Штейнгольц и Никита закивали, изображая сочувствие и понимание.
– Ах так? Вот так вот?! – Таня кипела от возмущения. – В таком случае с сегодняшнего дня готовить вы себе тоже будете сами!
– Это, позвольте поинтересоваться, почему? – в один голос осведомились Башкирцев, Никита и Штейнгольц.
– Потому что уровень моей кулинарной компетенции не позволяет мне занимать ответственный пост повара данной спецэкспедиции!
С этими словами Таня выплыла из пассажирского салона со всей решительностью, отпущенной челоьжу невесомостью.
Как ни старалась она остаться невозмутимой, но от слез обиды не удержалась. Ведь это и впрямь унизительно, когда люди, которых ты считаешь своими друзьями и коллегами, согласны считать тебя подругой, но в коллеги ни за что не принимают!
Выходит, Штейнгольц, Башкирцев и Никита попросту ревнуют ее к артефактам, которые уже зачислили в свою собственность! И даже простым прикосновением к чудесному поделиться с ней не хотят!
Возвращаться в салон ей было противно. Поэтому Таня спешно забралась в скафандр и... отправилась на «Жгучий ветерок». В гости к чоругу Эль-Сиду. В конце концов, он ее когда еще приглашал!
«Все лучше, чем препираться с этими мерзавцами!» – фыркнула Таня.
В одиночку идти на инопланетный корабль было боязно. Но так хотелось, чтобы «эти мерзавцы» за нее поволновались!

Глава 3
ПО ТУ СТОРОНУ НАДЕЖДЫ

Март, 2622 г.
Город Полковников
Планета С-801-7, система С-801

– Господи! – громко ахнул кто-то. Я вздрогнул.
– Товарищ лейтенант! – позвал меня Семеренко. – Поглядите, что это с ним?!
Пилот был извлечен из кресла и уложен на бетон. Шлем с него подчиненные сержанта все-таки сняли, проявив при этом, надо сказать, недюжинную сообразительность.
Вид у всех солдат был такой, будто они ожидали увидеть человека, а внутри скафандра оказался крокодил.
Нет, старлей Кабрин был человеком. Но человека этого убили перегрузки. Пятнадцать «же», двадцать?
В самом деле, все может быть. С вероятностью одна вторая.
Красавцы истребители, каждый по своей траектории, входили в атмосферу, когда станции защиты хвоста засекли работу радиоприцелов клонских флуггеров. «Орланы» увеличили скорость снижения, но клоны не отставали. И когда станции пропищали «Пуск ракет!», каждый умирал в одиночку.
Кто-то понадеялся на отстреленные ложные цели. Кто-то уходил по азимуту. Возможно, самый боевитый наплевал на приказ «аспидов игнорировать», повернул навстречу клонам, ушел от всех ракет на острых курсовых и все-таки ввязался в драку. Может быть, даже завалил пару мерзавцев.
А старший лейтенант Кабрин опустил нос и пошел к земле по баллистической, как камень. Паниковал парсер, горел сверхстойкий камуфляж, в наушниках гремело: «Температура тысяча двести!., тысяча четыреста!., тысяча восемьсот!» Титанир подходил к точке текучести, на кромках ярились языки плазменного пламени, Кабрин плавал в «красном тумане»...
И ракеты теряли его, захват срывался. А у Кабрина лопались сосуды, потяжелевшая двадцатикратно вода рвала почки, сердечная мышца выбивалась из сил, лишь бы еще хоть раз пропихнуть через аорту кровь, которая вдруг сделалась вязкой, как глина, инертной, как ртуть.
Полминуты – без последствий, минута – госпиталь, полторы – инвалид, две минуты – распухший, синюшно-черный мертвец.
– Старший лейтенант Кабрин был очень смелый человек, – сказал я. – И очень выносливый. По сути он был уже мертв, но летел к нам еще не меньше полутора часов.
– Это что, вирус какой-то? – спросил Семеренко.
– Перегрузки. Сержант, нужно срочно сделать как можно больше копий вот этого. – Я ткнул пальцем в письмо.
– Если у меня планшет работает... А, вот вроде ничего.
– Давайте сразу десяток.
Я с опаской следил за письмом, исчезающим в щели сканера. То-то смеху будет, если зажует! Планшет у сержанта допотопный, по всему видно – из мобзапасов.
Не зажевал.. Но копии печатал раздумчиво.
Пушкин! Что ты тут за бюрократию развел, понимаешь?
Я поднял свои ясные, войною промытые очи, которые враз округлились от изумления. Опершись о стойку шасси «Орлана», с видом самым независимым и немного скучающим стоял Меркулов.
Одет он был полностью по форме, но не брился уже давненько. Левый рукав шинели – отрезан. Та же участь, надо полагать, постигла китель и рубаху. Вся левая рука от кончиков пальцев до плеча была плотно забинтована, а поверх – замотана прозрачной теплоизоляцией со множеством дутых пузырьков.
Капитан-лейтенант пребывал при пистолете и мече, а сверх того со здорового плеча свешивались перевязи еще двух палашей – пехлеванских, трофейных.
Я так офонарел, что от неожиданности перешел на «ты».
– Ты?..
– Что ты на меня уставился, как на привидение? Я, я, что мне сделается... А вот тебя, чертяку, увидеть не ожидал. Так чем это вы страдаете?
– Тут все очень серьезно...
Я, как мог быстро, ввел Меркулова в курс дела: курьер, Главный Ударный Флот, крейсера-»историки» (капитан-лейтенант, как и я, в составе ОПРОСа посещал Техноград, что сильно облегчило мою задачу).
Пехтура тем временем тоже приобщилась к государственному преступлению, вполуха слушая наш разговор и в оба глаза читая копии письма.
Меркулов все схватил налету. Прервав меня, как обычно, на полуслове, он бросил:
– Понял. Где письмо-то?
Семеренко услужливо протянул ему оригинал, возвращенный планшетом в целости и сохранности.
Меркулов изучил документ, бормоча себе под нос:
– Угу... Ага... Ну да, «радиобакены»... Что там может пеленговаться, если клонские тральщики еще вчера все вычистили?.. «Фоторакеты»... Где тебе, ёкарный папенгут, фоторакеты сейчас найти?.. Так-так... «Россия и Бог»... Ну оно конечно... Для кого ты сказал, Саша, это все написано?
Меркулов, весьма ловко орудуя одной здоровой рукой, сложил письмо и запихнул себе в карман шинели.
– Для штаба Первой Группы Флотов.
– Ну то есть для главкома?
– Ну то есть да.
– Так, сержант, а ты человека в капонир послал, как я просил? – Меркулов теперь обращался к Семеренко.
– Так точно, товарищ капитан-лейтенант. Не вернулся пока.
– Плохо. Н-да... Они нас танцуют, а мы расслабляемся... Ладно. Держи, сержант, сувениры...
С этими словами каплей сбросил с плеча обе трофейные перевязи.
– ...И слушай внимательно. Пушкин дельно рассудил, что письмо скопировал. Но десять штук – перебор. Значит, так: семь копий – уничтожить немедленно. Одну дай сюда. Одну оставь себе и спрячь получше. А с десятой копией отряди самого надежного человека... – Меркулов экзаменовал взором солдат, которые, в свою очередь, глядели на него с обожанием и мольбой («Меня, товарищ капитан-лейтенант, меня, я не подведу!»). – Вот этого. – Он ткнул пальцем в Матвеева. – Отряди его, пусть найдет любого офицера из командования укрепрайона или девятой дивизии, на худой конец. И скажет следующее, записывай...
Меркулов надиктовал донесение, в котором на удивление ясно, внятно и без всяких ёкарных папенгутов обрисовал ситуацию. Кое-что касалось и непосредственно меня.
– «На основании оценки сложившейся обстановки мы, капитан-лейтенант Меркулов и лейтенант Пушкин, приняли решение: попытаться лично доставить письмо в штаб Первой Группы Флотов. Поскольку наши шансы на успех невелики, прошу вас также приложить все усилия к тому, чтобы письмо попало к адресату». Записал? Молодец. И последнее слушай-запоминай. Клоны сейчас прут прямо сюда. Если их не остановит зенитная рота, следующая станция у них – летное поле. Это значит, стоять вы будете здесь и стоять будете насмерть. Появится офицер от капитана и выше – отдашь ему свою копию письма. Ну а при угрозе захвата противником – письмо уничтожить... Да и флуггер этот лучше бы тоже... Секретная машина как-никак...
– Понял, товарищ каплей. Не беспокойтесь, секретов клонам не дадим и сами не дадимся!
– Молодец. Да, как мы с твоими орлами вместе «скорпионов» давили – я запомню!.. Идем, Пушкин.
– А вы что – знаете, где штаб Первой Группы Флотов? – спросил я, когда мы отошли от «Орлана» шагов на двадцать.
– Этого только дурак не знает. И кончай «выкать» наконец! Я уж было обрадовался, а тут снова – «вы»!
– Извини. Ну и где штаб?
– Да где-то в бункере под Оранжереей.
– То есть точно ты все-таки не знаешь?
– А зачем точно? Сядем на летное поле «Б», а там у кого-нибудь спросим.
– Так ты лететь собрался? – у меня перехватило дыхание. Что ж, мечты сбываются... Хотел ты, Пушкин, подняться в воздух – поднимешься.
Мог бы и сразу догадаться! Ведь Меркулов, закончив разговор с сержантом, сразу безошибочно взял курс на четверку флуггеров– ту, с которой на моих глазах взрывная волна сорвала сугробы маскировочной пены.
– Есть другие идеи? По земле не пройдем. Я только что с озера, там такая свалка! Все дороги на запад перехвачены егерями, «Атураном» этим гребаным. Будь у нас хоть взвод танков, можно было бы попробовать прорваться, а так...
– А руку тебе где? Там?
– Там. В рукопашную братишек из сводного флотского батальона поднимал. Они сперва робели, но потом ничего пошло. Сбили мы егерей с тороса, и тут танк – мертвый с виду, гусеницы порваны, в пробоинах весь – ожил вдруг и как шарахнет плазмой! Пацанов рядом со мной – в угли, рукав шинели – в пепел, ну, китель загорелся... Но отделался ерундой, пара ожогов...
– Это хорошо, что ерундой, – сказал я, а сам подумал: «Рассказывай! Ты же рукой шевельнуть не можешь, висит плетью». – Не больно?
– Сейчас уже нет. Меня сразу к медбэтээру вывели, там мазилкой замазали, два укольчика вкатили и вместе с тяжелоранеными сюда привезли. Я вообще-то хотел остаться, но на меня налетел лютый кап-три с воплями, что расстреляет, если еще раз на передовой встретит.
– Расстреляет?
– Ну, все пилоты, дескать, обязаны находиться налетном поле, а не егерских офицеров мечом шинковать. Приказ Тылтыня.
– Слушай... А может, тебе лучше Тылтыня пойти поискать? Я уж как-нибудь сам слетаю, а? Как ты одной рукой управляться-то в кабине будешь?
Я знал, что слова мои пропадут всуе.
Знал. Но все же: человек ранен, причем на самом деле тяжело. Боли он сейчас не чувствует только потому, что добрый доктор военайболит поставил ему нейроблокаду. Иначе Меркулов мог бы и копыта откинуть – от болевого шока.
Но надолго нейроблокаду не ставят. Подразумевается, что Меркулов должен сейчас попасть в ближайший стационар. Там он завалится на койку, получит общий наркоз, пройдет операцию по пересадке кожи (и мышц?), после чего в ближайшую неделю будет пробавляться бульончиком с визором. А не геройствовать тут за всю свою (надо думать, погибшую) эскадрилью. Меркулов, по своему обыкновению, меня просто не расслышал.
– Надо решить, как снимаем часовых. У меня нет настроения с ними препираться.
– У меня тоже. Но их всех грохнуло, я видел. Вместе с транспортером. Как бы и флуггеры не того...
– Что с виду целое, то и в воздух поднять можно... Давай тогда по вылету.
– Давай.
– Значит, так. Взлетаем вместе, высоту не набираем, пойдем на сотне, максимум – на полутора. Особо не разгоняемся, держимся на околозвуке, нам садиться через пять минут. Не полет получается, а прыжок. Держись рядом со мной, повторяй все маневры. Оружие применять будем в самом крайнем случае. Да, кстати, оружие... У тебя «Шандыбин» с собой?
– Нет. Только вот меч.
– Плохо. Хрен его знает, что там у них сейчас...
– Будем надеяться на лучшее. Еще нам нужно запасной вариант обсудить. Если по каким-то причинам налетное поле космодрома «Б» сесть нельзя – что тогда?
– Тогда?.. Хм, если нельзя сесть – катапультируемся!
– Ну а если там совсем плохо? Одни клоны кругом, а наших нигде не видно?
– Не может этого быть, – убежденно сказал Меркулов. «Нуда. С вероятностью одна вторая», – подумал я.

Нам с Меркуловым повезло во всем, кроме самого главного.
«Дюрандали» оказались полностью боеготовыми. Машины были подготовлены техниками к немедленному взлету: топливо, ракеты и даже фантомы – все на месте.
Хотя поле и было основательно перепахано взрывами, мы благополучно взлетели – сыскалась пара чистых директрис.
Взлетев, я успел заметить, как батарея наших зениток задумчиво проводила нас стволами, но огня открывать не стала. А ведь в атмосфере на малых высотах защитное поле «Дюрандаля» включать очень рискованно – начинается такая болтанка, что кранты.
Далее: ползущие по рокадной дороге конкордианские танки прорыва с плазменными пушками не сделали по нам ни одного выстрела. Видать, они настолько привыкли к безраздельному господству в воздухе своей палубной авиации, что даже не усомнились в приверженности двух черных флуггеров благому делу Ахура-Мазды.
А может, клоны самих себя перехитрили. Опознали машины правильно, но, располагая директивой от своего спецназа, пропустили нас в уверенности, что мы – «скорпионы», выполняющие очередное диверсионное задание на трофейной технике.
И наконец: мы умудрились попасть в окно между клонскими налетами, и потому Костлявая не грозила нам пальчиком из верхней полусферы. Небо было чистым!
Все шло как по маслу, но…
Оранжерея, она же Зимний Сад, она же «Батуми», являла плачевную картину.
От исполинского купола остались лишь отдельные прозрачные ломти. Араукарии покрылись голубым инеем. Великолепные финиковые пальмы, наоборот, горели.
Березовая роща в отделении умеренного климата была превращена прямым попаданием в обугленный бурелом. На искусственных водопадах успели намерзнуть ледяные брыли.
С любыми разрушениями можно было бы смириться. Дескать, новый Зимний Сад отстроим, лучше прежнего. Но вот что уязвило: в Оранжерее вовсю хозяйничали клоны!
Посреди альпинариев расположилась огромная штабная машина. Несколько автоматчиков шарили по трупам наших ребят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14