Он обеими руками прижимал к груди набитый до бочкообразности, расползающийся по шву пластиковый пакет и агрессивновесело жевал жвачку.
— Ну, встречайте! — объявил он.
Солонников встретил его как мог, в результате чего пакет окончательно лопнул и несколько секунд Солонников ловил и подхватывал упорно выпадавшие баночки и свертки. Сложив выпавшее горкой на груди прогнувшегося назад Борбылева, Борис сказал:
— Идите-ка вы на кухню.
Борбылев, устремился мимо Солонникова, жизнерадостно напевая сквозь жевание.
Шумаков, стоявший за Борбылевым с мрачным безучастным видом провинившегося адьютанта, в джинсах и черной расстегнутой до пояса рубашке с закатанными рукавами, шагнул через порог. Руки ему оттягивали две огромные сумки.
— Валерий Палыч, здравствуй! — распростер руки Солонников. — Что пасмурен?
— Напьюсь я у тебя сегодня, — вздохнул Шумаков, — это факт. Держи сумку, ручка рвется.
— Давай. Ух!.. Тут что, стратегические запасы на случай осады?
— Угу, — Шумаков пяткой захлопнул за собой дверь. — У Николаича НЗ, а у меня — бутылки с зажигательной смесью.
Одна из сумок характерно позвякивала.
— Ну что ж, — сказал Борис, — вы первые, а потому мы сейчас с вами займемся гастро-сизифическим творчеством. Не отвертеться, гастросизифики!
— Эх, жизнь! — гремел на кухне Борбылев. Он был уже без пиджака, сверкал золотыми запонками в накрахмаленных манжетах, со звоном и лязгом выставлял из шкафов посуду, включал духовку и заглядывал в кастрюли.
— Чем помочь? — спросил Солонников, в две руки выкладывая снедь на стол.
— Сидите! — сказал Борбылев. — А я буду творить. А вы будете наносить отдельные штрихи и поддерживать мои благодарственные речи.
— Кому? — не понял Солонников. — Сыну?
— Жизни, Боря, жизни! — Борбылев, словно положил на лопатки, шлепнул на стол здоровенную ощипанную утку.
— Давайте я картошку, что ли, почищу, — бесцветным голосом предложил Шумаков. Не дожидаясь ответа, он отволок табурет к раковине, отворил дверку и сгорбился над мусорным ведром.
У Солонникова согнулась бровь:
— Валера, что случилось? На тебе лица нет.
— Фу, черт… — с отвращением сказал Шумаков и залез по локоть в помойное ведро. — Нож уронил. Да ничего, Солоныч, ничего… Все нормально.
— Значит мужик придет, примета такая, — сказал Солонников. Посмотрел на сгорбленную спину Шумакова. — Может, коньячку, а? Мужики! Апперитив, так сказать.
Шумаков не прореагировал. Картофельная шелуха аккуратной спиралью медленно спускалась из-под его ножа.
— Смотри сам, хозяин, — сказал Борбылев, прицеливаясь ножом к обреченной тушке. — Сегодня коньяку будет трудная задача продержаться. Счет пойдет на капли. Я думаю, надо заначить пару емкостей, чтобы не бежать до палатки.
Он подмигнул Солонникову.
— Теперь это будет называться «сходить в библиотеку», — усмехнулся Солонников.
Борбылев творил стоя, засучив рукава рубашки. Быстро и ловко расправившись с уткой, он закрыл духовку.
— Сейчас делаем салаты. Так… — Борбылев, с видом главнокомандующего посмотрел на часы. — Утка будет готова через два часа. До тех пор селедка-картошечка. После, соответственно, чай-варенье. Ну, а в промежутках — по-мелочи.
Он толкнул ногой дружно звякнувший пакет.
Борбылев вдруг замолчал и заулыбался, и принялся резать помидоры. Солонников смотрел на снующий в красной мякоти гладкий нож, на ловкие пальцы Борбылева. Тот свалил нарезанное в салатницу, постучал тупой стороной ножа по разделочной доске и подмигнул Солонникову.
Борис уселся напротив Борбылева, выбрал себе яблочко, ритуально обтер его ладонью и откусил. Как все же приятно общаться с человеком, у которого все хорошо и которому, главное, ничего больше не надо.
— По-моему, Николай Николаевич, грех спрашивать, что вам еще нужно для полного счастья, — сказал Борис.
— Грех, это точно, — согласился Борбылев, вываливая в салатницу майонез из банки. — Лучку порежь.
С яблоком в зубах Солонников порезал лук.
— Эх! — сказал Борбылев. — Ждем еще одного — и покатимся.
Он вскрыл банку селедки и закатил глаза от пряного аромата. Солонников, тряся головой и промаргиваясь после лука, порезал селедку, разложил ломтики в узкой селедочнице, полил маслом.
— А хлеб есть? — спросил Борбылев, озираясь.
— Сейчас, — Солонников вскочил.
— Валера, как у тебя дела? — спросил Борбылев. Он художественно обкладывал селедку зеленью. — И маслину в пасть…
— Я всю почистил, — Шумаков повернулся к нему. — Что еще?
— Еще? Ставь на огонь! — приказал Борбылев. — И следи. Так, — он крепко размял ладони, оглядывая кулинарный фронт.
— Можно я закурю? — спросил Шумаков.
— Кури, конечно! Почему ты спрашиваешь? — удивился Солонников. — Вот пепельница.
— Так у тебя вроде нельзя… Пардон, — Шумаков обогнул Солонникова и поставил кастрюлю на плиту. — Прошлый раз весь вечер промаялся. Все раскрыли рты, как пионеры, на колдуна уставились. Прикладываются исправно, но…
Он надорвал пачку, прислонился к холодильнику и замер, глядя в окно.
Солонников, вытирая стол, пожал плечами:
— Меня это тоже удивило. Я, например, просто не хотел. И это странно… Слушай, Валера! Ты в тот раз совсем другой был, прямо тигр, рта никому не давал открыть. Здорово ты с колдуном схлестнулся!
Шумаков слабо улыбнулся и наконец сунул в рот сигарету. Неожиданно лицо его исказилось — на его месте словно появился другой человек. Но через мгновение лицо Шумакова снова стало безучастным. Он сел на табурет и задымил, прикрыв глаза.
— Кошмар какой-то, — покачал головой Шумаков, не открывая глаз.
Борбылев сочувственно посмотрел на него, но ничего не сказал.
Солонников подсел к Шумакову.
— Валера, могу я чем-то тебе помочь?
— Только выпивкой, — буркнул Шумаков, открыл глаза и с ненавистью уставился на тлеющий кончик сигареты.
— Ну почему же… — сказал Солонников. — Говори, что случилось, и я подумаю. Вдруг все же чем-то смогу.
Шумаков раздавил окурок в пепельнице и с минуту молчал.
Солонников терпеливо ждал.
Шумаков поднял голову и хмуро-внимательно посмотрел на Солонникова.
Борис спокойно смотрел на него и едва заметно кивнул.
— Ну, хорошо, слушай. Жил я жил, тянул свою лямку, мужественно не замечая перемен вокруг, и вдруг стало мне скучно жить. Просто тошно, понимаешь, стало. Словно я шел-шел, и оказался перед запрещающим знаком, за которым ничего нет, пустота. Непонятно, что он запрещал. Понял я тогда, что дело не в знаке, а во мне самом. Глупо следовать правилам, если видишь, что они дурацкие. И появился у меня план… послать на фиг этот знак и все, что было до него, и просто пойти другой дорогой. Тем более, что нынешнее время как раз способствует крутым поворотам. Короче, бросил я диссертацию свою вконец замученную и ударился в бизнес. Не простой бизнес, понимаешь, не ящик сникерсов перепродать… Все организовал тщательно, с научным подходом, идиот… — Шумаков с отчаянием помотал головой. — Была сложная пирамида из посулов, долгов, взяток и обещаний. Высиживал я эту гору год. Опыта не было никакого, но словно кто-то нашептал мне. Короче, организовал. Наметил узел, осталось затянуть. Я должен был провести высокоатмосферный эксперимент, получить отличные результаты, зарекомендовать кое-какой приборчик, прорекламировать коечье оборудование… Общался я на уровне директоров институтов, западных производителей спецтехники. Все очень серьезно, сам видишь. Играл покрупному. Благо, что связей по прошлой научной работе много осталось. За этот удачный эксперимент, — монотонно говорил Шумаков, — я должен был получить кучу бабок — кредит на дальнейшее развитие, а так же патент — вещь в цивилизованном государстве весьма полезную. Ну, там, разумеется, статейки по умным журнальчикам тиснуть — тоже не последнее дело, участвовать в организации производства этого оборудования…
Солонников со смешанным чувством растущего удивления и уважения смотрел на Шумакова. А глаза того уже не смотрели, остекленев, голос перехватывало:
— Короче, все это вместе должно было сработать! А оно, черт бы его подрал, не сработало! И сейчас я сижу по уши в болоте такого дерьма!.. А все, с кем я пил водку и кто клялся мне в вечной дружбе, всем плевать, что сегодня ночью на полосе какой-то ублюдок зацепил наш самолет!!!
— Короче, тебе нужен самолет, — заключил Солонников.
— Смешно, — голос Шумакова сел. Он дрожащей рукой потянулся за сигаретой.
— Я не шучу. Но надо подождать… — Борис прикинул, -
…около недели. Он сейчас в рейсе, обеспечивает экспедицию. Прилетит порожняком — и он твой.
Шумаков вскинул голову, уставился на Солонникова, и — сник.
— Поздно.
— Они не могут подождать неделю?
Шумаков прислонился затылком к холодильнику, выпустил дым в потолок и прикрыл глаза. Лицо его стало равнодушным.
— Не знаю как у вас на фирме, Борис, — медленно, через силу проговорил он, — а у нас каждый за себя. Институт разваливается, все собачатся, кусок изо рта рвут…
— Заказ сразу ушел к другому?
— Ну… Почти что так.
— Давай поборемся, — предложил Солонников. — Скажи, с кем ты в договоре и кто задел самолет?
— Не бери грех на душу, — неуверенно сказал Шумаков.
Солонников помолчал.
— Что, так серьезно?
— Да нет… Просто, знаешь ли, я этого мерзавца убить могу. Не представляю, как можно случайно задеть такую махину… Ты его искать, что ли, собрался? Поздно уже, все, оставь! — он раздраженно отшвырнул сломанную сигарету. — Не успеть все равно. Мы одно оборудование на борт монтировали месяц.
Солонников что-то молча прикидывал про себя.
Шумаков потер лицо ладонями и продолжал спокойным голосом:
— Позвонили мне заказчики… Рвем договор, говорят. Я им — мужики, дурацкая случайность, я все улажу! Они мне — это ваши проблемы, у нас тоже дела, ждать не можем. И — все… Хорошо хоть в деньги влезть не успел. Ну, и я после всего этого…
— Что?!
— Расстроился, — Шумаков хихикнул. — Разве не видишь? Всю ночь…
Он вставил в зубы сигарету и замер, забыв закурить. Глаза его снова остекленели.
Солонников наклонился к Шумакову и сжал его холодную вялую ладонь.
— Мы сейчас с тобой выпьем коньяку, — твердо сказал Солонников. — Помоему, это как раз то, что тебе сейчас нужно. А потом решим, что делать. Хорошо? Выход всегда есть.
В прихожей затренькал звонок. Борбылев вытирая руки, устремился из кухни:
— Я открою.
Солонников прикрыл за ним дверь, поставил на стол бутылку и два стакана. С треском отвинтил крышку. С плеском налил до краев. Хрен с ней, с заначкой! Они посмотрели друг на друга и молча чокнулись. Шумаков тяжко вздохнул и, подперев щеку ладонью, уставился в пустую рюмку.
— Эх, Солоныч! Эх…
Борис похлопал его по плечу.
В прихожей бубнили возбужденные голоса.
Борис поднялся.
— Хозяин! — гулким басом мажордома позвал Борбылев. — Хозяин! Тут человек с коньяком.
Солонников выскочил в коридор.
— Где коньяк?
— Вот человек.
Держа ладного невысокого Данилевича за плечи, Борбылев как бы представлял его Солонникову, а Данилевич в свою очередь протягивал Борису бутылку «наполеона», и оба сияли лучезарными улыбками.
— Добрый вечер, — Солонников пожал протянутую руку и принял бутылку. Коньяк был настоящим. — Ого! Это в честь чего же мы так гуляем?
— Все расскажу! — сияя, казалось, всеми типами улыбок сразу, сказал Данилевич.
— Да что случилось-то, что за день такой? Двое веселяться, один с горя вянет…
— Пардон! — Борбылев поднял руки, удалился в гостиную и стал там шуршать скатертью и звенеть посудой.
Данилевич посмотрел на Бориса внимательно, настолько внимательно, что даже показалось будто не человека он в этот момент видел, а что-то важное вспомнил, связанное с этим человеком, и неслышно пошевелил губами, проговаривая то, что вспомнил.
— Леонид Иванович…
— Простите! — Данилевич подался к Солонникову и вполголоса с жаром спросил: — А кто с горя вянет? Кто еще пришел?
— Валера, — Солонников кивнул на кухонную дверь оранжевого стекла. В том, с каким проворством Данилевич направился к кухне, было что-то неприятное Борису.
Он остался стоять под вешалкой, сжимая в руках бутылку.
Данилевич заглянул на кухню:
— Валерий Павлович, мое почтение.
Шумаков поднялся, покачнувшись:
— И вам… Добрый вечер.
Данилевич пристально смотрел на него. Шумаков имел растерзанный вид и попытался спрятать за спину уполовиненную бутылку. У Солонникова нехорошо скребнуло по сердцу. Как бы повежливее его отсюда… Он шагнул к Данилевичу.
— Не скапливайтесь, не скапливайтесь, товарищи! — прогудел Борбылев, проходя на кухню с громадным блюдом под утку. Воспользовавшись теснотой коридора, он вытеснил Данилевича в прихожую. — Снедь уже доходит, поэтому прошу всех удалиться. Пока набирайте слюну и формулируйте тосты.
Он улыбнулся Данилевичу и закрыл за собой кухонную дверь.
Данилевич принялся сдирать ботинки, поглядывая на оранжевое стекло.
— Ну, Валера! — донеслось укоризненно из-за двери. — Нельзя же так! Сейчас за стол садимся…
— Леонид Иванович! — позвал из глубины квартиры Солонников. — Проходите, прошу вас.
Затихли бурные, хором поздравления Борбылеву, который историю рождения внука и все последувавшие за ним события описал очень живо и с увлечением. В лицах и с комментариями. Особенно удался у Борбылева образ самого Артема. Артема пускающего пузыри, Артема орущего. Все встали, чокнулись, дружно крякнули, потянули носами воздух и расселись по местам. Солонников — во главе стола в легком кресле, как капитан, Борбылев с Данилевичем — на диване, Шумаков — напротив них на стуле.
Отставив рюмку, Солонников атаковал полную тарелку.
— М-м! Николай Николаевич — божественно!
Борбылев, любовно накладывавший себе и Шумакову гарнир, поднял глаза:
— Ага?! Ешьте!.. Я вам потом еще кое-что расскажу. На десерт. Оч-чень интересное. А сейчас прошу следующего, по кругу…
Данилевич с видимым удовольствием принял эстафету:
— Позвольте, начну немного издалека. Я, мужики, встречался с колдуном.
— Когда?
— С тем самым?
— Да. Вчера. Вернее, он позвонил мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15