Остался на месте только седьмой из спутников Ноэ, величественно восседавший на козлах. По-видимому, он спокойно ожидал момента, когда его товарищам понадобится подкрепление.
Несмотря на свою изнеженность, Келюс мог быть при случае храбрым. Только один Крильон внушал ему бесконечный ужас, но ведь и то сказать — Крильон не знал себе соперника в то время и пользовался к тому же чрезвычайным авторитетом. Поэтому теперь он спокойно поджидал натиска Ноэ с товарищами.
Рейтары, увидев приближавшихся гасконцев, встретили их залпом. Но они поторопились, плохо прицелились, и из среды противников выбыл из строя только один. Вторично зарядить аркебузы рейтары не успели, и им пришлось вступить в рукопашную.
Келюс, д'Эпернон и пятеро рейтаров сцепились с гасконцами, но те в первый же момент выбили из строя двоих рейтаров. Поэтому сразу установился парный бой, в котором не принимали участия со стороны гасконцев кучер, а со стороны миньонов — Шомберг. Последний от нечего делать занялся высаживанием двери дома Гардуино.
Заметив это, возница медленно слез с козел и, подойдя к Шомбергу, сказал: «Простите, сударь, но я вижу, что вы не заняты, а потому…» — и он обнажил шпагу. Шомберг взглянул на него и испуганно вскрикнул:
— Это Крильон!
Келюс, храбро выдерживавший натиск Амори де Ноэ, услышал этот возглас, испуганно обернулся и… пал, пораженный прямым ударом шпаги Ноэ в грудь!
Лагир и Эпернон бились с ожесточением, не уступая друг другу ни пяди земли. Поэтому Ноэ отправился на помощь к самым младшим товарищам, сражавшимся с рейтарами.
Тем временем Шомберг довольно прилично держался против Крильона, который был в отличном расположении духа.
— Дорогой мсье Шомберг, — сказал он, — не скрою, что я очень доволен вами: вы фехтуете на славу!
— Для меня большая честь — возможность скрестить оружие с вами, герцог! — насмешливо ответил Шомберг.
— Поэтому я хочу на некоторое время пощадить вас, чтобы мы могли поболтать друг с другом.
— Убейте меня, если можете, герцог, но не щадите! — сердито ответил Шомберг.
— Какого черта вам здесь нужно, собственно говоря?
— А вам?
— Я пришел на помощь друзьям!
— Вот и я тоже!
— Вот как? Ну, будем продолжать!
Но продолжать им не удалось: шум битвы разбудил весь околоток, и крики горожан, высунувшихся из окон, привлекли внимание дюжины рейтаров, пьянствовавших в соседнем кабачке и сейчас же бросившихся на помощь соотечественникам.
— Черт возьми! — сказал тогда Крильон. — Это настоящее сражение! Надо кончать!
Он сделал выпад, и Шомберг рухнул на землю, как перед тем Келюс.
Эпернон, получивший от Лагира уже три изрядные раны, собирался удрать с поля битвы, но появление рейтаров придало ему храбрости. Вдруг в верхнем этаже дома Гардуино распахнулись два окна и в них показались наваррский король и Рауль с аркебузами на прицеле. Грянуло два выстрела, и два рейтара рухнули на землю. В тот же момент послышался громовый голос Крильона, гаркнувшего:
— А, канальи! Значит, вы забыли, что меня зовут Крильон? Через десять минут после этого шесть трупов лежали на улице. Шомберга и Келюса, которые еще дышали, перенесли в соседний дом, а Энернон, в сопровождении уцелевших рейтаров, обратился в бегство. Тогда Крильон сказал Генриху Наваррскому:
— Поспешим, государь, потому что французский король способен послать на нас целую армию, когда узнает о смерти своих миньонов!
XVII
— Друг мой Крильон, — ответил Генрих, — я сам хотел бы как можно скорее покинуть Блуа, но… мы должны взять с собою старого Мальвена и его внучку Берту!
— Вот как? — улыбаясь отозвался Крильон. — Готов поручиться, что тут уже…
— Как всегда, добрый мой Крильон; как мое ухо чутко прислушивается с радостным трепетом к звону скрещиваемого оружия, так и сердце вечно будет биться навстречу новой страсти! Но и помимо того опасность…
— Да ведь мои родственники охраняют ее, с нею ничего не случится, государь!
— Сегодня да, но завтра? Нет, Крильон, ступай за нею и приведи ее прямо на шаланду!
Крильон поклонился и отправился исполнить поручение. Тогда Генрих приказал вытаскивать бочки с золотом и нагружать их на телегу, что было делом четверти часа. Теперь можно было уже двинуться в путь, но в самый последний момент Генриху пришла в голову новая мысль.
— Вот что, господа, — сказал он, — я решил раздобыть для вас пропуск, который проведет нас через все католические армии мира!
— От кого же будет этот пропуск? — спросил Лагир.
— А вот увидите! — ответил Генрих и, отведя в сторону Гардуино, сказал ему: — Я убедился, что твой снотворный порошок отлично действует; несмотря на страшный шум, герцогиня не проснулась; но хватит ли действия этого наркотика еще на некоторое время?
— Смотря на какое, государь. Что вы, собственно, предполагаете?
— Я хочу закутать герцогиню в плащ, взвалить на плечи и перенести на шаланду!
— О, государь! Вот это — мысль!
— Не правда ли? Ну, так не проснется ли она прежде, чем мы перенесем ее?
— Нет, государь, действие порошка продлится еще по крайней мере часа три!
— В таком случае за дело! — и, подозвав Ноэ, Генрих посвятил его в свой план. Последний встретил полное одобрение гасконца.
Герцогиня спала глубоким сном, у ее изголовья дежурил паж Амори, который воспылал смертельной ненавистью к друзьям Анны и потому был верным помощником Рауля.
Остановившись около спящей, Генрих некоторое время смотрел на ее прекрасное лицо, и затем сказал:
— Она удивительно красива, Ноэ!
— Это красота тигра, государь!
— Да, но тигр — очень красивое животное, милочка!
— Ах, вот как! Я ведь и забыл, что сердце вашего величества отличается завидным простором и способно вместить еще одну страстишку!
— Гм… гм… Как знать, чего не знаешь, милый друг мой?.. Потом как-никак, а герцогиня — моя двоюродная сестра, и мне приходит в голову целая куча разных мыслей…
— Одна разумнее другой!
— Во-первых, надо обратить герцогиню в протестантство, а для этого прежде всего надо изолировать ее от растлевающего влияния католицизма. С этой целью мы и похитим ее! Расстелика на полу свой плащ, Ноэ!
Ноэ повиновался. Тогда наваррский король, с лица которого не сбегала улыбка, навеянная последней шутливой фразой, взял Анну за голову, а Рауль — за ноги, и они осторожно положили ее на плащ.
— Друзья мои! — сказал затем Генрих, не изменяя своей шутливости даже в такой серьезный, полный опасностей момент. — С принцессой Лотарингской нельзя обращаться как с какой-нибудь женщиной низкого звания! Надо быть принцем крови, чтобы иметь право дотронуться до нее, а потому я сам займусь этим делом! — и, сказав это, он осторожно завернул герцогиню в плащ, взвалил ее себе на плечо, после чего скомандовал: — Вперед!
Гардуино запер дом, поручил его Божьему милосердию и королевскому гневу и через пять минут уже шел по направлению к
Луаре, сопровождая Генриха, несшего герцогиню Монпансье. Шествие замыкали Лагир и Рауль, следовавшие с обнаженными шпагами.
— Ах, что это за очаровательная женщина! — вздыхая, сказал Рауль. — К несчастью, я люблю Нанси…
— Все еще?
— Более, чем когда-либо, мсье Лагир!
— А я, к сожалению, люблю больше всего своего государя, — вздохнув, ответил Лагир, — потому что без этого… без этого я последовал бы за нею на край света!
— Ну, теперь вы можете последовать за нею в Наварру!
— Разве вы думаете, что король отвезет ее туда?
— Еще бы! Это — славный залог!
— Значит, я буду иметь возможность снова попытать у нее счастья, дорогой Рауль!
— Вы очень наивны, дорогой Лагир!
— Наивен?
— Ну еще бы! Если кто-нибудь будет иметь счастье у герцогини, то это…
— Конечно, вы?
— О, нет! Я люблю Нанси!
— Так кто же в таком случае?
— Король Генрих!
— Ну вот еще! Наш король ненавидит герцогиню не меньше, чем герцогиня его!
— Да, но от ненависти до любви — один шаг, да, кроме того, вспомните — король любит забавные приключения!
— Аминь! — сказал Рауль, снова вздыхая при воспоминании о том, что гордая герцогиня была для него когда-то простои влюбленной женщиной.
XVIII
Забрезжили первые лучи рассвета, и на тусклом декабрьском небе выступили гребни прибрежных холмов. Блуа уже давно скрылось из вида, и шаланда быстро неслась по течению.
Посредине палубы устроили палатку, где на кушетке положили герцогиню Монпансье. Старый сир де Мальвен и Берта сидели на корме, провожая взорами края, которые они покидали навсегда. Гасконцы, по — прежнему одетые матросами, направляли движение шаланды, Амори и Рауль сидели около герцогини, сторожа ее пробуждение, а Генрих и Ноэ прогуливались взад и вперед, разговаривая о происшедшем.
— Возлюбленный государь, — сказал Ноэ, — я все еще не понимаю, о каком пропуске говорили вы перед нашим отъездом из Блуа?
— Этот пропуск — герцогиня, друг мой Ноэ!
— Как это?
— До тех пор, пока она будет у нас на шаланде, нас всюду пропустят. Ну, да ты этого не поймешь, это уж мое дело! Скажи-ка лучше, сколько теперь времени, ты ведь у нас немного астроном?
— Теперь около семи часов. А что?
— Если Гардуино не ошибся, герцогиня проспит еще час, в течение же этого времени мы пройдем Сомюр! А ты ведь знаешь, что в Сомюре устроена судовая застава, охраняемая людьми герцога Франсуа, моего прелестного кузена, который ненавидит меня от всей души.
— И прикажет повесить вас, если вы попадете к нему инкогнито в руки, государь!
— Да, но, по счастью, я хорошо ориентирован. Капитан, заведующий заставной стражей, — лотарингец; он отлично знает герцогиню и… Но ты уж увидишь!
Вскоре в утреннем тумане показались строения Сомюра, а Луару, казалось, перерезывала какая-то коса. Это и был заставный мост; от него при приближении шаланды сейчас же отъехала небольшая лодка, в которой сидели четыре матроса и толстый капитан.
Последний поднялся на борт шаланды и потребовал капитана. Генрих сейчас же подошел к нему с приветствием на чистейшем немецком языке.
— Кто вы? — спросил капитан.
— Люди герцога Гиза! — ответил Генрих.
— Куда вы следуете?
— В Нант.
— С каким грузом? Генрих улыбнулся и ответил:
— Вы слишком любопытны, дорогой капитан!
— Что такое? — заревел тот. — Да знаете ли вы, молодой человек, что перед вами сам капитан Герман, состоящий на службе у его высочества герцога Анжуйского и имеющий право знать все!
— Я это знаю, но знаю также, что прежде вы были на службе у Лотарингского дома…
— Совершенно верно, но…
— И следовательно, должны знать герцогиню Монпансье?
— Еще бы! Ведь я состоял в ее личной гвардии!
— Ну, так подойдите и посмотрите! — и с этими словами Генрих на цыпочках подвел толстяка к палатке, откинул полог и показал капитану пальцем на спящую принцессу.
Капитан заглянул туда, испуганно отшатнулся и с низким поклоном поспешил к лодке, чтобы скорее распорядиться пропуском шаланды. Когда снова двинулись в путь, Генрих сказал Ноэ:
— Ну, видишь сам теперь, что мой пропуск надежен? Не будь у нас на борту герцогини, нам трудно было бы отделаться так легко!
— Да, но что вы собираетесь делать с герцогиней? — спросил Ноэ.
— В данный момент ей надо прежде всего приготовить сносное помещение! — ответил Генрих. — Возьми-ка Рауля и займись с ним убранством одной из кают. В трюме найдется кое-какая мебель, а у Рауля — недурной вкус; он изучил привычки герцогини, да и в свое время Нанси немало побилась над ним, чтобы отшлифовать его! Ну, за дело, милый мой, времени не так-то много!
Ноэ последовал приказанию своего государя, и благодаря этому случилось так, что Анна Лотарингская, проснувшись, с изумлением заметила, что находится в каком-то очень уютном, очень красиво и богато обставленном, но — увы! — совершенно незнакомом гнездышке.
— Да где же это я? — с изумлением пробормотала она, протирая глаза и озираясь по сторонам.
Луч солнца ворвался в каюту сквозь шторку, и это отвлекло мысли Анны. Она поспешно откинула шторку и увидела перед собою широкую водную гладь.
Герцогиня провела рукой по лбу и вдруг отчаянно закричала:
— Рауль! Ко мне! Ко мне, Рауль!
Произнеся это имя, Анна Лотарингская поступила по традиции, общей для всех женщин: когда женщина в опасности или предполагает, что она в опасности, она обязательно должна иметь на устах имя последнего мужчины, которого любила!
Но Рауль не ответил на ее призыв. Тогда Анна кинулась к двери, однако дверь оказалась запертой. Напрасно она стучалась, напрасно призывала Рауля, напрасно в припадке бешенства царапала выхоленными ногтями дверь, никто не отзывался на ее неистовство!
XIX
Когда бешенство герцогини несколько стихло, она уселась и стала рассуждать.
— Очевидно, — сказала она себе, — раз моим сном воспользовались, чтобы перенести сюда, то отнюдь не для того, чтобы считаться с моей волей. Значит, всякий открытый протест ни к чему не приведет. Надо ждать и стараться ориентироваться! С врагами, нападающими исподтишка, в открытую не борются!
Она снова прислонилась к окну и стала рассматривать его. Нет, оно было слишком тесно, чтобы через него можно было пролезть. Зато из него отлично можно было видеть берег, покрытый холмами, чахлой травой, пожелтевшими деревьями, но совершенно лишенный каких-либо признаков жилья. Берег не движется, значит, они были на месте. Но где? «Чтобы мне стать гугеноткой, если я что-нибудь понимаю!» — подумала Анна.
В то время как она с недоумением смотрела в окно, пол вдруг поплыл из-под ее ног, и герцогиня чуть не упала: это шаланда снова двинулась в путь.
— Значит, я нахожусь на судне, которое еще не прибыло на место назначения! — сказала себе герцогиня. — Но что это за судно, и куда оно идет? Ну да ничего, рано или поздно, а я уж увижу своего похитителя! Э, — она улыбнулась тщеславной женской улыбкой, — как знать? Может быть, это дело рук не врага, а влюбленного? — Она подошла к зеркалу полированной стали и занялась приведением в порядок прически. — Другая женщина уже давно потеряла бы голову, а я думаю о том, чтобы быть во всеоружии красоты! Приведя себя в порядок, она опять стала рассуждать:
— Что сталось с Раулем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16