Сергей, я рожаю.
– Хорошо, я понял.
– Мне нужно, чтобы ты приехал и забрал вещи.
– О'кей. Приеду обязательно. Часов в пять вечера.
– Нет. Мне нужно, чтобы ты приехал в течение часа.
– Мяв, я не могу, я сейчас бегу на работу, у меня встреча, а потом…
– Сергей, у меня операция через два часа!
– Боже, что случилась? Что-то с тобой? Что-то с ребенком?
– Да не ори ты! Ничего не случилось!
– Ты что, рожаешь?!
– Да!!!
Похмелья как такового не наблюдалось. Только некоторая заторможенность. Благодаря ей я смог собраться с мыслями и выстроить планы на ближайшие двое суток. 27 декабря Катя рожает… то есть ее рожают… то есть ей делают кесарево, а рождается моя дочь. А может, все-таки сын? УЗ И тоже ведь не дает стопроцентную гарантию…
Не отвлекаться. С 27 по 29 декабря у меня законные отгулы. 30-го у нас корпоративный банкет-работы не будет. 31-го – понятно. С 1-го по 10-е на работе можно не появляться. С одной стороны, это удобно. С другой – придется за сегодня и завтра решить хотя бы самые важные вопросы, чтобы никто меня не дергал.
Я сел за составление списка самых важных вопросов, когда позвонила Катя. Голос у нее был встревоженный, но я-то понимал, что это обычное волнение перед родами, поэтому продолжал составлять список.
– Я рожаю, – сообщила мне жена потрясающую новость.
«А я думал, – чуть было не съязвил я, – что тебя с аппендицитом положили». Однако сдержался и сказал как можно более уверенно:
– Все будет хорошо, не переживай.
И вписал в список: «Проверить, поздравили ли новых авторов с Новым годом».
Катя продолжала ныть. «Главное, – подумал я, – побольше уверенности в голосе». И продолжил составлять список, время от времени издавая подбадривающие звуки. Однако по голосу роженицы я почувствовал, что на сей раз ей нужны не заклинания, а какие-то конкретные действия. Кажется, нужно было что-то забрать из больницы. Какие-то вещи. Потому что через час…
– Что!? – заорал я. – Ты рожаешь прямо сейчас?!
– Нет,- ответила супруга, ив голосе ее послышалось облегчение, – через час. И ты…
– Да понял я, понял! Нечего мне по два раза все повторять! Бегу!
Одевался я со скоростью застигнутого любовника, но все-таки успел подумать: «И почему она сразу мне не сказала? Решила подготовить? Мальчика нашла!»
– Эй! – Машка оторвалась от телевизора и с интересом наблюдала за моими акробатическими этюдами с одеждой. – Ты куда?
– К маме, – отозвался я, одновременно застегивая рубашку, брюки и часы. – Сиди дома. Можешь смотреть телевизор. Еда в холодильнике. Если что, звони.
Кажется, из-за захлопывающейся двери донеслось: «Я тоже к маме!» – но догнать меня не смогло – по пути к лифту я преодолел звуковой барьер.
В больнице я оказался за пятнадцать минут до времени «Ч» (или «Р»?). И там понял обиднейшую вещь: мужчина – бесполезное и даже лишнее существо. По крайнем мере, в процессе продолжения рода. У него в этом процессе есть всего две функции: обеспечить зачатие и забрать личные вещи из роддома. В момент родов мужчина способен только слоняться по коридору и мешать медперсоналу.
Теперь-то я пожалел, что не захватил с собой Машку, – это очень энергичный ребенок, все мое свободное время ушло бы на контроль за ней. А так пришлось потратить время на изучение наглядной агитации и здравоохранительных брошюр. Профессиональный интерес заставил заглянуть в выходные данные. Некоторые брошюры («Пьянство и беременность», например) были отпечатаны еще при советской власти. Прочитав все, что состояло из букв, я затосковал.
«Неужели нельзя родить побыстрее? – думал я. – Тоже мне, уникальная хирургическая операция! По нынешним временам, это – как зуб вырвать. Или, пардон, в туалет сходить!» Последняя мысль оказалась некстати: у меня тут же схватило живот.
Я чуть не заплакал. По моим прикидкам, операция вот-вот должна была закончиться. И что, моего ребенка вынесут как раз в тот момент, когда я буду сидеть на унитазе? Хорошенькое начало жизни! Как я ему… ей буду в глаза смотреть? И я решил терпеть. Терпят же женидины родовые схватки!
И тут на память пришли странности, которые творились со мной в начале Катиной беременности: токсикоз на расстоянии, обостренное обоняние… «А вдруг оно повторяется!» -испугался я. Судя по рассказам специалистов и очевидцев, мне светила смерть от болевого шока. «Спокойно, – приказал я себе, – у Кати сейчас никаких схваток нет. Она под обидим наркозом. Это у меня от нервов». Но легче не становилось. Я был настолько поглощен борьбой со своим бурлящим внутренним миром, что не сразу среагировал, когда сестричка выкатила кювету из операционной. В кювете было что-то живое.
– Эй! – я бросился наперерез, враз забыв о своем животе. – Это не мое случайно?
– Емельянов? – спросила сестра. – Тогда ваше. Смотрите, какая красавица!
Я посмотрел. Больше всего «красавица» напоминала полено, плотно обмотанное пеленкой. Ничего человеческого (тем более – вызывающего умиление) в сморщенном фасном личике не наблюдалось. Существо открыло ротовое отверстие и заскрипело.
– Вылитый папа! – заявила сестра и укатила мое сокровище дальше по коридору.
Видимо, она установила фамильное сходство по количеству глаз, ушей и носов.


**

Время – штука странная. В момент, когда отходишь от наркоза, кажется, что каждая секунда тянется час, а потом об этом и вспомнить нечего. Что я делала в реанимации? Заснула, потом проснулась. Все.
Помню, что надоедливая медсестра каждые пять минут меня будила и задавала дурацкие вопросы. Как потом выяснилось, это происходило раз в час. Помню, что разговаривала с Сергеем по телефону, и он мне в трубку что-то кричал, а я с трудом выдавливала из себя междометья. И в очередной раз потряс оптимизм врачей. Когда я спросила, когда мне покажут ребенка, медсестра радостно ответила:
– Если педиатр не пришел, значит, все хорошо. Они приходят только если плохо.
С Наташкой мы воссоединились только через сутки, когда меня выперли из реанимации и перевели в послеродовое отделение. Честно говоря, никакой радости я не испытала. В связи с переводом Мне забыли сделать обезболивающий укол, я долго перемещалась по лестницам с этажа на этаж и жутко устала, пока обустраивались на новом месте. И тут мне приносят Наташку. Хоть бы предупредили!
Пока я ходила беременная, все время представляла, что у меня в животе маленькая Маша. Или, по крайней мере, что-то очень сильно на нее похожее. А мне принесли совсем не Машу. Ну ни капельки не похоже. Красненькая вся, в уродских больничных пеленках, запелената так, что щеки висят, и глаза как щелочки. И пахнет от нее какой-то карболкой. Медсестра плюхнула ее рядом со мной на кровать.
– Первый ребенок?
– Нет, второй.
– А, ну тогда кормите. И ушла.
И тут Наташка открыла глаза. Оказалось, что они у нее огромные – синие-синие и обалденно красивые. Я просто утонула в этих глазах. Некоторое время мы сосредоточенно рассматривали друг друга. Причем у Наташки взгляд был намного осмысленнее. По крайней мере, через пару минут, когда в нем совершенно отчетливо начало читаться: «Мама, ну что ты смотришь? Есть давай!»
Когда медсестра пришла забирать ребенка я опять оказалась к этому совершенно не готова. Как забирать! Я еще не насмотрелась!
– Завтра отдам вам ваше сокровище. Насмотритесь еще. А сегодня поспите, пока дают. Последний раз.
Трудно сказать, помню ли я последующие несколько дней.
Кое-что навсегда врезалось в память. Катя, которую выкатили из операционной вслед за скрипучим детенышем. Мой приезд на работу, когда я ходил от человека к человеку и рассказывал главную новость своей жизни. По-моему, я сделал несколько кругов, но никто не поправил меня- все смеялись и поздравляли.
Еще помню, что в первый же день мне нужно было накупить кучу всяких тряпок и предметов. В частности, следовало приобрести коляску и кроватку. Мне сказали (еще до Рождества), что можно пока купить что-то одно, но что именно? Я взял бутылку коньяка и бутылку «Мартини» и двинулся по соседям за советом. Советы выпали из памяти, но на следующий день дома обнаружились все необходимые предметы туалета новорожденного, а также довольно крепкая деревянная кроватка. Но коляску я тоже купил тем же вечером.
Очень хорошо помню, как Катя с новороаденной стояли у окна палаты, а мы с Машкой прыгали внизу (и еще неизвестно, кто прыгал активнее).
Я, конечно, был счастлив. Наверное. Нет, я точно был счастлив. Не могло оказаться по-другому. Я бы набил лицо всякому, кто усомнился бы в моем отцовском счастье. Но, с другой стороны, я отчетливо вспоминаю шок, когда я осознал, что теперь в нашей спальне будет располагаться еще одна кровать, а в ней – еще одно живое и (потенциально) разумное существо. И это не Машка, которая сама о себе позаботиться сможет. Помню суеверный ужас, когда я впервые осознал, что вон в том окне – моя собственная дочь. Плоть от плоти. Даже не осознал, а почуял.
Помню, как во время очередного обмывания Наташки один из соседей хлопнул меня по плечу и объявил:
– Значит, девка? А у меня пацан! Три года уже парню. Возьмешь в зятья?
И мне не было смешно. Я понял, что напрягаюсь, когда какой-то незнакомый трехлетний мужик посягает на мою дочь.
Словом, запечатленных событий осталось много, но в цельную картину они так и не сложились. Все случилось слишком неожиданно. У женщины больше возможностей подготовиться к появлению на свет продолжателя рода. Она девять месяцев таскает в себе это существо, чувствует его первые движения. А муж… а что муж? Головой он все понимает, может прочитать лекцию о внутриутробном развитии, но когда маленький живой человечек оказывается у него на руках, а все вокруг уверяют, что это – его дочь… Это фокус покруче копперфильдовских.


**

Только 30 декабря до меня дошло, что на дворе Новый год. То есть я догадывалась, что он будет, но что буквально завтра, сообразила только что.
Мы с Наташкой окончательно обжились в новой палате. Я ее переодела в Машкины ползунки, и она сразу стала родная и запахла сладким молочком. Позади осталась послеродовая депрессия. Я всегда говорила* что фраза: «На третьи сутки после родов у женщины может внезапно испортиться настроение» – не полностью отражает ту гамму чувств, которую испытываешь в этот момент. Вселенская скорбь и неземная тоска в одном флаконе – вот приблизительные аналоги этого состояния. Сначала я расплакалась, потому что проснулась и не обнаружила в телефоне 8М8КН от Сергея. Что же это он, проснулся и о нас не думает? Потом я обрыдалась, потому что Наташка отказалась есть. Потом пришла врач и как-то не так мне улыбнулась… А потом я вышла в коридор и столкнулась с зареванной соседкой по реанимации.
– А у тебя что случилось?
– У меня у соседки по палате ребенок всю ночь ревел. Его так жа-а-алко…
И в этот момент я поняла, что мне тоже жалко этого ребенка. Так жалко, что я сейчас заплачу.
Коллективное рыдание прервала проходившая мимо акушерка.
– У-У-У, девочки, какие вы хорошенькие. Вы плачьте, плачьте, не держите в себе. Только не увлекайтесь, а то ребеночки нервничать будут. Пойдемте, я вам валерьяночки налью. Все на Новый год будут шампанское пить, а вы, значит, валерьяночку.
Видимо у акушерки был очень большой опыт по оживлению таких, как мы, потому что через несколько минут мы уже смеялись, стоя у нее на посту.,
– А вы попроситесь у врача, вас на Новый год домой отпустят. Толку вам здесь валяться, все равно не до вас будет. Потом приедете второго, швы снимут. Как раз уже все протрез… в себя придут.
К концу фразы в акушерке проснулась профессиональная гордость.
Врач согласилась меня отпустить с тщательно скрываемою радостью.
– Но только ты ничего не готовь. Твоя задача лежать на диване и есть. А тебе периодически должны подносить ребенка. А потом уносить, когда покормишь. Понятно?
Понятно-то понятно, только маловероятно…
Я как в воду глядела – полежать мне не дали. Но вовсе не потому, что заставляли что-то делать, об этом не могло быть и речи, а потому что к нам все время кто-то приходил. Зашел Петрович, сменяясь с дежурства, потом пришла Люда, принесла тарелку пирожков, потом пришли сестрички из 129-й квартиры, позвали Машку к себе. Я им сдуру рассказала про то, как у нас дома дети накануне Нового года ходят по квартирам «колядовать» и им за это дают много вкусного. У детей загорелись глаза, я торопливо добавила, что это можно делать только со взрослыми.
– Кто же нами пойдет? – с тоской в голосе спросила одна из сестер. – Может вы?
В детских глазах, обращенных на Люду, было столько надежды…
– Нет, – решительно сказала Люда, – я не могу. Я же взрослая женщина. Меня же узнают.
– А ты маску надень! – подсказала находчивая Маша.
– Но я все равно не могу. Не уговаривайте. Хотя это бы было забавно. У меня даже цыганская юбка сохранилась, во время ремонта нашла… А в 175-й квартире такой интересный мужик живет. Одинокий.
Все глаза были устремлены на Люду.
– Ну что вы все на меня пялитесь? Пошли одеваться! Мне даже страшно было спрашивать Машку, когда
она через три часа вернулась домой с мешком всяких вкусностей, где они были и что делали. Лучше мне этого не знать, молодой маме нервы нужно беречь.
Если начать рассказывать про этот Новый год, то получится, что хуже праздника в моей жизни не было. Во-первых, уже к девяти часам вечера я дико устала. Мне хотелось только одного – взять Наташку и забиться с ней куда-нибудь в тихое место. Во-вторых, Наташка очень бурно отреагировала на переезд домой – из тихого ангелочка в роддоме превратилась в орущего монстрика, которого приходилось кормить каждые два часа, чтобы он замолчал. Я специально покормила ее в одиннадцать в надежде встретить Новый год, но не тут-то было –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20