Остер покачал головой.— Валяй, землянин, — еле слышно, безнадежно произнес он, — прикидывайся, будто для тебя что-то значит наш кодекс чести и кровной мести!— Остер, — сказал Раннирл, — Кеннард одобрил его вызов, дал ему право…— Убрать сообщника, чтобы мы никогда не дознались правды, и организовать для нас красивое представление. О-да, неплохо придумано; но ты же сам видел, Раннирл, Джефф узнал его. Что ему еще оставалось делать? Я хотел взять этого шаруга живым, чтобы мы наконец узнали правду.«Он врет, — безнадежно подумал Кервин, — он все врет».— Если бы ты не вмешался, Раннирл, — продолжал Остер, — мы бы наверняка схватили его.Раннирл с сомнением покосился на Кервина.— Пошли, — устало произнес тот. — Делать нечего, пора возвращаться. — Остер умудрился снова все запутать, извратить. И Раган ускользнул. Кервин страшно устал, и рука его начинала болеть там, где вошел нож Рагана.Теперь на улицах было уже не так пустынно, и немало кому довелось подивиться на бредущих гуськом троих комъинов, у одного из которых все лицо было в крови, а у другого рука висела на сооруженной наспех из разорванного рукава перевязи. С каждым шагом усталость от этой нескончаемой ночи все тяжелей и тяжелей наваливалась на Кервина. Когда они добрались до Башни и миновали Вуаль, электрическое покалывание, казалось, забрало последние силы; не глядя по сторонам, Джефф прошаркал через большую гостиную, поднялся по длинной лестнице, поплелся прямиком к себе и громко захлопнул дверь.В шикарной ванной комнате он стащил через голову импровизированную перевязь и рубашку, неуклюже приподняв правую руку и скривившись в гримасе боли. Кервин сунул голову под струю холодной воды, а когда, отфыркиваясь, выпрямился, усталость никуда не ушла, но в мыслях прояснилось. В ванную бесшумно проскользнул слуга- кирри и в ужасе замер, уставившись на Джеффа своими огромными зелеными глазами без зрачков и неодобрительно скривив тонкие меховые губы; потом пробурчав что-то неразборчивое, кирри так же бесшумно удалился, чтобы вернуться с какой-то густой желтой мазью, которую наложил на рану, после чего ловко перебинтовал Кервину плечо своими странными, без большого пальца ручками.Стоило ему закончить, в комнату без стука вошел Остер; Кервин махнул рукой на столик, где был брошен нож Раннирла.— Если у тебя очередная гениальная идея, вон нож, — сказал он. — Если нет — убирайся к черту.Остер был бледен; он до сих пор не смыл еще с лица размазанную кровь и то и дело осторожно притрагивался к носу.— Кервин, я понимаю, тебе есть за что меня ненавидеть, но я должен тебе кое-что сказать.Кервин хотел было пожать плечами, но обнаружил, что это слишком больно, и передумал.— Сильно болит? — поморщившись, поинтересовался Остер. — Кирри проверили, не было ли на ноже яда?— У землян такого не принято, — фыркнул Кервин. — Это, скорее, даркованские фокусы. Да и не очень-то убедительно звучит — с чего это вдруг ты так забеспокоился о моем здоровье после того, как из кожи вон лез, лишь бы подставить меня под нож?— Может, мне и поделом, — произнес Остер. — Верь себе на здоровье во все, что угодно. Но для меня в жизни существуют только две вещи — и ты губишь обе. Возможно, ты сам того до сих пор не понимаешь — но от этого, черт возьми, все только еще хуже!— Ближе к делу, Остер, или выметайся.— Кеннард говорит, что у тебя в памяти какой-то блок. Я же не обвиняю тебя в намеренном предательстве!— Чертовски мило с твоей стороны.— Ты сам и не хотел бы нас предавать, — произнес Остер, и неожиданно в лице его словно лопнула какая-то струна, — и ты до сих пор не понимаешь, что это значит! Земляне специально подсунули тебя нам! Подослали, рассчитывая именно на то, что и произошло — что мы примем тебя, стажем полагаться на тебя, потому что ты настолько очевидно один из нас… — Голос его оборвался. В ужасе Кервин осознал, что на глазах у Остера блестят слезы, и того трясет с ног до головы. — Так что, разумеется, мы клюнули на приманку — и как можем мы ненавидеть тебя после этого?Кервин зажмурил глаза. Это было как раз то, о чем он старательно пытался не думать.С самого появления на Даркоувере им манипулировали. И кто мог заниматься этим, кроме землян? И какая цель могла при этом преследоваться — кроме как заставить его теряться в догадках, выбить у него из под ног почву, толкнуть к комъинам?Мина с часовым механизмом — вот он кто! Арилиннские комъины приняли его — и теперь он в любой момент может взорваться прямо у них в руках!Остер осторожно положил руки Кервину на плечи — так, чтобы не потревожить раны.— Мне очень жаль, что мы не успели подружиться, — произнес он. — Хотя ты, наверно, сейчас думаешь, будто я говорю это потому, что мы все время были на ножах.Джефф покачал головой. В искренности переживаний Остера не мог бы усомниться никто, обладающий хотя бы малейшими телепатическими задатками.— Нет, не думаю, — ответил он. — Но что я могу поделать? И чего они хотели добиться?Голос Остера стал совсем неслышен.— По-моему, они надеялись, что с твоим появлением круг развалится.— А теперь, когда мы обнаружили шпиона и можем снова его поймать?— Если бы дело было только в этом! Но есть еще одна вещь; я пытался этого не замечать, но… — Лицо его стало совсем бледным и застыло, словно маска. — Джефф, что ты сделал с Элори?Сил ответить у Кервина не нашлось. Его чувство вины, страх Остера наполняли комнату подобно отвратительным миазмам.— Оставь нас, Джефф, — глядя прямо ему в глаза, произнес Остер. — Ради всех ваших земных богов, оставь нас. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь; но если это правда, если мы тебе не безразличны — оставь нас, пока все не погубил. Пока еще не поздно.Он развернулся и вышел, а Кервин бросился ничком на кровать.Остер был прав. Сумрачным эхом в голове у Джеффа отдались слова женщины — бывшего матричного механика из Старого города, жизнью заплатившей за то, чтобы приоткрыть Кервину хоть частицу его прошлого: «Ты найдешь свою любовь и погубишь ее, но вместе с тем спасешь» .Пророчество сбылось. Он нашел свою любовь — и уже подошел очень близко к тому, чтобы погубить ее. Может, он действительно спасет ее, если сбежит из Арилинна?Кервин поднялся с кровати; на лице его застыла мрачная решимость. Теперь он знал, что делать.Медленно, избегая заглядывать в украшающие стены великолепной комнаты зеркала, он стянул замшевые бриджи и зашнуровал низкие сапожки. Он облачился в черный кожаный мундир, снятый в день прилета в Арилинн.Джефф замялся, когда взгляд его упал на матричный камень, и выругался; ему хотелось вышвырнуть кристалл в окно, но в конце концов он засунул матрицу в карман: «Она принадлежала моей матери; она отправилась с Клейндори в ссылку. Может отправиться и со мной».Он снова замялся, когда взгляд его упал на вышитую, отороченную мехом даркованскую накидку, с которой все и началось, но в конце концов набросил ее на плечи. Это его собственная вещь; за нее заплачены деньги, заработанные на других мирах; да и черт с ней, с романтикой, в конце концов — это единственная его защита от ночного дождя и снега. Вряд ли есть смысл мерзнуть, с двумя ножевыми ранами-то. И — в высшей степени практическое соображение — на улицах Арилинна землянин будет выделяться, как одинокий эдельвейс на голых вершинах Хеллерса; накидка может ему сохранить анонимность, пока он не уберется подальше.Он подошел к двери. Откуда-то доносился приятный запах готовящейся еды; драки на ножах, кровные раздоры, бесконечные телепатические операции на матричных кольцах, при одной мысли о которых мурашки по коже бегают — все это приходит и уходит, но практичная Месир так и будет составлять меню обеда, покрикивать на кирри , чтобы те ничего не перепутали, журить Раннирла за то, что он только портит аппетит перед обедом таким количеством вина, пришивать новые ленточки к воздушным платьям Таниквель, упрекать Коруса, что, мол, сколько раз говорить, нельзя отряхивать сапоги в обеденном зале… Издалека донесся ее бодрый, спокойный голос, и Кервина кольнула ностальгическая боль. Это его дом: единственный его настоящий дом .Джефф миновал приоткрытую дверь; до него донесся свежий, цветущий аромат Таниквель, и он услышал, как она что-то напевает. На мгновение перед глазами у него промелькнула ее хорошенькая, — ладная фигурка с кудрями, собранными в пучок на затылке, в наполненной зеленоватой водой ванне. Нежность подступила к горлу комом; Таниквель еще не знала, чем кончился поединок с Раганом. Она выспалась после ночного сеанса и еще не говорила ни с Остером, ни с Раннирлом, ни с Кеннардом…Он замер ледяным изваянием. Очень скоро между ними начнет — если уже не начала — виться паутина раппорта, и все узнают, что он задумал. Он должен уйти немедленно, не тратя времени на прощания и прочие сантименты — или они обязательно догадаются, что он задумал («О Боже, если они догадаются!»), и ему снова придется выдержать настоящую битву.Кервин набросил на голову капюшон, молча спустился по лестнице; миновал Вуаль, отделяющую Башню от внешнего мира. Решительной походкой, гоня усталость, обогнул скопление строений у подножия башни и крошечный аэродром и направился в город.Определенных планов у Джеффа не было; и даже намеков на планы. Куда ему податься? Земля давно отвергла его; теперь и на Даркоувере ему не находилось места. Впрочем, в конце концов, может, это самый лучший выход — вернуться в Земной сектор; пусть себе депортируют. Хватит противиться судьбе…Хотя, если земляне подослали его к комъинам как живую мину с часовым механизмом… И если теперь он действительно возьмет да вернется и сорвет им этот план саботажа — наверняка ведь вынашивавшийся много лет… Что тогда?Какая разница?Какая теперь, черт возьми, разница?Джефф поднял голову и вперился прямо в огромный красный глаз солнца. Тот медленно опускался за нависающую над городом громаду Арилиннской Башни; а из-за горизонта накатывались темнота, промозглый холод и тишина. Последний отблеск Кровавого Солнца померк. На внутренней стороне зажмуренных век Кервина в бледном ультрафиолете отпечатался на мгновение силуэт башни — и растворился в мелком дождике. Единственный огонек пытался еще доблестно пронизать лучиками туман, но потом и он потускнел, истаял совсем, Кервин стряхнул с ресниц дождевые капли, решительно развернулся спиной к башне и направился вглубь города.Он отыскал такое место, где в нем не признали бы ни землянина, ни комъина — где смотрели только на цвет его денег, зато предоставляли уединение, койку и достаточно вина, чтобы нереальными казались возникающие картинки, когда он неотвязно и тщетно прокручивал в памяти события последних недель. Планы на будущее могли подождать. В настоящий момент ему хотелось одного — отучиться думать. В конце концов он заснул, но по-прежнему в темноте неясно звучали голоса, возникали расплывчатые лица и туманные воспоминания, кошмарные и болезненные. Потом он вроде бы как очнулся от долгого забвения (скорее ступора, чем сна), с немалым трудом осознал, кто он и где находится — и увидел их всех, плотным кольцом окруживших кровать.Сначала он подумал, что это отходняк после скверного виски, или что его перегруженный мозг не выдержал напряжения. Но тут Таниквель, не в силах сдерживаться, отчаянно всхлипнула и рухнула ничком на кровать рядом с ним, и тогда он понял, что они действительно здесь. Он протер глаза, в которых все по-прежнему расплывалось, облизал пересохшие губы и потряс головой.— Джефф, неужели ты думал, будто мы позволим тебе так вот взять и уйти? — сочувственно поинтересовался Раннирл.— Остер… — с трудом выдавил Кервин.— …не знает всего, даже о нас, — закончил за него Кеннард. — Джефф, ты можешь нас спокойно выслушать?Кервин приподнялся и сел. Убожество его убежища, пустая бутылка посреди перекрученных простынь, боль в раненой руке — все казалось фрагментами одной и той же картинки, и присутствие комъинов в картинку эту никак не вписывалось. Держащая его за руку Таниквель; озабоченно хмурящийся Корус; дружелюбный, но остерегающийся выносить суждение ввиду недостатка данных Раннирл; Остер с выражением отстраненной горечи.Элори — не лицо, а белая маска; веки покраснели и припухли. Элори в слезах!Кервин приподнялся и сел, мягко высвободив руку из ладони Таниквель.— О Боже, ну сколько можно! — проговорил он. — Разве Остер не рассказал вам все?— Он много что нам порассказал, — ответил Кеннард. — Но это одни домыслы, проистекающие из его страхов и предубеждений.— Я и не собираюсь этого отрицать, — произнес Остер. — Я только хочу спросить: разве эти страхи и предубеждения ни на чем не основаны?— Мы не можем отпустить тебя, Джефф — сказала Таниквель, — ты стал частью нас самих; да и куда ты пойдешь? Чем собираешься заняться?Кеннард дал ей знак замолчать.— Кервин, — произнес он, — привезя тебя в Арилинн, мы пошли на сознательный риск. Это был удар по темной магии и системе табу, первый шаг к тому, чтобы сделать из матричной механики науку, а не… жречество.— Пожалуйста, говори только за себя, — вмешался Раннирл. — На этот счет, Кервин, я с Кеннардом не согласен, но в одном он безусловно прав: мы понимали, что это риск, и сознательно пошли на него.— Ну как втолковать вам — я-то не хочу рисковать! — Голос Джеффа сорвался. — Я ведь сам понятия не имею, что могут они заставить меня сделать — и как погубить вас.— Может, именно так ты и должен был погубить нас, по их замыслу, — с горечью сказал Корус. — Сделать так, чтобы мы стали доверять тебе, поверили в тебя — а потом бросить.— Черт побери, это нечестно, — хрипло произнес Кервин. — Ну как вы не понимаете, я же пытаюсь спасти вас. Я не могу позволить себе такого риска — оказаться орудием вашей погибели.Таниквель склонила голову и прижалась щекой к его ладони; ее сотрясали беззвучные рыдания. Лицо Остера застыло жесткими складками.— Кеннард, он прав, и ты сам это прекрасно понимаешь. Затягивая, ты делаешь всем нам только хуже.Кеннард мучительно медленно поднялся на ноги и обвел всех взглядом, в котором смешивались презрение и с трудом сдерживаемый гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30