Младший тренер только что закончил бинтовать лодыжки Мартина, его колени и запястья, а сам он рассеянно думал о Мэй и о том, когда ему удастся снова повидаться с ней. Вошел тренер Дэйфо. Он стоял рядом со скамьей, держа руки в карманах. Тренер относился добродушно и доброжелательно к игрокам, называл их «мальчики», приглашал некоторых из них домой на воскресные обеды в кругу его семьи, с его женой и детьми, но был он также и самым серьезным тренером в НХЛ. Он знал обоих родителей Мартина, а в молодости играл с Сержем Картье за «Монреаль-Канадиенс». У тренера Дэйфо, теперь лысеющего и пузатого, были темные глаза, которые напоминали Мартину глаза акулы, они никогда не мигали и ничего не упускали из виду.
Откашлявшись, он посмотрел Мартину прямо в глаза.
– Момент наступил, Мартин.
– Я знаю, – ответил Мартин.
– Мы много спрашивали с тебя весь сезон, и мы собираемся сделать это снова сегодня вечером.
Мартин кивнул, но ничего не сказал в ответ. Он играл в хоккей долгое время, и это была мечта каждого игрока дойти до финальных игр. В этом году он и «Медведи» стали почти что единым целым. Он знал, что он был их «звездой», что от него ждали больше, чем от кого бы то ни было еще из команды. Мартин весь внутренне дрожал от напряжения, и стоило ему закрыть глаза, как ему показалось, что перед ним вместо тренера Дэйфо стоит его отец.
– У тебя было несколько свободных дней, – добавил тренер.
– Шанс отдохнуть, – согласился Мартин.
И влюбиться в Мэй. Он не позволил бы другой, более серьезной мысли даже возникнуть: нельзя нервничать перед финальными играми.
– Это хорошо. – Тренер присел, все еще смотря Мартину прямо в глаза.
Он говорил о неумолимом броске Мартина, о том, что нет другого такого игрока на льду, который мог бы играть, как он, о том, что сегодня вечером Мартин должен бороться с желанием передать шайбу товарищам по команде.
– Если Рэй свободен… – начал было Мартин.
Дэйфо покачал головой. Мать очень рано начала тренировать Мартина и развила в нем хорошее спортивное мастерство. Но она научила сына передавать пас другому члену команды всякий раз, когда это было возможно. И это стало его недостатком. Он легко пасовал, а не петушился вокруг своей клюшки, дурача противников, а иногда и собственных товарищей по команде.
– Когда есть сомнение, бей по воротам, – сказал тренер Дэйфо.
– Но Рэй и Бруно…
– Это может стать твоим годом. Годом «Медведей», – напомнил ему Дэйфо.
– Я знаю, тренер.
– Мы все же еще не знаем, насколько мы хороши. Это мы собираемся выяснить сегодня вечером. В течение решающих встреч я не спускал с тебя глаз, наблюдал за тобой постоянно. Ты это знаешь. Мне не понравился тот кризисный момент, когда ты пропустил тренировку…
– Я говорил вам… – Мартин попытался возразить, но тренер остановил его.
– Что бы ты мне ни говорил, факт остается фактом. Ты пропустил тренировку и на целые три игры подряд потерял концентрацию. Чтобы победить, нам нужен ты, я нуждаюсь в тебе, чтобы объединить твою защиту и твое нападение, и я нуждаюсь в тебе, чтобы вести за собой эту команду. Все очень просто, факты – упрямая вещь, и ты сейчас доминирующий фактор, а когда ты отвлекаешься, все остальные тоже отвлекаются. Куда бы ты ни отправлялся, это выводит тебя из твоей игры.
Мартин смотрел в пол. Во время плей-офф в Нью-Йорке он арендовал автомобиль и направился в провинциальную область штата. Сельская местность забелела под натиском весеннего снегопада, снег закрывал ветки начинающих цвести яблонь. Витки колючей проволоки блестели серебром в лучах солнечного света; кирпичные тюремные стены чернели, обледенев. Там, за этими стенами, находился отец Мартина, человек, который катался на коньках подобно ветру, который выиграл три Кубка Стэнли и с которым Мартин не говорил семь лет.
Мартин сидел в автомобиле, глядя на тюрьму. Он поехал на север из Манхэттена, желая поглотить часть величия своего отца… он только побудет около тюрьмы, примет его силу настолько, насколько сможет через стены.
Он хотел искру, какую-то дополнительную искру в костер соревнования. Раньше он ощущал эту искру внутри себя всегда. Но впервые Мартин ничего не чувствовал.
Позже в серии игр, когда «Рейнджеры» сошлись с «Медведями», Мартин чувствовал себя опустошенным изнутри; пламя потухло. Разделавшись со счетом 3:0, Мартин снова отправился к тюрьме в Эстонии. На сей раз он собирался зайти внутрь, повидать старика и покончить со всем этим. Снег и лед растаяли, но Мартин так и остался сидеть на том же самом месте за тюремными стенами, их кирпичи теперь краснели на солнце.
– Ты подошел к своей черте еще в Бостоне, – продолжал тренер. – Чтобы ни случилось в Нью-Йорке и Торонто, оставь это дома!
Мартин кивнул, его лицо сохраняло безразличное выражение. Он встретил Мэй, вот что случилось. Сначала спас ее в самолете, а теперь влюбился в нее. Мартин держал кожаный мешочек в левой руке. Он не смог ничего получить от поездки к тюрьме отца, зато получил от незнакомки. Вдохновение, причастность, божественное вмешательство. И любовь с первого взгляда как дополнительное преимущество. Его кровь закипала только от одной мысли об этом.
– Четыре дня отдыха, – сказал тренер, опустив руку на плечо Мартина, – и четырнадцать лет неустанных тренировок. Ты хочешь выиграть Кубок Стэнли? Пора.
– Да уж.
Горло Мартина напряглось, словно все ветры тундры завывали внутри него. Даже любовь к Мэй не могла остановить их.
– Нил Йоргенсен хочет твоей погибели.
– Я знаю. – Мартин живо представил вратаря «Ойлерзов», одного из его немногих истинных врагов в НХЛ – человека, который сломал ему череп и разбил ему левый глаз три года назад.
– Он считает это личным, – произнес тренер.
– Это и есть личное, – пробормотал Мартин.
– Твой отец будет смотреть, ты знаешь.
– Я полагаю, будет.
– И твоя мать тоже.
Мартин опустил голову. Он не позволил бы себе признаться, насколько он жаждал этой победы. Он жил и дышал хоккеем всю свою жизнь – хоккей был такой же его частью, как сердцебиение. К этому звездному часу ему помогли прийти родители, но отец был в тюрьме, а мать умерла. Эту сторону души Мэй никогда не сможет понять; он не был даже уверен, что он захочет, чтобы она поняла.
– Я верю в небеса, – сказал ему тренер Дэйфо. – И они – там.
– Они? – переспросил Мартин, поднимая на тренера глаза.
– Они там прямо сейчас, моя мать и твоя, поддерживают нас. Выкрикивая, топая ногами. Твоя мать имела обыкновение создавать невероятный шум, наблюдая за играми.
Мартин кивнул. Если его мать была там, то и Натали тоже. Он нащупал кожаный мешочек. Внезапно слова тренера начали приобретать смысл. Может, Мэй явилась своего рода ангелом, посыльным от его матери и его дочери? Четыре дня отдыха и четырнадцать лет непрерывного труда: четырнадцать лет игры в профессиональный хоккей, и ни одного выигранного кубка. Он выиграл бесчисленные трофеи, его называли лучшим игроком лиги дважды в течение регулярного сезона. Он выводил команды на решающие встречи десятки раз, но никогда прежде – к финалу.
– Помни, что я сказал тебе, – произнес тренер Дэйфо, взглянув на него строгими черными глазами акулы, и отступил.
– Когда в сомнении – бросай шайбу сам, – повторил Мартин. – Не позволяй одержать верх Йоргенсену.
– Да, и не разочаровывай наших матерей.
В первый вечер, когда Бостон играл против Эдмонтона, муж и сыновья Тобин были заняты подготовкой автомобиля к гонкам, предоставив Тобин самой себе. И она по ехала к Тейлорам, смотреть игру с Мэй и Кайли.
– Ты успеваешь проследить за шайбой? – спросила Тобин.
– Вот она. – Кайли показала на экран.
– Все столь стремительно, – ответила Мэй.
– Ты снова говоришь об этом.
Тобин рассмеялась, и Мэй поняла, что подруга вспоминает слова, которые Мэй сказала об ужине с Мартином. Муж и сыновья Тобин увлекались ловлей рыбы и автомобильными гонками, но никак не хоккеем. Поэтому Тобин пополняла словарный запас вместе с Мэй и Кайли: штрафы, правые крайние нападающие, синяя линия, точка вбрасывания, черта. Мэй волновалась и не спускала глаз с номера «21», Мартин Картье.
Один, два движения, и Мартин уже летел на коньках, прокладывая путь через нейтральную зону в зону «Нефтяников». Щелчок, скрежет лезвий, гулкие удары тело бортики.
– Как бы мне хотелось быть сейчас там, – сказала Мэй.
– Могла бы этого и не говорить. Взгляни – камера на нем. Он смотрит в объектив.
– Прямо на нас, – сонно пробормотала Кайли.
– Интересно, его отец смотрит матч? – задумчиво произнесла Мэй.
– Его отец? – переспросила Тобин.
– Похоже, у них сложились непростые отношения, – пояснила Мэй.
Кайли прижалась к ней, наполовину спящая, стараясь бороться со сном достаточно долго, чтобы увидеть, кто победит. Но ее глаза не слушались и быстро закрывались.
– И в чем это выражается? – поинтересовалась Тобин.
– Они не разговаривают.
– Это звучит мягко, – заметила Тобин. – Вообще, ничего особенного.
– Но это – его отец, – сказала Мэй, не отрывая глаз от телеэкрана.
– Ему следовало бы поостеречься говорить с тобой о некоторых вещах. Он не знает, как ты трепетна в отношении отцов, – проговорила Тобин сквозь смех.
– О, теперь ты – мой аналитик?
– Всегда. – Тобин засмеялась снова, но тут трибуны дико взревели, и они с Мэй полностью сосредоточились на игре.
– Что случилось? – спросила Мэй.
– Что-то с Мартином, – заговорила Тобин, увидев его поднятые кверху кулаки.
«Он – вспышка молнии», – воскликнул один из дикторов, так как Мартин забил свою первую шайбу в игре.
«Золотая Кувалда», – добавил другой, когда Мартин врезался в одного из «Нефтяников», свалив его с ног на лед, ведь он заколачивал шайбу своим фирменным ударом.
«У Картье тело боксера и инстинкт убийцы в придачу», – отметил первый комментатор.
– Золотая Кувалда, – произнесла восхищенно Тобин.
– «Мертвая хватка», – подметила Мэй, наблюдая, как он сцепился взглядом с Нильсом Йоргенсеном, звездой голкипером «Нефтяников».
Дикторы объясняли историю их соперничества. В одном из самых знаменитых хоккейных поединков Мартин и Нил сильно повздорили, и инцидент кончился разбитым носом и лицом Нильса, нуждающимся в существенном ремонте. В качестве возмездия три сезона назад Йоргенсен взял реванш над Картье, оставив его с разодранным глазом, требующим операционного вмешательства, чтобы восстановить отделившуюся сетчатку.
Такой был хоккей, но когда Мэй увидела шрамы на щеках и подбородке голкипера, она похолодела от ужаса при одной мысли, что Мартин сделал это и получил возмездие.
Как только телевизионная камера приблизила лицо Мартина, Мэй подумала, что никогда не видела такой напряженности в человеческих глазах.
– Они ненавидят друг друга, – отметила Тобин.
– Похоже на то – вздрогнула Мэй.
– Ничего себе, Мэй.
– Да.
– Такого взгляда нам с тобой не встретить в повседневной жизни. Мартин страстно ненавидит Йоргенсена. Я должна волноваться за тебя?
Мэй внимательно вгляделась в эти два лица на экране телевизора, подумав, что эмоции присутствуют с обеих сторон, ненависть этих игроков взаимна.
– Волноваться за меня? Что ты хочешь этим сказать? – спросила ее Мэй, удивленная вопросом своей подруги.
– Парень, который способен так смотреть, – пояснила Тобин, – который может биться с другим, позволяет себе приходить в подобную ярость…
– Со мной он такой нежный, Тобин, – покачала головой Мэй, вспоминая его поцелуй.
– Но в нем это есть. – Тобин смотрела на экран. – Сама посмотри. Ты же видишь, разве нет? Он неистов и вспыльчив.
– Не со мной, – настаивала на своем Мэй.
– Интересно, а он в силах управлять своим «я», – задумалась Тобин. – Когда что-то действительно выводит его из себя.
Мэй подумала о совах в сарае, как они суживают глаза и устремляются вниз за своей добычей, и именно таким Мартин предстал перед ней в тот момент. Идея подарить ему розовые лепестки показалась ей смешной, нелепой, но когда она забралась на кровать, она вспомнила «… что этому суждено было случиться…».
– Ты чего молчишь? – поддразнила Тобин.
– Гордон – юрист, – тихо произнесла Мэй. – Он учился в Гарварде. Он совладелец «Своупс энд Брэй», и он посещает университетский клуб. Никто лучше Гордона не умеет владеть своими эмоциями. Не так ли? Ты согласна?
– Да.
– И никто никогда не причинял мне большей боли, – заметила Мэй.
– Понимаю, – согласилась Тобин.
– Мартин не станет причинять мне боль.
– Они побеждают? – Кайли пробормотала, неожиданно очнувшись от полудремы.
– Да, два один, – сказала Мэй.
– А где Мартин?
– Там, – произнесла Мэй, наклонившись вперед, что бы коснуться его фигуры на экране.
– Мартин быстро катается на коньках, – проговорила Кайли. – И он умеет кататься на коньках назад.
– Да, это он умеет, – подтвердила Мэй, не спуская с него глаз.
– Ты можешь сказать это снова, – подначивала подругу Тобин, давая понять Мэй, что она стала на ее сторону.
Хоккей никогда ничего не значил для подруг. Как, впрочем, и все остальные командные игры. Школьницами Мэй и Тобин играли в теннис, плавали и катались на велосипеде. Они ходили в пешие походы вокруг замка Селдена каждое лето и катались на лыжах по холмистой местности Блэк-Холла каждую зиму. Но теперь, наблюдая за тем, как Мартин Картье ведет шайбу со скоростью сто одна миля в час и забрасывает ее в ворота, Мэй задавалась вопросом: что такое она пропустила в своей жизни?
Мартин все время двигался, катаясь назад и вперед, перемещаясь так, как будто ему просто нравилось движение, стремительно вырываясь вперед и неожиданно откатываясь назад, дразня другую команду, получая и передавая пасы и отправляя шайбу в цель одним незаметным движением. Затем делал это снова и снова с другой стороны. Это напоминало одновременно и танец и борьбу. Мэй была загипнотизирована этим действом, но она чувствовала, что боится столкновений – те шрамы на лице вратаря Эдмонтона.
– Давай, давай, вперед, – подначивала Тобин.
Толпа кричала, и дикторы вопили. Мэй следила за стрелками часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56