Поган представил своего спутника, инженера Менделя Неймана, надеявшегося получить высочайшее прощение и избежать восьмимесячного ареста по линии военного ведомства. После короткой, шедшей вполголоса беседы о материальной стороне этого вмешательства Распутина, он согласился передать лично царю письменное прошение Менделя Неймана.
В этот момент открылась входная дверь, и вошла рослая, стройная девушка с прелестными мечтательными глазами. Увидев старца, она прямо-таки полетела ему навстречу и поцеловала его руку. Некоторые из собравшихся в прихожей женщин знали новую посетительницу и возбужденно зашептались: дочь князя.
Распутин с явной радостью приветствовал прекрасную гостью и заключил ее в свои объятия, а она начала радостно щебетать и рассказала, как хорошо себя чувствует после того, как он научил ее смотреть на мир другими глазами.
— Да, я тебе всегда говорил, — сердечно и с достоинством заметил старец, — что все зависит от того, как ты сама смотришь на мир. Ты должна верить моим словам, и тогда все будет хорошо.
Тем временем появился пожилой мужчина очень маленького роста с редкими седыми волосами и представился банщиком из какой-то бани, где часто бывал Распутин. Григорий Ефимович принял его очень любезно, благосклонно похлопал по плечу и сразу же прошел в кабинет, чтобы решить дело этого человека. Спустя несколько минут он с сердечными словами передал ему рекомендательное письмо, в котором говорилось:
«Мой милый, дорогой, извини! Помоги бедному банщику! Григорий».
Ученицы из кружка Распутина взволнованно наблюдали за всем происходившим, стоя в дверях столовой. Они от всего сердца жалели святого отца за приносимые жертвы, хлопоты о благополучии народа, за то, что он взваливал на себя столько забот. Иногда казалось, что бесконечные просьбы посетителей лишали Распутина сил; он на несколько минут вбегал в столовую, падал на стул, утирал пот со лба, жаловался, что его сильно утомляет эта бесконечная вереница просителей. Затем чаще всего к нему подходила одна из учениц, целовала его и предлагала заменить его на некоторое время при приеме.
Почти не переставая звонил телефон, подходить к которому было поручено племяннице Распутина. Она записывала вопросы, отвечала, звала к аппарату то сестру Акулину, то Вырубову, то самого старца. Тем временем в прихожей вновь и вновь звонил колокольчик и появлялись новые посетители или посыльные с подарками.
Вскоре Григорий Ефимович снова стоял среди просителей и выслушивал их жалобы, а потом к нему вышла Дуня и напомнила о Марии Алексеевне, хорошенькой женщине, ожидавшей в кабинете, о которой он, занятый многочисленными делами, казалось, абсолютно забыл. Весело и лукаво улыбаясь, он поспешил в кабинет, чтобы ободрить бедняжку, пообещав помочь вызволить супруга из Сибири.

* * * *
Едва старец покинул прихожую и скрылся в кабинете, как пришел конец торжественной тишине, и снова все разом заговорили. Больше всего обсуждали Марию Алексеевну, которая теперь находилась с Григорием Ефимовичем. О назначении этой комнаты и происходившем в ней ходили всякого рода слухи. Женщины шушукались, сблизив головы, у некоторых на губах играла странная улыбка: они по собственному опыту знали тайну комнаты и могли представить, что происходило сейчас с хорошенькой, робкой Марией Алексеевной.
Не одна из ожидавших женщин вспоминала тот день, когда впервые оказалась в кабинете наедине со старцем. И теперь возбужденно и обстоятельно обсуждали они это таинственное помещение: скромную обстановку, железную походную кровать с покрывалом из лисьего меха, подарком Вырубовой, иконы с горящими лампадами, портреты царя и царицы и выдержки из Священного Писания на стенах.
Пока Распутин находился в своем кабинете с какой-либо женщиной, никому, даже самым близким людям, не разрешалось переступать порог этой комнаты, и только в случае звонка из Царского Села прислуге Дуне позволялось тихо постучать в дверь, потому что в этой маленькой комнате происходило «посвящение послушницы в новое святое учение об „очищении через грех“, а также решалось, кто из просительниц будет надолго принят в кружок „приближенных“».
Некоторые юные девушки покидали этот таинственный кабинет со счастливым сияющим лицом, но были и такие женщины, которые в помятом платье, растрепанные, глубоко оскорбленные, в слезах выбегали из комнаты или же дрожа от бессильной ярости так топали ногами и кричали, что приходилось вызывать скучавших на лестнице полицейских, чтобы вывести ее. Не каждая просительница была в состоянии правильно понять и оценить «святую церемонию очищения через грех», в некоторых из них слишком силен был дьявол высокомерия, чтобы пройти «путь унижения».
Иногда даже случалось, что возмущенные женщины приходили в полицию и жаловались, что Распутин их изнасиловал. Начальник полиции Белецкий в таких случаях заводил по всем правилам дело и в нескольких экземплярах рассылал в соответствующие государственные и частные службы. Кто получал эти документы, читал с молчаливой усмешкой и со смешанным чувством зависти, и некоторого удовлетворения, думая о «чертовом праведнике» Григории Ефимовиче. Было ясно, что никто серьезно не относился к обвинениям такого рода и не намеревался подавать в суд на всемогущего старца.
Все это было слишком хорошо известно женщинам, ежедневно собиравшимся в квартире Распутина; и когда робкая Мария Алексеевна спустя какое-то время вышла из кабинета еще более испуганная и печальная, множество глаз испытующе уставились на нее, чтобы по ее виду, по походке узнать, что произошло. Через несколько минут в прихожей появился и старец, волосы на висках растрепались; тяжело дыша, с пылающим лицом он подошел к группе из трех крестьянок и принял их жалобу на жестокое обращение помещика. Две монахини из Верхотурья просили его благословения и получили его, какой-то тучный господин, банкир из Киева, прибывший со слугой, просил о разговоре с глазу на глаз, посыльный барона Гинзбурга передал довольно крупную денежную сумму и записал ее в своем блокноте, скульптор Аронсон, работавший над бюстом Распутина, договорился с ним о следующем сеансе, и, таким образом, Григорий Ефимович опять был втянут в суматошную круговерть.
Вошли две женщины, обе очень хорошенькие, в элегантных меховых шубках, одна брюнетка, вторая светловолосая с голубыми глазами. Они были подругами, приблизительно неделю назад прибыли из Москвы, чтобы попросить помощи у Распутина.
Домочадцы и ученицы Распутина при появлении москвичек пришли в сильное возбуждение и напряженно всматривались в них. Загадочное поведение этих женщин уже в течение нескольких дней удивляло и возмущало их, так как обе красавицы оказывали «дьявольское сопротивление» и иногда полностью выводили из равновесия святого отца. Ночи напролет бедный старец пил и буйствовал, чтобы забыть досаду и обиду, которые ему причинили эти «высокомерные чертовки».
Сестра Акулина особенно возмущалась этими москвичками, так открыто злоупотреблявшими чувствами Распутина. После того как старец как-то после прихода обеих дам отсутствовал целую ночь, Акулина утром спросила одну из них, Леночку Дьянумову, не ночевал ли он у нее, та возмущенно отрицала. Сама мысль о том, что есть женщины, которые отказывают святому отцу, приводила учениц, и особенно сестру Акулину, в сильнейшее возмущение, тем более что благосклонности этих дам Распутин придавал, по-видимому, особое значение.
Со смешанным чувством удивления, негодования, иронии и пренебрежения поклонницы старца рассказывали, как Леночка Дьянумова появилась у Распутина в Москве с просьбой защитить мать-немку, которой грозила высылка из Киева, и как Григорий Ефимович мгновенно заинтересовался ею. Уже при первой встрече он наградил ее прозвищем Франтик, поцеловал и после своего отъезда из Москвы забросал телеграммами, объяснениями в любви.
Вскоре Леночка появилась в Петербурге и уже при первом посещении старца сильнейшим образом рассердила его своим желанием привести в его квартиру одного знакомого своей подруги. Это желание вывело Распутина из себя, потому что он решил, что Франтик прибыла из Москвы с любовником и хочет представить того ему, Распутину.
— О, ну и хороша же ты! — в возмущении воскликнул он. — Привезла из Москвы своего мужика! Не можешь расстаться с ним! Приходишь ко мне, чтобы просить об одолжении, и приводишь своего мужика! Ну, я не хочу для тебя ничего делать! У меня в Петербурге достаточно женщин, которые меня любят и милуют! Ты мне не нужна!
Затем он рванулся к телефону и заговорил нервно дрожавшим голосом:
— Любимая, ты свободна? Я иду к тебе? Ты рада, да? Жди, я скоро буду!
После чего повесил трубку, торжествующе посмотрел на недоступных посетительниц и гневно заметил:
— Вы видите, я не нуждаюсь в московских дамах! Мне милее женщины Петербурга!
Но уже на следующее утро Распутин позвонил и самым любезным тоном попросил у нее прощения, и уговаривал как можно скорее посетить его. С этой минуты Франтик стала частым гостем на Гороховой и приводила с собой подругу Леллу, которая нуждалась в помощи Распутина по поводу чрезвычайно запутанного семейного дела. Он принимал обеих женщин с величайшей любезностью и с каждой в отдельности был в кабинете, но они всегда умело отклонялись от его желаний.
Ученицы все более нервничали, потому что они чувствовали, что общение с высокомерными москвичками вызовет у старца досаду и разочарование. Неоднократно то одна, то другая пытались предостеречь его, излечить от этой непонятной страсти, но он категорически запретил любое вмешательство, а однажды по желанию красавицы отклонил приглашение из Царского Села.
Обе подруги искусно умели обнадеживать старца некоторыми уступками и таким образом удерживать его, но при этом никогда не выполняли его настоящих желаний. Они явно стремились поддерживать его симпатию, избегая при этом ответного вознаграждения. Григорий Ефимович становился все настойчивее и однажды даже ночью отыскал в гостинице «охваченных бесом высокомерия» москвичек. Напрасно он толковал им о человеческой любви и их счастье и рассказывал, что без любви душа темнеет и Бог отворачивается от людей; любовь — это заповедь Господня, которую надлежит исполнить, как и любые другие, чтобы не оказаться во власти дьявола.
Так проходили дни и ночи, а Распутину не удавалось достичь цели. В нервном напряжении ходил он по столовой из угла в угол с искаженным от злости лицом, пил вино и вел себя, как дикий зверь. Когда все привычные средства, делавшие женщину доступной, были перепробованы, Распутин в час ночи появился у Леночки в сопровождении министра, помощи которого она просила. «Ну, открой же, моя милочка, — молил он у дверей, — я привел к тебе министра, и мы в несколько минут сможем уладить все дело!»
Но москвички в своем дьявольском сопротивлении зашли так далеко, что не впускали в квартиру Григория Ефимовича и министра, и тем пришлось уйти не солоно хлебавши. Чтобы притупить разочарование, старец вместе со знатным спутником отправился в ресторан и только для телефонного разговора с Царским Селом вернулся домой в десять часов утра.
Когда он, с тяжелой головой, не выспавшись, в плохом настроении стоял в приемной и разговаривал с просителями, весело и непринужденно, как будто бы ничего не случилось, вошли москвички. Тут старца охватили невероятная ярость и возбуждение. Он провел женщин через прихожую в свой кабинет, устремился в столовую и вскоре вышел оттуда с бутылкой вина в руке; он был очень бледен, и в глазах горело темное пламя. Тем временем некоторые ученицы протиснулись к Леночке и Лелле и почти умоляюще попросили, наконец, прекратить свое сопротивление и больше не мучить святого отца. Затем Распутин налил в чайные стаканы вино и приказал всем присутствовавшим выпить его.
— Я люблю этих московских дам! — вскричал он. — Я люблю их, несмотря на то, что они терзают меня! Из-за них я всю ночь напролет пьянствовал, потому что они зажгли пожар в моем сердце! — Он снова вышел в приемную и увидел
там двух священников с золотыми крестами на груди. Совершенно неожиданно он заговорил с ними и рассказал, что прокутил всю ночь. — Я был у одной прекрасной цыганки, которая все время пела песню про возвращение к милому. Что ты на это скажешь, святой отец?
Один из них опустил глаза и певучим голосом ответил:
— Святой отец, тебе пели ангелы небесные!
Распутин улыбнулся:
— Я говорю тебе, это была молодая хорошенькая цыганка!
— Нет, — возразил священник с покорной улыбкой. — Я уверен, что это были райские ангелы!
Ухмыляясь, Распутин повернулся на каблуках и приблизился к какой-то юной польке с приятным лицом, чтобы провести ее в свой кабинет. Он торопливо приласкал ее и тут же опять повернулся к москвичкам. Когда он прочитал на их лицах «нет», то вдруг в гневе устремился в столовую, где яростно разбушевался. Вскоре послышался звон разбитой посуды. Дуня испугалась и поспешила за ним, тогда как остальные присутствовавшие едва осмеливались дышать.
Затем Григорий Ефимович снова появился с таким диким выражением лица, как будто бы хотел уничтожить все, что попадется на его пути. Муня Головина стояла оцепенев и с выражением ужаса смотрела на святого старца; в этот момент она так же, как и остальные поклонницы, боялась Распутина, как рассерженного Бога. В эту критическую минуту зазвонил телефон, и Аннушка сообщила, что царица просит Распутина посетить ее.
Этот звонок дал повод для изменения ситуации: княгиня Шаховская высказала мнение, что Распутину, прежде чем он поедет в Царское Село, совершенно необходимо прогуляться на свежем воздухе, и поэтому она предложила небольшую санную поездку.
— Если москвички примут в ней участие, я поеду! — упрямо, будто избалованный ребенок, заявил Григорий Ефимович.
Леночка и Лелла согласились, Дуня поспешила вниз, чтобы распорядиться о прогулке и, спустя несколько минут, все общество высыпало на улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57