— Я не знаю его имени, — ответил Цампа, — или, лучше сказать, хоть и знаю его, но мне не позволено сказать его вам.
— Говори, несчастный!
— Если, сеньорита, вам угодно узнать подробнее о смерти герцога де Шато-Мальи, то потрудитесь обратиться за этим к графине Артовой.
Затем Цампа низко и почтительно поклонился Концепчьоне и ушел.
Концепчьона хотела удержать его, но едва привстала с дивана, как снова опустилась на него в изнеможении. Она не могла произнести ни одного слова. В ее голове все смешалось, и она чувствовала себя как бы во сне.
К счастию для нее, в это время к ней подошла донна Жозефа, искавшая ее по всем залам и аллеям сада.
— Ах! — вскрикнула она, подходя к бледной и трепещущей Концепчьоне. — Где вы были, мое дитя?
— Я искала вас, тетя…
— Но… и я также.
— В таком случае мы разошлись.
— Знаете ли вы, что теперь уже почти пять часов.
— Ну что же! Поедемте…
Когда Концепчьона приехала домой, то было уже совсем светло.
Она прямо прошла в свою комнату, где ее ожидала горничная, чтобы раздеть. При входе ее горничная взяла с камина толстый сверток бумаг.
— Что это такое? — спросила с удивлением молодая девушка.
— Право, не знаю, это было прислано на ваше имя.
— Кто принес?
— Какой-то незнакомый человек.
— Когда?
— Вчера вечером, когда вы изволили уехать на бал.
— При этом свертке не было никакого письма?
— Никакого.
— Хорошо. Раздень меня.
Концепчьона легла в постель, велела придвинуть к себе столик со свечой, отослала горничную и распечатала сверток.
В этом свертке заключалась довольно толстая тетрадь, написанная по-французски. В заглавии ее было написано следующее:
«История графа Кергаца, его брата сэра Вильямса и ученика последнего из них — Рокамболя».
— Что это такое? — прошептала Концепчьона и развернула тетрадь.
На ее первой странице был приклеен облаткою маленький листочек бумаги, на котором было написано карандашом:
«Когда девица Концепчьона получит эту рукопись, то она уже не будет находиться на бале, на котором она узнала так много. Ее просят убедительно — во имя самых священных интересов — прочитать эту тетрадь».
— Посмотрим, — прошептала молодая девушка, предполагая, что ей придется читать историю таинственного арестанта.
Эта тетрадь, написанная рукой графини Артовой, содержала в себе краткое, но ясное извлечение из долгой, описываемой нами истории и начиналась со смерти полковника де Кергаца, отца Армана, и оканчивалась наказанием, совершенным Баккара на корабле «Фаулер».
Графиня Артова умалчивала о новом появлении Рокамболя, и следы бандита исчезали со дня его отъезда в Англию.
Пробило десять часов, а Концепчьона еще не засыпала. Заинтересовавшись рассказом возмутительной истории, которая нам уже известна, она решила дочитать ее до конца, и в то время, как на часах било десять, она оканчивала читать последние строчки этой рукописи.
Окончив чтение, Концепчьона задумалась и наконец тихо сказала:
Что же тут общего между мной и всем этим?
Девица Концепчьона де Салландрера не могла даже и представить себе, что блестящий маркиз де Шамери, человек, которого она так страстно любила и который должен был сделаться ее мужем, был тот отвратительный бездельник, начавший свое поприще тому шестнадцать лет в Буживале в кабаке госпожи Фипар. Но если она не могла найти никаких соотношений между Рокамболем и маркизом де Шамери, то она точно так же не могла отыскать какой-нибудь связи между арестантом и прочими лицами прочитанной ею только что истории.
Все эти вещи могут окончательно свести меня с ума, прошептала она, кладя тетрадь на столик.
Концепчьона почувствовала тогда, что ее ум, сердце и воспоминания — все это обратилось к прошедшему времени. Она задумалась о том, кого любила, и стала считать по пальцам число дней, прошедших с тех пор, как она отправила свое последнее письмо.
— Альберт, — мечтала она, — должен был получить его во вторник, а теперь у нас пятница. Если он мне ответил сейчас же, то я должна получить его дорогое письмо сегодня.
Рассуждая таким образом, Концепчьона обратилась к морю и заметила большую лодку, направлявшуюся прямо к берегу. Молодая девушка до того заинтересовалась этой лодкой, что навела на нее зрительную трубу.
Но едва она взглянула в нее, как почувствовала сильное волнение. Это была лодка коменданта. Концепчьона узнала ее, рассмотрев красные куртки каторжников — ее гребцов. Лодка приближалась к берегу, лавируя, так как около стен виллы море имело значительную глубину и быстрое течение.
Лодка все приближалась и приближалась.
Тогда Концепчьона заметила капитана Педро С, подле которого стоял арестант, командовавший лодкой.
Концепчьона сразу узнала его. Это был он.
Она хотела уйти от окна, но ее удерживала какая-то притягивающая сила, странное очарование, которому она не могла противостоять.
А лодка между тем подъехала к террасе и остановилась. Тогда Концепчьона увидела, как из нее выскочил капитан Педро С. и как арестант, стоявший с ним рядом, печально сел у руля. Он поднял кверху глаза и взглянул на Концепчьону, и этот-то робкий и кроткий взгляд окончательно смутил молодую девушку.
— Сеньорита, — проговорил в это время Педро С, подходя к ней, — я увидал вас, возвращаясь из моей ежедневной поездки, и не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать вам свое почтение.
Концепчьона поклонилась, дала поцеловать ему свою ручку и не могла оторвать своих глаз от бедного арестанта, не осмелившегося даже поклониться ей.
Комендант пробыл у них очень недолго и, поговорив с Концепчьоной и ее матерью о вчерашнем бале, поспешил уехать, не упомянув даже об арестанте.
Концепчьона проводила его, то есть дошла с ним до края террасы, и, пока он сходил с лестницы, облокотилась на парапет. Молодая девушка смотрела на бедного арестанта, принявшего снова команду над лодкой.
И она следила за ней до тех пор, пока та не исчезла совсем за поворотом берега у самого порта.
— Я просто сумасшедшая, — прошептала она, когда лодка скрылась из виду, — сострадание к этому молодому человеку завлекает меня чересчур далеко.
В эту самую минуту ее горничная подала ей письмо и сказала:
— Из Франции…
Концепчьона вскрикнула и, распечатав его, совершенно забыла про арестанта.
Это было письмо от Рокамболя. прерваны двумя
Я очень
Возвратимся теперь обратно в Париж.
Через неделю после похорон управителя замка Оранжери, старика Антона, которого, как мы знаем, нашли мертвым в постели и смерть которого была приписана апоплексическому удару, маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери возвратился в Париж в свой отель в улице Вернэль.
На другой день он проснулся очень рано и сидел у окна.
Кража портрета из замка Оранжери сильно беспокоила его.
Думы и размышления его были ударами в дверь его комнаты.
— Войдите, — крикнул он. Это был виконт д'Асмолль.
— Любезный Альберт! — сказал он, входя, рад, что ты уже встал.
— Это почему?
— Потому что нам необходимо сейчас же ехать в испанское посольство, где тебе придется подписать все бумаги, которые от тебя требовали, и тогда ты тотчас же будешь утвержден испанским подданным.
— Ты делаешь все очень скоро, любезный Фабьен, — ответил Рокамболь, ободряясь этим известием.
— Надо же похлопотать о твоем счастье. Мнимый маркиз пожал руку Фабьену и поспешно оделся.
— Ты знаешь, что мы уезжаем завтра вечером? — продолжал виконт.
— Да, — ответил Рокамболь, — но я уезжаю с небольшим беспокойством, несмотря на всю мою радость.
— Это почему?
— Да, кража моего портрета из замка Оранжери заставляет меня делать самые странные предположения.
— Действительно, — заметил Фабьен, — все собранные тобой сведения кажутся мне очень странными.
— Я боюсь только одного, чтобы какая-нибудь прежняя моя любовница не стала с помощью этого портрета расстраивать мой брак с Концепчьоной.
— Кто знает? Подобные твари способны ведь на всякую мерзость, — добавил Рокамболь.
— Ого, — проговорил Фабьен, — я тебе ручаюсь, мой друг, что сердце Концепчьоны запечатано и на нем написан твой адрес.
— Знаю хорошо это.
— И если бы ей доказали, что ты достоин каторги, то и тогда бы она любила тебя.
— Верно, — прошептал Рокамболь, едва удерживаясь от нервной дрожи.
Это все было ровно в девять часов.
Мнимый маркиз де Шамери и Фабьен д'Асмолль поехали в карете в испанское посольство.
Там их принял один из чиновников посольства и подал Рокамболю целую пачку бумаг, предложив ему подписать их.
В канцелярии в это время находился генерал С, которому маркиз поклонился.
Когда генерал С. узнал, что они едут на другой день в Кадикс, то он предложил Фабьену и мнимому маркизу де Шамери рекомендательное письмо к своему двоюродному брату, бывшему комендантом в Кадиксе.
— Я с радостью воспользуюсь вашим предложением, — заметил Рокамболь.
— А, кстати, — проговорил генерал С, — имя моего двоюродного брата Педро С. напоминает мне одно странное приключение, о котором я никогда бы не сказал вам ни слова, если бы вы не ехали в Кадикс.
— В чем дело?
— О, это целая история.
— В чем же она заключается?
— Вы долго служили в Индии?
— Да, даже очень долго.
— Не служил ли у вас там один французский матрос?
— Очень может быть, но я этого, право, не помню, — ответил Рокамболь, — у меня было так много под командою матросов… Для чего вы это, однако, спрашиваете?
— Я вам сейчас скажу… этот-то матрос отлично изучил все ваши привычки, ваш вкус и вообще все семейные дела.
— Что вы такое говорите? — заметил мнимый маркиз, вздрогнув всем телом.
— Его взяли на судне, торговавшем неграми, — сказал генерал.
— А, вот как!
— И приговорили к галерам.
— Потом?
— Потом… отгадайте-ка, что он осмеливается говорить в свое оправдание?
— Ну, право, не знаю, генерал.
— Он выдает себя за маркиза де Шамери, — докончил, смеясь, генерал.
Это ужасное и поражающее сообщение не произвело на Рокамболя того действия, какое можно было ожидать. Вместо того, чтобы побледнеть и обнаружить жестокий испуг, ученик сэра Вильямса сохранил гордое хладнокровие и ту ясность ума, которая уже не раз спасала весь клуб червонных валетов. Он понял, что настоящий маркиз жив, и у него достало силы улыбнуться и сказать:
— Ах вот что — это довольно сильно сказано.
— Я,согласен с вами, маркиз, но выслушайте же до конца всю историю.
— Рассказывайте, пожалуйста, тем более что она меня очень интересует.
— Этот плут дошел до того, что уверил совершенно моего кузена Педро С, что он действительно маркиз де Шамери.
— В самом деле?
— Педро писал тогда мне, поручая разыскать семейство де Шамери.
— Ну, и что же вы сделали, генерал?
— Я отвечал моему брату, что его маркиз де Шамери — наглый обманщик, так как настоящий маркиз еще недавно танцевал у меня на бале в Париже.
— Гм, это походит на волшебную сказку, — заметил Рокамболь.
— Так как вы едете в Кадикс, любезный маркиз, — продолжал генерал С, — то вы увидите там своего двойника.
— Мне, кстати, пришла странная мысль, — проговорил Рокамболь.
— Какая же?
— Дайте мне письмо к вашему родственнику коменданту, капитану Педро.
— Но ведь я уже предлагал вам это.
— Да, но рекомендуйте меня ему под другой фамилией.
— Для чего вам это нужно?
— Я проживу в Кадиксе несколько дней. Насмотрюсь вдоволь на человека, выдающего себя за меня, и заставлю его рассказать мне свою биографию.
— Отлично, — заметил генерал, — я пришлю к вам сегодня вечером письмо на имя капитана Педро С, в котором я буду отлично рекомендовать… кого прикажете?
— Графа Вячеслава Полацкого, польского дворянина, — ответил ему, улыбаясь, Рокамболь.
Генерал расхохотался и пожал ему руку.
Виконт д'Асмолль занимался все это время в другом углу и не слыхал разговора генерала С. со своим мнимым шурином. Окончив дела, он встал и, обратившись к Рокамболю, сказал:
— Пойдем теперь в полицию за паспортами.
Спустя несколько времени после этого, когда Рокамболь и Фабьен ехали по набережной Арфевр, их карета встретилась с другой каретой, из окошка которой выглянул мужчина и поклонился им.
Виконт поспешил остановить свою карету.
— Здравствуй, Фабьен! — проговорил выглядывавший из кареты.
— Друг Сервиль! Здравствуй, душа моя, — ответил виконт.
Господин де Сервиль был молодой чиновник, недавно определенный на должность судебного следователя и учившийся правоведению вместе с д'Асмоллем.
— Откуда ты? — спросил его д'Асмолль.
— От себя, из улицы св. Людовика в Маре.
— Куда ты едешь?
— В суд.
— Ну, брат, тебя вовсе не видно в свете с тех пор, как ты при новой должности.
— Ах, мой друг! — ответил судебный следователь, — ты, говоря по правде, усиливаешь мои страдания, говоря о моей должности.
— А, а… а почему это?
— Да потому, что первое дело, возложенное на меня, — настоящие потемки, в которых ничего не видно.
— Что же это за дело?
— Дело Сити-Шафаньер, в Клиньянкуре. Рокамболь сидел в глубине кареты так, что молодой чиновник не мог видеть его из-за спины Фабьена, высунувшегося из окна дверец, но когда он услышал эти слова, то вздрогнул.
— Какое же это темное дело? — спросил Фабьен.
— Темное, даже больше чем темное.
— Но какое же?
— Два месяца тому назад в Клиньянкуре нашли Погреб, наполненный водой. На поверхности воды плавали два трупа: один — старухи, а другой человека, признанного за бежавшего каторжника, — он был убит ножом, а старуха задушена.
— Боже, какой ужас!
— Кроме того, на краю погреба сидел живой человек… При этих словах Рокамболь привскочил на своем месте.
— Вероятно, — заметил Фабьен, — это и был убийца обоих утопленников.
— Нет, — ответил чиновник, — он был ранен в спину и весь в крови. Его мокрая одежда свидетельствовала, что он был брошен в воду, как и другие.
— Но, наконец, ведь ты, верно же, допрашивал его?
— Да, но он был помешан и остался таким до сих пор. Рокамболь вздохнул свободнее.
— Этот человек, — продолжал де Сервиль, — был отдан в руки искусного доктора.
— Кого это?
— Он мулат — Альбо, который и обещал вылечить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18