https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/vstroennye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Полнейшая уверенность, что иллюзию ее значительности разделяют все окружающие - особенно, разумеется, мужского пола. Постоянные рассказы о торжествах своего таланта, ума или (и) красоты. При этом пользуется мужиками - связями и прямой поддержкой, вплоть до кошелька - с ловкостью опытной проститутки. Очарование ее действует, правда, не на самых умных, но терпят почему-то все.
А сколько есть комбинированных, промежуточных типов! Например, "безобразная дебилка" - со всеми недостатками "прелестной", но без ее милой внешности... Или "звезда компании", сочетающая все свои качества с убийственной назойливостью "верной подруги" - тоже та еще категория... Или "я и так хороша" - вообще ужас...
Нет, положительно загадочна любовь, если она способна все это победить. Впрочем, как известно, любовь побеждает смерть.
И вот, значит, No 1 обедает с этими друзьями, с симпатичным малым и, скажем, "всемирной верной подругой всех, звездой первой величины самой лучшей компании города".
Боже мой, думает он, поедая без всякого желания не особенно вкусную еду, выпивая смертельно опасную для него водку в обстановке, которая ему если не противна, то уж, во всяком случае, безразлична, Боже мой, как я провожу жизнь! Говорю о неинтересном, утомительно улыбаюсь, сижу прямо... А хочется лечь, закрыть глаза, и чтобы рядом было кислое питье, и заботливая жена массировала плечи и шею. Или долго ехать куда-нибудь по хорошей дороге, разглядывать симпатичный пейзаж и чувствовать на лице прохладный ветер из полностью открытого окна машины. Или просто сесть в удобное кресло и задремать, но чтобы поблизости была жизнь, тихонько ходили и переговаривались между собою любимые домочадцы. Какие к чертовой матери друзья и любовницы, все больше раздражаясь, думал No 1, по-настоящему нужны только домашний врач и нянька, да еще - нет, в первую очередь - единственная женщина, которую берешь за руку бессознательно, как только она оказывается досягаемой, так автоматически берут за руку идущего рядом ребенка, так начинают гладить кошку, едва она усядется на коленях... Но врачи смотрят мимо и интересуются только анализами; у нянек своя жизнь, для которой ты не цель, а средство; женщину же за руку взять удается редко, потому что руки почти все время заняты - и твои, и ее.
Между тем, обычный разговор образованных и с неплохим положением людей состоящий на две трети из сплетен, а в остальном из более или менее удачных острот, высказывания мнений, в основном вполне расхожих, и самовосхваления шел своим чередом. Политические и светские новости, окрашенные лестной для собеседников интонацией причастности или, по крайней мере, близкого знакомства с основными участниками событий, оценивались с позиций как бы реального знания, как бы трезво, без предубежденности - на самом же деле со смешным наивным цинизмом подростков, только что точно узнавших, что следует за поцелуями.
No 1 положительно измучился - сил больше не было поддерживать эту болтовню хотя бы минимальным, из приличия, участием, да еще старательно скрывать отсутствие интереса и усиливающуюся неприязнь к тем, кому при этом вполне любезно улыбался. И сидеть в тесном зале, среди запахов еды, стало абсолютно невыносимо...
14
Тогда No 1 на несколько минут, может, всего на две-три, эмигрировал из жизни, скрывшись в бесконечно придумываемом им сюжете.
Кстати, ведь именно недостижимая мечта о совершенном и образцовом сюжете привела в конце концов к тому, что от всякого сюжета, как было сказано в самом начале, отказался полностью в пользу неорганизованной свободной речи. Но дружеская беседа настолько истерзала (опять незаметно вернулись к безличным оборотам!), что, не имея сил сопротивляться давней постыдной страсти... Итак:
15
Дамы и господа! Вашему вниманию предлагается универсальный сюжет для всей семьи. При его создании использованы высшие достижения мирового и отечественного сюжетостроения - от "Трех мушкетеров" до "Крепкого орешка-III", с включением "Великолепной семерки" ("Семь самураев") и многих других высококачественных продуктов и компонентов; современные технологии - все написано на note-book Toshiba Satellite 110CS - и экологически чистые материалы: вы не найдете здесь слов "отпарировал", "пошил", "обустроил", выражений "в этой связи" и "на тему о ..." - только природный русский язык по традиционным рецептам с минимальным количеством вкусовых добавок для обозначения времени действия либо характеристики персонажей. Сюжет приспособлен для российских условий и годится для чтения, изготовления кинофильмов, телевизионных сериалов, инсценировок и пересказа знакомым - все это не потребует специальных навыков. Употребление сюжета в соответствии с расположенными внутри него рекомендациями "представьте себе" гарантирует невозможность оторваться от чтения или просмотра, способствует размышлениям об устройстве и смысле жизни, укрепляет светлую грусть и, наконец, дарит вам радость от победы добра. Сюжет безвреден и выводится из организма через несколько часов. Возможно и многократное его применение...
16
Господи! Ну чего ерничать-то? Или, как следовало бы сказать о таком словоблудии по-современному, - стебаться... И прием-то с пародированием рекламы из самых дешевых. Правда, позволяет в "легкой, увлекательной форме" объяснить или хотя бы намекнуть, откуда все взялось, из какого именно сора вырастает данный, извините, цветок...
Опять?! Да хватит же!
Ведь всегда хотелось написать именно это, и хотелось вполне всерьез, и убежден, что вот теперь придумал...
Тут No 1 начал-таки всерьез.
Поэтому снова:
17
Итак,
Не пропадай надолго
сюжет
Представьте себе - темнота.
Так темно бывает в комнате с наглухо задернутыми шторами, это теплая темнота сна в середине ночи. Телефонное дребезжание раздается будто над самым вашим ухом. Еле видная светлая тень проплывает в воздухе - это поднялась рука, и близко к вашим глазам оказался циферблат часов со старомодными светящимися цифрами и стрелками. Половина второго... Звонок оборвался после короткой возни с нащупыванием трубки. Хриплый со сна, застоявшийся голос прозвучал неестественно громко - как бывает в тишине, да еще и в темноте.
Слушаю... Кто?.. Ни хрена себе... Не понял... Давай подробней...
Бормочет в ухо трубка.
Все чище и яснее голос человека, еще пять минут назад тяжело спавшего после длинного рабочего дня и длинного нетрезвого вечера, совсем уже он проснулся.
Шлепает рукой в темноте, пытаясь найти выключатель настольной лампы, а выключатель куда-то делся...
И под эти шлепки, телефонное бормотание и короткие вопросы, в темноте с вечера прокуренной комнаты, начинается история, которая могла бы произойти в любое время и с любым из нас, со мной или с вами, но не происходит, слава Богу.
Разве что ночью, в полусне, когда так легко принять чужой голос за свой, чужую беду приложить к своим неприятностям, а чужое умение представить доступным тебе.
И эти ребята, мои и ваши ровесники, теперь будут делать то, что нам бы хотелось, да не решаемся, и справляться со своими проблемами так, как нам никогда не придется.
Сейчас мы познакомимся со всей компанией.
Начинается сказка, опять начинается сказка, снова нам предстоит по каньонам коней загонять, маски старые, вечный расклад и, конечно, все та же развязка - помирать-выживать, как болгарским крестом вышивать.
Соберутся старые друзья, каждый, хоть и стар, порядком стоит, связываться с ними вам не стоит, шансов нету, точно знаю я. В глаз стреляют муху на лету, семерых кладут одною левой, спят, уж коли спят, то с королевой, и берут любую высоту. Соберутся, гадов отметелят и ускачут грустно на закат. Здоровеет дух в усталом теле от историй про таких ребят.
Начинается сказка, опять начинается сказка...
Песня постепенно затихает.
Впрочем, нет, не нужно нам этих самодеятельных песен, этой как бы иронии. Лучше так:
Бормочет трубка, задает короткие вопросы человек, слушающий ее бормотание во тьме, но постепенно эти звуки перекрываются голосом мальчишки, заучивающего стихотворение из хрестоматии: "Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он... как там... малодушно погружен, молчит его святая лира... вот гадство, опять забыл.... душа вкушает хладный сон...".
И вспыхивает свет.
Представьте себе - пробуждение.
На сползшей с матраца простыне, поставив на пол голые уродливые ступни немолодого мужчины, сидит человек. Обстановка обычной городской советской комнаты - убогая прелесть старых вещей, по которым вовсе невозможно определить время действия. Не то двадцать четвертый, не то тридцать седьмой, не то пятьдесят второй, но, может, и девяносто первый... Конечно, обязательный резной буфет до потолка со снятым - потолок низок - декоративным верхним карнизом, не то фамильный, не то купленный за гроши в те времена, когда жлоб охотился за румынской стенкой, а интеллигенция обставляла кооперативы с Преображенского рынка..
Возле постели стоит неведомо как оказавшаяся здесь вращающаяся рояльная табуретка, на ней полная окурков большая мраморная пепельница. Человек вытаскивает наиболее сохранившийся окурок, чиркает зажигалкой, затягивается, закрыв от наслаждения глаза.
Встает, подходит к буфету, присаживается перед ним на корточки. Жутковатые семейные трусы и растянутая нижняя рубаха не могут скрыть его фигуры - сильно обозначенные икры, жилистые длинные руки, покатые, но мощные плечи - он похож на старого лося.
Сидя на корточках, распахивает дверцы нижней части буфета, вываливает оттуда на пол какие-то тряпки, старую одежду, картонную коробку, которая при этом раскрывается, и по полу раскатываются спортивные медали на лентах... Наконец достает длинный чемодан или футляр из прекрасной кожи, некоторое время смотрит на него, все так же сидя на корточках... Трудно понять, что при этом выражает его лицо.
Так и не открыв футляр, относит его к двери.
Берет со стула одежду, натягивает грубо связанный свитер, вельветовые штаны мешком, зашнуровывает, сидя на кровати, тяжелые ботинки.
Вытаскивает из пепельницы еще один бычок, раскуривает. Подходит к подоконнику, на котором стоит телефонный аппарат, явно купленный в те же времена, что буфет. К телефону множеством разноцветных проводов присоединен древний портативный катушечный магнитофон.
Нажимает клавишу. "Сереженька, вы обещали позвонить, - говорит кокетливый женский голос, но человек щелкает клавишами, проматывает пленку, и уже другая женщина продолжает, - заходила в среду, что же ты, зараза, делаешь, я ж не сплю, - щелчки, шорох протягивающейся пленки, третий женский голос, пьяноватый, - прямо сейчас и приезжай, мы тут сидим, а мне без тебя ску-учно... - щелчок, и неожиданно мужской голос, деловой, - Серега, завтра моя смена в тире, не подменишь ? перезвони..."
Человек переворачивает катушки, берет микрофон, надиктовывает на свой "автоответчик": "Я уехал. Вернусь через месяц". Секунду думает, прокручивает ленту назад, диктует снова: "Я уехал". И останавливает запись.
Стягивает с вешалки старое длинное пальто из некогда шикарного "букле", подхватывает футляр и захлопывает за собой дверь.
Пустая комната.
Незастеленная постель на диване.
На буфетной доске - ряд наградных жестяных кубков.
И множество картинок по стенам - изображения стреляющих людей на лыжах. Вырванные из книг учебные рисунки, старая гравюра: охотник на плетеных снегоступах с кремневкой, положенной для прицела на рогатину, фотографии самого обитателя комнаты - лежащего в снегу, развернув лыжи в стороны, и целящегося; несущегося по редколесью с косо висящей винтовкой за спиной; стоящего на пьедестале почета под надписью "Чемпионат СССР по биатлону"...
В поезде метро футляр мешает людям, они смотрят на Игоря с ненавистью, он, извиняясь, проталкивается в угол, ставит футляр вертикально, оперев его на носок ботинка.
Глядит на свое отражение в темном зеркале дверного стекла. Длинное, в глубоких складках лицо, седые волосы, ложащиеся на поднятый воротник пальто, когда-то так выглядели художники, не настоящие, а из тех, кто копировал парадные портреты по клеткам и делал афиши к фильмам во весь фасад кинотеатра. В стекле отражение несется на фоне туннельной стены, серые тени мелькают...
Вот тень:
пятеро солдат в старой форме, еще в мундирах со стоячими воротниками, выходят из вагона, на вагоне табличка "Вюнсдорф-Москва", явные дембеля в выгнутых горбом погонах, в значках и нашивках, с дембельскими немецкими чемоданами, один из них молодой Игорь, они идут по перрону в ряд, передавая друг другу бутылку и глотая на ходу из горлышка, а навстречу движется строгий и непреклонный столичный патруль, а они идут, и Игорь клоунски отдает честь левой рукой с зажатой в ней бутылкой, патруль каменеет, а друзья спокойно проходят мимо - и вдруг срываются, несутся, как пацаны от завуча, топая тяжелыми сапогами, и вылетают на площадь Белорусского вокзала, полную старых "волг", носильщиков, командированных с колбасой и апельсинами в авоськах и дембельских неопределенных надежд на счастье.
Еще тень:
Игорь в распахнутой дубленке, под которой виден спортивный свитер с гербом, среди таких же здоровых ребят в таких же свитерах, спускается по трапу самолета, несколько фотографов фиксируют возвращение сборной, спортивные чиновники в шапках-пирожках из нерпы, по тогдашнему канону, жмут победителям руки, чуть в стороне, посмеиваясь и переговариваясь между собой, стоят четверо повзрослевших сослуживцев, и Игорь незаметно выбирается из официальной толпы, делает шаг к друзьям, один из которых, передразнивая технику биатлона, как бы вытягивает из-за спины винтовку, но в руке у него бутылка, он прицеливается горлышком в Игоря, и пятеро мчатся, бегут с летного поля, как бежали дембелями по перрону Белорусского вокзала, а длинный кожаный футляр Игорь держит осторожно, чуть на отлете.
И еще тень:
зимнее кладбище с засыпанными снегом узкими проходами между оград, холм свежей земли, вокруг открытого гроба на высокой кладбищенской тележке теснится, оступаясь в сугробы, небольшая толпа, старики в меховых шапках, женщины в платках коробом на лоб, мальчик в круглой вышитой шапочке, и в этой толпе стоит Игорь, уже седой, с тремя, не меньше, чем он, постаревшими друзьями, а серое, с выпуклым лбом и коротким, прямым и ставшим после смерти костистым носом лицо пятого из компании едва возвышается из цветов, и вот уже могильщики вытаскивают свои веревки из-под опущенного в землю гроба, а четверо, шагая рядом, уходят по белой широкой центральной аллее, среди памятников и крестов, медленно шагают, будто и не бегали никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18


А-П

П-Я