?
— Нет, это по-французски «так себе», а ты — очень и очень хороший!
— То-то, — сказал Филин. — А что будет по-французски Волк-волк?
— Ещё не знаю.
— А Лиса-лиса?
— Надо спросить. Сбегаю и спрошу.
«Сова-Сова!» — пол по дороге к Лисе Заяц и с порога спросил:
— Сова-сова — так себе, а Лиса-лиса?
— Не сова-сова, а са ва комси комса, — сказала Лиса. — А Лиса-лиса — это я, и больше никто.
— А Волк-волк?
— Волк-волк — по-французски ничего не значит.
«И всё-таки что-то здесь не так, — зубря „сову-сову“ и в третий раз огибая лес, на бегу думал Заяц. — Сова-сова — так себе, значит, а Волк-волк — ещё хуже».
Он до того задумался, к тому же, не переставая вопил «сову-сову», что не заметил Волка.
— Ты кого славишь? — схватил Зайца Волк.
— Сова-сова — так себе! — выпалил Заяц.
— Вот именно! Кому она нужна, твоя Сова? Бегай и кричи: Волк! Волк!
— Что ж мне тебя кричать, когда ты ничего не значишь?
— Я?
— Ну да. Для французов ты — тьфу!
«Неужто Волк для них — ничто?» опечалился Волк. Он так расстроился, что даже отпустил Зайца.
— Совсем, — горько вздохнул Заяц. — Представляешь, Волченька, ты — Волк, а тебя как будто и нет.
— Ничего, Заяц, — сказал Волк. — Это, может, меня у французов нет, у них и леса-то нет. Зато здесь мы с тобой — у-ух!
— Ух! — кивнул Заяц.
— Ну, беги, — потрепал по ушам Зайца Волк. — Тянись к знанию.
И, по-волчьи осклабившись, показал страшные зубы:
— Беги-беги! Учись! Пусть знают наших!
И Заяц, ликуя, помчался по лунному лесу, зовя Сову-сову — хищную птицу, которая, может, там, у французов, и означает ни то ни сё, ни так ни сяк, так себе, а у нас — тихую жуть.
Солёные ножки
— Почему ты всё знаешь, Заяц?
— От бабушки. Если б вы знали, какая у меня была бабушка!
— И считать тебя научила?
— И считать.
— И писать?
— И писать.
— А мой дед, — сказал Медвежонок, — всё на печке сидел. А бабка ему ножки солила.
— Как это?
— Нагреет воды, выльет в ушат, туда — соли и золы из печки.
— Зачем? — спросил Ёжик.
— Для здоровья. Бывало, скажет: «Ну, Медведюшка, давай ножки солить!» Дед обрадуется — очень он это любил.
— А моя бабка, — сказал Ёжик, — была неграмотной. Зато дедушка в свистульку свистел.
— Мой на скрипке играл, — сказал Медвежонок. — Сунет лапы в ушат, а сам за скрипку. Бабка сядет, голову набок — пригорюнится.
— Он что, только грустную играл? — спросил Заяц.
— Что ты! Бывало, и плясовую. Я пляшу, бабка плачет.
— Отчего? — спросил Ёжик.
— Очень деда любила.
— А мой сгинул, — сказал Заяц. — Дед сгинул, отец сгинул, мать пропала. Одна бабушка у меня была. Зато какая бабушка! Посадит к окну, даст уголёк — рисуй, Зайчик!
— А мои вместе свистели, — сказал Ёжик. — Дед бабку тоже научил. Проснутся — и свистят.
— Вот никогда не слышал, чтобы ежи свистели, — сказал Заяц.
— А они — тихонько. Свистят себе и свистят. Когда я чуть побольше стал, мне тоже свистульку сделали.
— Бузинную?
— Не, из липы. Дед липовые любил. У них звук… с шершавинкой.
— А сейчас можешь? — спросил Заяц.
— Забыл. И потом — я свистульки делать не умею.
Помолчали.
Тихо и хорошо было в осеннем лесу.
— Я бы вас извлекать корень научил, — сказал Заяц. — Да, боюсь, не смогу: бабка со мной две зимы билась.
— Что мы — кроты?
— Ты нас и так вон сколькому научил! — сказал Ёжик.
— А давайте ножки солить!
И тут все обрадовались, согрели воды, насыпали золы, соли, и Ёжик неслышно, про себя, засвистел в свистульку, Заяц сквозь слёзы увидел свою любимую бабушку, а Медвежонок радовался, что вот все сидят, солят ножки, а вспомнил, как надо солить, он, Медвежонок.
Как Ослик, Ёжик и Медвежонок встретились после долгой зимы
— Дорогой Ёжик, я так рад тебя видеть! — сказал Медвежонок Ёжику, когда они встретились после долгой зимы.
— И я! — сказал Ёжик.
— Как тебе зимовалось?
— Я чуть было не замёрз… — сказал Ёжик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41