зеркало в ванну с подсветкой и полкой 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Жмурясь от бьющего в глаза солнечного света, он смотрел в сумрак биллиардной и вдруг стал различать заголовки. Аршинные буквы газетных заголовков, как во времена Перл-Харбора. Он прочел их: «ОСТРЫЙ КРИЗИС». Какой кризис? С неожиданной для себя решимостью он широкими шагами вернулся к машине, нагнулся и крепко сжал пальцами ручку молотка. А через мгновение уже заносил свое тяжелое орудие над никчемной преградой двери. И вдруг что-то остановило его. Привычные запреты, мораль его цивилизованного общества, кажется, физически не пускали руку, не давали обрушиться вниз. Ты не должен делать этого! Ты не имеешь права врываться сюда подобным образом! Ты — который считает себя законопослушным гражданином! Он затравленно вскинул голову, уверенный, что сейчас увидит бегущих к нему полицейских. Но вид пустынной улицы вернул прежние желания, а страх пересилил условность запретен. «К черту, — решил он. — Если понадобится, я заплачу за эту дверь!» С неистовой яростью человека, сжигающего за собой мосты, прощающегося с цивилизацией, он вскинул молоток и что было силы опустил его четырехфунтовую голову на дверной замок. Во все стороны полетели щепки, дверь распахнулась, и он шагнул вперед. Первый удар он испытал, едва взяв газету в руки"Кроникл», насколько он помнил, всегда была толстенной — тридцать, двадцать страниц, никак не меньше. Эта же, всего с одним разворотом, больше походила на сельский еженедельник. Он посмотрел на число — среда прошлой недели. Заголовки сказали о главном. От Западного до Восточного побережий все Соединенные Штаты охвачены и потрясены обрушившейся на страну неизвестной науке, невиданной по силе, скорости распространения страшной болезни и росту смертности. Более похожие на догадки, чем на выводы статистики, подсчеты говорили, что от 25 до 35 процентов всего населения уже умерло. Перестали поступать сведения из Бостона, Атланты и Нового Орлеана, что наводило на размышления о прекращении деятельности их информационных служб. Пробегая прыгающие перед глазами строчки, он понял, что голова распухает от смеси фактов, домыслов и слухов, которые, как он ни старался, не мог выстроить в строгий логический порядок. Заболевание имело симптомы кори, но кори сверхъестественной силы, где все проявления и последствия многократно усиливались. Никто с достаточной уверенностью не брался утверждать, в какой части света болезнь зародилась, так как благодаря воздушным сообщениям почти одновременно распространилась на всех континентах, во всех центрах цивилизации, прорывая тщетные попытки карантинных барьеров. В одном из интервью выдающийся бактериолог утверждал, что вероятность подобной пандемии давно волновала думающих и заглядывающих в будущее эпидемиологов. Как примеры подобного рода приводились случаи из прошлого, не имевшие такого размаха и не унесшие столько жизней, — английская потница и Q-лихорадка. Что касается происхождения, ученый выдвинул три возможных версии. Человек мог заразиться от животного, от нового микроорганизма, возникшего в процессе мутации, или в результате случайной или даже преступной утечки нового бактериологического оружия, разрабатываемого в засекреченных военных лабораториях. Последняя версия приобрела самую большую популярность. С высокой степенью достоверности считалось, что заболевание переносится воздушным путем вместе с мельчайшими частицами пыли, но при этом было непонятно, почему полная изоляция от окружающей среды не приносит положительных результатов. В интервью, данном по линии трансатлантической связи, мудрец с Британских островов прокомментировал происходящее в своей обычной желчной манере: «За прошедшие несколько тысячелетий человечество изрядно поглупело. Лично я на его похоронах не пролью ни единой слезинки». В другой части света не менее желчный американский критик, наоборот, вспомнил о Боге. «Только Судьба сможет спасти нас. За нее я молюсь часами». Возможно благодаря страху, но порядок и закон в стране все-таки сохранялся. Правда, писали о воровстве и разбоях, первыми жертвами которых пали винные склады и магазины. Писали, что Луизвиль и Спокан объяты пламенем пожаров, которых некому тушить, из-за высокого уровня смертности в рядах пожарных команд. Такова сила привычки, но наверняка понимая, что это может быть их последним репортажем и последней газетой, джентльмены пера не отказали себе в удовольствии включить в описание катастрофы так уважаемые ими курьезы и забавные происшествия. В Омахе религиозный фанатик, бегая по улицам голый, возвещал конец света и раскрытие седьмой печати. В Сакраменто местная дурочка, решив, что звери в цирковом зверинце непременно умрут от голода, открыла клетки и в награду за сострадание была жестоко изувечена львицей. Некоторый научный интерес представляло сообщение управляющего зоопарком Сан-Диего, в котором говорилось, что, при прекрасном самочувствии остальных животных, умерли все человекообразные обезьяны и мартышки. И с каждой новой строкой, физически ощущая, как давит, пригибает его к земле собранный воедино весь страх этой планеты, чувствуя холодный, ошеломляющий ужас одиночества, Иш понимал, что слабеет. Но не в силах отбросить газету он продолжал читать — читать как зачарованный. Человеческая раса, цивилизация по крайней мере, прощалась с этим миром красиво. Многие, спасая свою жизнь, бежали из городов, но те, кто оставался, как описывали газеты недельной давности, не превратились в толпы обезумевших животных. Цивилизация отступала, но, отступая, смотрела в лицо своему врагу и не бросала на поле боя своих раненых. Врачи и сестры не покинули больничные палаты, и тысячи добровольцев были рядом с ними. Целые города и районы объявлялись госпитальными и карантинными зонами. Прекратилась всякая хозяйственная деятельность, но люди обеспечивались продовольствием из государственных запасов чрезвычайного времени. Чтобы не допустить всеобщего падения морали и облегчить участь еще живых, власти прикладывали все силы по скорейшей организации массовых захоронений…Он прочел всю газету, а потом снова прочел ее, медленно вчитываясь в каждое слово. А что ему еще оставалось делать? Закончив читать во второй раз, он аккуратно сложил ее, вышел на улицу и сел в свою машину. Сел и подумал, что теперь это не имеет никакого значения, в чьей машине он сидит, потому что с равным успехом может сидеть в любой другой машине. В этом мире перестали существовать проблемы разделения собственности, но он предпочитал находиться там, где уже когда-то находился. Жирная собака опять появилась на улице, но он не стал звать ее. Он сидел и думал, а скорее всего не думал, а просто сидел с отключенным сознанием, в котором беспомощно метались обрывки мыслей, так и не складываясь в законченное решение. А когда очнулся, солнце поворачивало к закату. Он завел мотор и поехал вдоль улицы, время от времени останавливаясь и давая резкий, пронзительный гудок. Свернув на боковую улочку и продолжая методично сигналить, он объехал городок по кругу. Такой маленький городишко, который можно объехать всего за четверть часа и вновь вернуться к месту, откуда начал. Он никого не увидел, и никто не подал ему ответного сигнала. Зато он видел четырех собак, некоторое количество кошек, много бестолковых куриц и даже одну корову с обрывком веревки на шее, мирно пощипывающую траву городского газона. У парадных дверей нарядного дома, к чему-то деловито принюхиваясь, сидела большая крыса. Более не задерживаясь в центре, он вернулся к самому, как он теперь уже знал, богатому дому этого города. Не забыв молоток, вышел из машины. Время интеллигентных колебаний и размышлений перед запертой дверью уже прошло, и после третьего свирепого удара путь его был свободен. Как он и предполагал, в гостиной стоял большой радиоприемник. Нигде подолгу не задерживаясь, он поднялся по лестнице, быстро осмотрел верхние комнаты, снова спустился вниз, осмотрел подвал и только тогда вернулся в гостиную.— Ни души, — прошептал он и повторил громко, вслушиваясь в неожиданно по-новому прозвучавшие для него простые слова: — Ни души. Он щелкнул клавишей приемника и удивился, что электроэнергия продолжает поступать в дома. Решив, что лампы достаточно прогрелись, осторожно тронул ручку настройки. Тишина… ни музыки, ни человеческой речи, а только треск атмосферных помех больно давили на барабанные перепонки. Он переключил диапазон на короткие волны и снова услышал только писк и скрежет. Хотелось зажать уши ладонями, не слышать более этого космического воя, но он медленно повторял свои поиски на всех диапазонах. «Конечно, — размышлял он, — какие-то станции безусловно продолжают работу, просто они не могут вести передачи все двадцать четыре часа, как раньше». Он прекратил бесплодные попытки, оставил приемник настроенным на волну мощной, или бывшей мощной, радиостанции и лег на диван. Теперь, в какое бы время передача ни вышла в эфир, он обязательно услышит. Несмотря на ужас происходящего, его не покидало странное ощущение, что все это происходит не с ним, что он просто зритель последнего акта разыгранной на сцене вселенского театра великой драмы. Потом он понял, что это отличительная черта его характера. Он есть, был, когда-то был — а впрочем, какая разница — студентом, будущим ученым, а значит, одним из тех, кто больше умеет и предпочитает наблюдать, чем становиться участником событий. Вот так, размышляя на чужом диване, в чужой гостиной, он даже получил мимолетное, с некоторым оттенком насмешки над самим собой удовлетворение от оценки произошедшей катастрофы, как доказательство тезиса их университетского профессора экономики: «Беда, которую вы ждете, никогда не случится. Настоящая беда тихой незнакомкой вползает в ваш дом». Содрогаясь от ужаса черных кошмаров, человечество рисовало в своем воображении картины вселенской термоядерной катастрофы — догорающие вместе с их обитателями развалины городов, вздувшиеся трупы животных, почерневшую траву и обугленные деревья… Вышло все по-другому. Чисто и аккуратно, лишь слегка нарушив установившийся порядок, человечество взяли и… убрали с этой земли. «А это, — лениво думал он, — откроет перед пережившими катастрофу, если, конечно, такие остались, новые, интересные возможности существования». Ему было удобно лежать на этом диване, и вечер был теплым и тихим. Правда, физически он был измучен болезнью и, в не меньшей мере, истощен нравственно. Скоро он спал.Высоко над головой Луна, планеты и звезды продолжали свой плавный, медленный путь. И не имели глаз они, и не видели. Но с тех давних пор, когда полет фантазии впервые окрылил человека, вообразил человек, что смотрят они вниз на Землю. И если можем мы еще мечтать, и если этой тихой ночью действительно смотрят на Землю звезды, что откроется глазам их? И ответим мы, что не изменилась Земля. И если не поднимается дым из печей, дома обогревающих, не дымят заводские трубы, черным застилая небо, не горят ночные костры, путников, но взрываются вулканы, и ветер гонит пламя лесных пожаров. Даже с близкой Луны не увидеть разницу. Все также прекрасна наша планета и светится в этой ночи все тем же ровным голубым светом — и свет этот ни тусклее, ни ярче.Проснулся он, когда солнце стояло уже высоко. Несколько раз согнув и разогнув руку, с радостью понял, что боль в ней почти прошла, оставив лишь воспоминание да красное воспаленное пятно. И голова не болела и была ясной, а значит, оставила его другая болезнь, если, конечно, это была другая болезнь, а не сопутствующие симптомы змеиного укуса. И неожиданно он вздрогнул, потому что в эту секунду подумал о том, о чем никогда раньше не думал. Без всяких сомнений, он действительно болел этой новой болезнью, но, столкнувшись со змеиной отравой, и болезнь, и яд взаимно уничтожили друг друга. По крайней мере, это самое простое объяснение, почему он до сих пор жив. Он тихо лежал на диване и был очень спокоен. Разрозненные фрагменты головоломки начали понемногу находить свои места, складываясь в законченную картину. Люди, охваченные ужасом при виде больного, — это несчастные беглецы, понявшие, что нет спасения и чума уже опередила их. Поднимающаяся по горной ночной дороге машина — это другие беглецы, вполне возможно Джонсоны. Мечущаяся колли хотела сказать, что страшные вещи творятся на электростанции. Он лежал на удобном диване, таком удобном, что даже перспектива оказаться единственным оставшимся на земле человеческим существом не слишком сильно беспокоила и волновала. Возможно, оттого, что все это время он жил в добровольной изоляции от внешнего мира, шок от понимания произошедших в этом мире перемен был для него лишен той драматической окраски и силы, которая безусловно имела место, будь он сам свидетелем мучений и смертей своих близких, своего народа… И в то же время Иш не верил и не было никаких оснований верить, что он единственный человек на этой земле. Население страны сократилось, но сократилось всего на треть — так писали газеты, — и безлюдный Хатсонвиль тому подтверждение. Оставшиеся в живых или разбрелись по всему району, или эвакуированы в какой-нибудь медицинский центр. Прежде чем, стоя над могилой цивилизации, начать проливать слезы по гибели человечества, он должен выяснить, действительно ли разрушена цивилизация и действительно ли погиб человек. И для того чтобы сделать первый шаг на этом пути, он должен вернуться в дом, где жили его родители или — он надеялся на это — продолжают жить его родители.Приняв совершенно определенный план действий, Иш испытал нечто похожее на умиротворение — чувство, испытываемое всякий раз, когда на смену душевной сумятице приходила хотя бы временная, но все же уверенность в правильности сделанного выбора. Он встал с дивана и снова безуспешно покрутил ручки настройки длинных и средних волн. На кухне, распахнув дверцу холодильника, с легким удивлением обнаружил, что тот продолжает работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60


А-П

П-Я