Мой вопросительный взгляд он встретил своим растерянным.
— Ничего, Маша, абсолютно ничего! Так, на первый взгляд, не могу сказать, с какой стати он отдал богу душу. Все внутренние органы целы. Кроме отсутствия кое-где кожных лоскутов — но это поверхностные повреждения — все в порядке, никаких травм.
— Может, сильнодействующие или наркотики?
— Не вижу следов употребления, но химики, конечно, поработают. Нет, не понимаю: если смерть естественная, зачем было его в чужой гроб подбрасывать?
— Значит, неестественная!
В дискуссию о возможных причинах смерти ненавязчиво включился почти весь личный состав танатологического отделения; морг уже гудел, обсуждая неожиданные результаты моей деятельности.
Эксперты под благовидными предлогами — со мной поздороваться, у заведующего что-нибудь срочное выяснить — постепенно стеклись в секционную, против воли ревниво поглядывая на своего начальника в кожаном переднике и со скальпелем в руках: так ли тщательно он все проделывает, как требует того от них. Но, в общем, без злорадства, Юрочку все любят.
Пришел и мой любимый санитар, работающий в морге с незапамятных времен, — Вася Кульбин, невысокий, полненький, с круглым улыбчивым лицом, он меня помнил еще в мои стажерские времени, поэтому относился ко мне нежно-покровительственно, впрочем — без фамильярности. Мне ни Базу не довелось увидеть, как он выходит из себя, всегда и со всеми он бывал ровно доброжелателен, очень расторопен, несмотря на кажущуюся медлительность.
Кульбин тихо подошел ко мне сзади и приобнял за талию.
— Привет, самая красивая женщина прокуратуры, — проговорил он мне в самое ухо.
— Рада тебя видеть, — откликнулась я, обернувшись и клюнув Васю в пухлую щеку. Пришлось нагнуться, Вася ниже меня на целую голову. — Только ходят слухи, что у тебя новая пассия и я уже не самая красивая женщина прокуратуры!
— Ты уже знаешь?! Ну, прости, — покаянно склонил голову Вася.
— Да мне уже рассказали, что ты мимо Кирочки спокойно пройти не можешь.
— А правда, она прелесть? Д; Речь шла о молоденькой следовательнице одного из районов, пришедшей в прокуратуру только в этом году; она действительно была настолько хороша, что когда ее впервые увидели на ежемесячных следовательских занятиях, программа была прервана — все сворачивали на нее шеи и перешептывались
— Ах так?! Уйди, изменщик коварный, и не лапай меня больше никогда!
Я шутливо спихнула со своей талии крепкую Веснушчатую руку, но при этом отчетливо испытала чувство сродни раздражению своей любимой героини — моэмовской Джулии Ламберт, когда ее любовник отправился танцевать с молоденькими крашеными блондинками, которые совершенно не умеют играть на сцене! С точки зрения следственных заслуг — кто я и кто эта соплячка, которая еще толком не знает, как дела подшиваются?!
— Ну ладно, не ревнуй. Что-то ты редко стала бывать у нас, — посетовал Вася.
— Побойся бога, Кульбин, — тут же обернулся к нам один из любопытствующих экспертов, рыжебородый Гена Струмин. — Да если она будет чаще бывать, мы от работы захлебнемся. А я и так к октябрю вскрыл норму прошлого года. Машка, та чего на пятьсот не приехала?
— На что я не приехала? — удивилась я.
— Я первого октября вскрыл пятисотый труп. Знаешь, как раньше сталевары Новый год по выполнении годовой нормы отмечали? У меня пятьсот было за весь прошлый год. А тут я за девяти месяцев эту цифру перекрыл, мы два дня праздновали!
— Ну ладно, не вмешивайся в чужие разговоры, — отшил санитар Вася эксперта Струмина.
Гена и не пикнул. Иерархия четкая, подумала я: не по должностям, а по личностям. Вася — патриарх, старейшина, а Гена Струмин работает всего год-два, юнга, одним словом.
— Ну так чего ты там наэксгумировала? — поинтересовался коварный изменщик, заглядывая через мое плечо на секционный стол.
— Ты представляешь, вытащили гроб с бабушкой, а там еще один труп лежит.
— А бабушку-то от нас хоронили?
— Отсюда.
— В закрытом гробу, что ли? — Да, в закрытом — она летом недели три дома пролежала, смотреть уже было не на что.
— Как безродную, что ли, хоронили?
— Да нет, родственники были, гроб-то, видел, какой добротный?
— Когда ж этого подселенца-то подбросили? — задумался Вася, — Хотя сейчас все возможно. Видела, у нас теперь охрана: круглосуточно дежурят омоновцы с автоматами? Так вот, недавно привезли пять трупов с бандитской разборки, пять «огнестрелов», а ночью братва пришла. Так бедные омоновцы их не только впустили, но и лично проводили прямиком к телам: их всего двое, а братков человек десять, с помпушками, как они ласково выражаются. Ну, с помповыми ружьями. А дежурный эксперт просто-напросто закрылся в кабинете и носа не высовывал, пока те не отвалили.
— А чего они хотели-то?
— Да всего лишь попрощаться с друганами, чтобы на похоронах не светиться, а то бы еще десять трупов было. Постреляли-то обе стороны, потерпевшие были и от казаков, и от разбойников.
— То есть ты клонишь к тому, что под покровом ночи можно слона в гроб подбросить?
— Можно. Был бы слон. Поработай в этом направлении, самая красивая женщина прокуратуры.
— Ага, признаешь свои ошибки?
— Ну, Леля, ты ж у меня баба умная, — закосил он под Шарапова.
— Васенька, а ты мне книжки не найдешь за то число, когда бабушку хоронили?
— Шеф команду даст, найду, — кивнул он на Юрия Юрьевича.
Экспертный консилиум потихоньку стал расходиться; никто так и не сказал ничего сверх того, что я уже услышала от Юры.
Ну ладно, подождем до установления причины смерти. В конце концов, стала я уговаривать себя, что мне — больше всех надо? Ответит морг, что причина смерти не установлена, и спишу этот протокол осмотра трупа к чертовой матери. У нас ведь сокрытие трупа ненаказуемо, и все тут. Нет такой буквы, в смысле — статьи УК, на нашем Поле чудес в Стране Дураков.
Как-то доблестные оперативники нашего района размотали некоего гражданина на то, что он укокошил собственную матушку, вывез ее труп загород и сбросил в речку. Уж как они его уболтали, я не знаю, но только он согласился показать место, где утопил труп, и там на берегу даже были обнаружены остатки обуви покойной. Правда, трупа не нашли, течение там сильное. И все было хорошо, пока клиент не спохватился и не заявил, что да, дескать, тело он утопил, а мамашу не убивал, сама она, нетвердо держась на ногах, упала и головушкой ударилась. А он, опасаясь, что его обвинят в смерти матери, принял меры к сокрытию трупа, о чем весьма сожалеет. И все, привет. Трупа нет, и опровергнуть его версию об обстоятельствах смерти матери нечем. Клиент, посмеиваясь, вышел на волю, помахал ручкой оперативникам. А через три месяца грохнул сожительницу и на ту же речку, по знакомой дорожке, повез тело — избавляться, но в этот раз ему не повезло, прихватили вместе с трупом.
Но коллектив морга я в известность о своих пораженческих мыслях, естественно, не поставила. Мы с Юрочкой договорились, что он выжмет все, что возможно, из биологов, гистологов и прочих специалистов и дня через три даст мне хотя бы предварительное заключение. Я с сожалением распрощалась с душками-экспертами, и, еле волоча ноги от навалившейся усталости, поплелась к автобусной остановке. До дому ехать надо было почти час; в прокуратуру я все равно уже не успевала.
Вот теперь зуб заныл ощутимо, в сапогах хлюпала вода. Я вспомнила, как на майские праздники дежурила по городу вместе с пресловутой Кирочкой, которая оказалась девушкой без комплексов. Мы так же вдрызг промочили ноги на выезде, а когда вернулись в дежурное отделение и поняли, что можем часа два поспать, Кирочка сначала сняла сапоги, но, подумав, надела их снова и объяснила, что сейчас она в мокрых сапогах уже пригрелась, а утром всовывать в них ноги будет невыносимо. И ничтоже сумняшсся улеглась спать в сапогах.
Мои путевые раздумья прервал деликатный звук автомобильного сигнала. Около меня почти бесшумно остановилась сверкающая иномарка, дверца ее призывно распахнулась, и из теплого ароматного салона выглянул Вася Кульбин.
— Садись, Машенька, подвезу, куда надо.
— Вася! — простонала я. — Ты как мираж в пустыне! Ты не исчезнешь?!
— Пока тебя не довезу, не исчезну. Говори адрес.
Я, не веря своему счастью, опустилась на велюровое сиденье, и мы помчались по вечернему городу под негромкое пение всенародного кумира — Вальчука. У всех наших оперов и следователей было как минимум по кассете его душевных песенок; оперативники его любили за героический романтизм, который, вопреки моде, не имел блатного флера. Вот и Вася исключением не был, крутил и крутил в машине суперхит Вальчука «Не жалей меня, когда я плачу».
— Я слышал, ты развелась, подруга? — глядя на дорогу, поинтересовался Кульбин.
— Развелась.
— А кто счастливец? К кому ушла от мужа?
— Да ни к кому, Вася, сама к себе.
— Не заливай, подруга: такие женщины в никуда не уходят. Если уж разводятся, значит, в кустах случайно оказался рояль, в смысле — новый муж.
— Да правда, Вася, я ушла не к кому, а от кого.
— Ну ладно, не хочешь — не говори, — не поверил Вася.
— Какая у тебя тачка шикарная, — сменила я тему.
— Да, — с гордостью сказал Вася, — я сам еще не привык. Новье, впервые в жизни езжу на абсолютно новой машине!
— Наверное, бешеных денег стоит?
— Жуть! Дороже, чем моя жена и трое детей, вместе взятые!
— А у тебя что — трое?!
— Представь, подруга, три спиногрыза и жена молодая!
— Где ж ты деньги берешь, Вася? Научи, а то я никогда до зарплаты не доживаю.
— Из тумбочки, — усмехнулся Вася, и стало ясно, что он меня не научит доживать до зарплаты.
Я понимающе кивнула, подумав — ну да, морг, родственники усопших; за то, за се благодарности: быстрее документы оформить, покойника привести в более-менее приличный вид, учитывая, что половина из тех, кого хоронят, — жертвы преступлений с разбитыми головами и развороченными внутренностями… Много лет назад, когда в Уголовный кодекс включили статью о поборах с граждан в сфере бытовых услуг, завморгом с каждого санитара получил письменное обязательство: «Я, такой-то, обязуюсь не вымогать у граждан деньги…»
А один из санитаров, как только объявили о введении уголовной ответственности за вымогательство незаконного вознаграждения за бытовые услуги, никаких расписок писать не стал, тут же пустился в бега, хотя никто его и не искал…
Да чего там далеко ходить, я и сама Васю благодарила за оказанную мне личную услугу. Позвонила моя дальняя родственница, вся в слезах — умер ее начальник, тире — любовник; на похороны она не идет по понятным причинам: жена, родные, неприлично. Но не попрощаться с любимым — об этом не может быть и речи; а поскольку я из ее окружения — наиболее близкий к моргу и смертям человек, она стала падать передо мной на колени: «Помоги!» Я не стала беспокоить по этому поводу руководство морга, пошла на поклон к Васе, Вася заверил, что все будет в наилучшем виде. Потом родственница рассыпалась в благодарностях — ей вывезли в отдельный зал каталку с телом, оставили там одну, она прощалась целый час. «Чем я должна отблагодарить?» — спрашивала она. Я, естественно, ей сказала, что ничего она не должна, неудобно было — и так у нее горе, но сама посчитала себя обязанной Васе. Отвезла ему бутылку коньяку, Кульбин поломался немного, а коньяк взял…
Вася любезно подвез меня к самому дому, выяснил, где мои окна, спросил, кто меня ждет, раз в окнах горит свет; мы тепло распрощались, и я побрела вверх по лестнице, думая о том, как изменилась моя жизнь всего за полгода. Летом я ушла от мужа и сразу стала испытывать жгучий недостаток времени и денег. Теперь я не могла рассчитывать на маму, когда надо было задержаться на работе, — мама не простила мне развода и осталась жить вместе с бывшим зятем.
Какая ирония в этой маминой принципиальности, думала я, зная, что мой отец был у мамы вторым мужем; еще маленькой девочкой я играла со старыми фотографиями, среди которых была масса открыток с видами разных стран, со всего света, они были адресованы моей бабушке и подписаны «Ваш любящий сын Иван». Но никакого сына Ивана у бабушки не было, я это хорошо знала. Став немного постарше, я из обрывков разговоров маминых подруг и выуженных от бабушки сведений сложила историю о том, что мама вышла замуж, будучи студенткой, за болгарина по имени Иван, работавшего у нас по договору, но в одну из его отлучек за границу (а он ездил очень часто) бросила его ради моего папочки. Жан Марэ, что тут скажешь, — у отца была такая кличка в молодые годы. А венцом всему оказался найденный мной черновик письма Ивану, в котором моя матушка на все лады, зачеркивая одни фразы и вписывая другие, пыталась объяснить Ивану свой уход; и среди зачеркнутых была такая фраза: «Прости, но я нашла лучше…» " Но нам всем, наверное, свойственно не помнить про себя плохое и стыдное. Мне мама сказала, что я должна была терпеть все, что угодно, ради ребенка, и долг матери — забыть про себя и свои интересы, поскольку главное, чтобы ребенок был счастлив. Я поначалу пыталась объяснить ей, что, на мой взгляд, ребёнок не может быть счастлив в семье, где папа поколачивает маму и называет ее прилюдно нехорошими словами, но убедить свою мать не смогла. Несколько месяцев прошло, прежде чем мы с ней стали спокойно, без слез и криков, разговаривать на от влеченные темы. А кое-какие темы так и остались запретными.
Как же я жалела свою бедную маму! Я же видела, что она не перестала меня любить, сердце ее просто разрывалось, но принципы и добродетель были важнее, — вот за это-то мне и было ее жалко больше всего.
Муж после нашего развода ушел из квартиры, стал жить у отчима, и я думала, что спокойно останусь с мамой и сыном, но не тут-то было. Что называется, свято место пусто не бывает. Мама устраивала мне скандалы по поводу пятиминутных опозданий еще почище, чем когда-то муж. И наконец дошло до того, что я за полчаса собрала свои вещи и вещи сына и, взяв его за руку, ушла навсегда.
Мне тогда настолько не хотелось никого видеть, что некоторое время мы с Гошей пожили у меня в кабинете;

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4