Вдоль тротуара бродил дворник с метлой, передник его сбоку оттопыривался, и очертания скрытого предмета очень походили на пистолетную рукоятку.
Консьерж-охранник был знакомый. Улыбнулся Лидке, поднял трубку со своего пульта:
– Клавдия Васильевна? К вам пришла Лида Сотова… Да. Хорошо. Поднимайся, – это уже Лидке.
Клавдия Васильевна была Славкиной матерью. Значит, депутата Зарудного нет дома… А Лидка рассчитывала его увидеть. Именно сегодня.
Двери открыл Славка.
– Привет.
– Привет, – отозвалась Лидка, втягивая запах Зарудновской квартиры, неповторимый запах дерева, кожи и еще чего-то, чему не было названия.
– Проходи…
Их со Славкой отношения напоминали теперь трогательную детскую дружбу, как ее описывают в книгах. С тех пор как депутат Зарудный убедил Лидку в том, что она, Лидка, не столько сексуальный объект для Славы, сколько романтическая привязанность. В том, что единственная глупость простительна и нельзя сразу же ставить на человеке крест. В том, что ему, депутату, слишком важно душевное здоровье сына… И еще во множестве спорных вещей убедил ее депутат Зарудный, не сразу и не без труда, но все-таки убедил, потому что Лидка захотела быть убежденной… Депутату Зарудному случалось убеждать кое-кого покруче Лидки Сотовой. Где бы он был сейчас, если бы не умел убеждать.
В Славкиной комнате она выгрузила из сумки две кассеты в потрепанных обложках.
– Вот… Как договаривались.
– Спасибо, – сказал Славка.
В прежние времена он сказал бы «Спасибо, пигалица». Но теперь он не произносил Лидкиного прозвища. Никогда.
Славка включил телевизор, сунул в видик первую из Лидкиных кассет. Экран пошел полосами, потом прояснился. Любительская съемка, первое сентября в лицее, старшая группа перешла в третий класс, средняя – во второй, а вот младшая группа – первоклашки…
Кассете было почти девять лет. Кое-где лента осыпалась, но смотреть все равно было интересно. Детские мордашки – подумать только, Лидка, оказывается, забыла, как выглядят дети. Рысюк такой смешной, что невозможно сдержать улыбку. Вот дети-одноклассники… да и сама она, Лидка, не лучше. Пухлые щеки во все лицо и белый бант на макушке.
– А вот я, – сказал Зарудный, когда камера прошлась по лицам ребятишек из средней группы. Лидка рассеянно кивнула:
– А я уже забыла об этих кассетах… Там еще день рождения есть, Новый год…
Смотреть на детей дольше двух минут оказалось противно. Как будто это не собственное Лидкино прошлое, а совершенно чужие, незнакомые, раздражающе глупые дети. Эти круглые щеки, короткие ноги, большие головы…
– Когда твой отец вернется? – спросила она, поглаживая диванный валик.
– Не знаю, – отозвался Славка после паузы. – Никогда не знаю… А что?
– Ничего, – Лидка вздохнула. – Знаешь, в сегодняшней «Деловой газете» большая статья про… этих. Которые апокалипсис предсказали.
– Опять?! – насупился Славка. – Елки-палки, ты все еще считаешь? И сколько там осталось, семьдесят два дня?
– А ты откуда знаешь? – после паузы спросила Лидка. – Считал?
Славка смутился. Покраснел до ушей и разозлился, как блоха:
– Делать мне нечего, только вот дни считать!
– Но ведь считал, – сказала Лидка тихо.
Славка фыркнул:
– Только отцу не говори. Засмеет.
Галдели противные дети на экране. Славка откинулся на диване и поджал под себя ноги; Лидка смотрела на него, и ей не верилось, что вот этот самый парень сперва безумно ей нравился, потом пугал, потом вызывал отвращение. Почему-то его насмешки не задевают ее, его похвалы ей не интересны… Он скажет: «Ты дура» – она и не почешется. Но вот если сказано будет «Отец сочтет тебя дурой»…
Сейчас Славка пойдет на кухню и принесет кофе с мороженым. У Зарудных потрясающе вкусный кофе. И удобный кожаный диван. И отличный видик.
– Выключи, – махнула она рукой в сторону экрана, где водили хоровод семилетние Лидкины одноклассники. – Давай фильмец какой-нибудь новый… у тебя ведь есть?
– Конечно. – Славка воодушевился.
Интересно, а ведь сына депутат Зарудный тоже, наверное, убедил. Стоит, мол, сделать вид, будто ничего не произошло, и скоро все в это поверят, а еще через некоторое время окажется, что и на самом деле ничего, ничегошеньки не случилось…
И теперь даже завучиха приветливо улыбается Лидке. Даже математичка все забыла. Даже техничка не хихикает вслед. Умный человек Славкин папаша, не был бы таким умным – не был бы советником…
Щелкнула, открываясь, входная дверь. Лидка встрепенулась. Так, без звонка и предупреждения, сюда приходит только хозяин дома.
Лидка поднялась.
– Надо, наверное, поздороваться?
Славка тоже встал.
– Погоди, я сейчас посмотрю. Может быть, он загруженный, тогда его не стоит трогать…
И вышел. Лидка снова плюхнулась на диван и вытянула ноги в мягких комнатных тапках.
Игра в детскую дружбу, игра, в которую она втянулась помимо своей воли, имела, кроме странностей, множество плюсов. И подобревшие лицейские грымзы не были самым жирным из них.
Самым жирным плюсом был Славкин отец. Если он приходил с работы раньше полуночи. И если приходил не «загруженный».
– Лидка! – позвал Славка из коридора, и уже по голосу она поняла, что просмотр фильма не состоится. – Все в порядке, батя вполне «в себе», сейчас только выйдет из душа…
Лидка мельком глянула на себя в зеркало.
Об Андрее Игоревиче Зарудном ходило множество слухов, иногда скверных, иногда просто гадких. Лидка прекрасно понимала, что человек, находящийся при власти, не может обойтись без многочисленных недругов и врагов, гирляндой навешенных ему на шею.
Одна излишне смелая газета вынуждена была закрыться – после того, как депутат Зарудный, упомянутый в одной из статеек, подал в суд и выиграл процесс «о защите чести и достоинства». Прочие обитатели «бульваров» так далеко не заходили, покусывали депутата как бы невзначай, исподтишка и по первому же требованию печатали опровержение. Тем временем мощные проправительственные издания не жалели газетной площади под умные статьи Андрея Игоревича, раскованные интервью с ним и огромные фотографии тонкого волевого лица. Депутат Зарудный был на пике своей известности.
Или на подходах к нему.
Ведь говорят – и говорят все громче, – что именно Зарудный станет следующим Президентом. Вот было бы здорово, у Лидки Сотовой – знакомый Президент!
Лидка сама себе не хотела признаваться, что короткое знакомство с выдающимся человеком льстит ей. Что только из-за этого она ведет игру с опостылевшим Славкой, смотрит видик на кожаном диване и пьет кофе с мороженым. Ради такого вот счастливого случая: депутат вернулся рано, не особенно «загружен», не прочь пообщаться с сыном… Ну и с гостьей сына, по счастливой случайности оказавшейся рядом.
Розовый после мытья, депутат был облачен в просторную домашнюю рубашку. Влажные волосы стояли торчком – как в тот морозный день, когда Лидка впервые заговорила с Андреем Игоревичем. Когда ждала упреков, завуалированных оскорблений, да пес знает чего ждала…
Подумать только! Если бы не та встреча, вполне возможно, она поперлась бы со Светкой в пригород и влипла бы в историю, в один из этих молодежных «витков», в котором, если застукают, без разговоров берут на учет в психдиспансере и пичкают таблетками. Это сейчас. А тогда, зимой, про «витки» еще не знали.
Славкин папа еще тогда рассказал ей про устройство этих «витков». И про мерзавцев, которые их «завивают». И Лидка сразу ощутила себя взрослой, умудренной, такую на мякине не проведешь…
Хорошо, что дурочка Светка только один раз сходила на «виток». И что ее не засекли.
Эх, если бы у лицейской директрисы помещалась в голове хотя бы половина того ума, которым наделен депутат Зарудный! Впрочем, тогда бы она оставила лицей и подалась в политику…
Лидка улыбнулась своим мыслям.
– Как успехи?
Успехов не было никаких. Из двоек Лидка вылезла, но из троек выбраться не удавалось. Интерес к учебе сгинул напрочь – впрочем, как и у большинства Лидкиных одноклассников. Все эти колбочки, уравнения и диктанты казались такими мелкими, такими ненужными, такими незначительными на фоне надвигающейся катастрофы. «Потом, – говорили себе вчерашние отличники. – Как-нибудь потом. А то ведь неизвестно, как все сложится, зачем же морочить себе голову раньше времени?»
В особенности отлынивали девчонки. Их объяснения звучали, как музыка: три-четыре года после мрыги можно считать вырванными из жизни. После родов, говорят, женщина теряет половину интеллекта, стало быть, кто родит двоих, поглупеет вовсе. А там – пеленки и горшки, минимум три года пройдет, прежде чем обоих младенцев можно будет отдать в ясли. Что останется в голове после такого перерыва? Какие уравнения?!
Лидка улыбалась и кивала. Ну прямо-таки гимн жизни! Все девчонки верят, что переживут апокалипсис, все они собираются жить ПОТОМ и рожать этих, как их, детей…
Девчонки убеждали одна другую. Слишком жарко. С чрезмерным пылом. Будто стараясь подавить собственную преступную неуверенность.
Девятое июня…
В двести пятой, Лидка знала точно, давно никто не учится. Кое-как ходят на уроки, играют под столами в карты, на спор «доводят» учителей. Учителя по возможности мстят. Светка говорит, что их классный журнал в последнее время просто красный от двоек. Что никого не удивить синяком от учительской линейки. А наиболее отпетых физруки ловят и лупят в запертой тренерской…
На уроках твердили про «основу знаний», «прочный фундамент», про «взрослую жизнь», которая наступит в следующем цикле. Лицеисты вздыхали и переглядывались. Ну, мальчишки – ладно. Мальчишки могут сразу после лицея где-то учиться и где-то работать. Вон, Рысюк, например, уже получил студенческий билет…
Хотя многие на его месте поостереглись бы. Хотя бы из суеверия. Потому что жители погибших городов тоже строили планы на будущее. Да и при самом обыкновенном апокалипсисе всегда находятся неудачники, которым так и не удается добраться до Ворот…
Лидка вздохнула.
– Что, тяжело? – тихо спросил Андрей Игоревич. Она молча кивнула.
– Понимаю, – сказал Зарудный после паузы. – Первый апокалипсис всегда трудно. Впрочем, второй не легче, поверь. За детей бояться даже страшнее.
Лидка мельком взглянула на Славку. Тут же отвела глаза. Раньше ей почему-то не приходило в голову, что за этого оболтуса можно бояться. И что ее родители боятся за нее, за Яну, за Тимура…
– Что-то ты грустная сегодня, Лида. Славка, неси коробку, сыграем пару партий на вылет.
Из всех забав депутат Зарудный почему-то предпочитал настольный хоккей. Траектории пластмассовых хоккеистов действительно напоминали движения живых людей с клюшками; Лидка быстро научилась управляться с рычагами и у Славки выигрывала в трех случаях из пяти, вот только играть со Славкой было не интересно. За игрой Зарудный-младший не издавал членораздельных звуков, а только пыхтел азартно да еще вопил – радостно либо обижено, смотря по обстановке. Славка, хоть и был старше Лидки на два года, казался ей в такие минуты сущим младенцем вроде тех, кто водили хоровод на экране видика…
Удивительно и странно, что подобный младенец ухитрился устроить ту сцену в Музее. Еще чуть-чуть – и Лидка могла бы соревноваться с наиболее смелыми девчонками из двести пятой: те, оказывается, прикалывали к воротнику булавки с колечками. Наличие булавки означало «я – женщина», и первый «бублик» обязательно красный. Число прочих колечек определялось количеством последующих кавалеров, причем, говорят, не одна «модница» бывала бита своими же товарками за вранье и преувеличение…
Думать обо всем этом, глядя на играющего Славку, тем более на Славку, играющего с отцом, было по меньшей мере дико. Папа пришел с работы и гоняет с сыном пластмассовую шайбу. И тот еще сын – ребенок ребенком… При чем тут нравы двести пятой школы?!
Вот как обманчива бывает внешность.
Лидка вздохнула.
Андрей Игоревич играл, что называется, одной левой. Шайба летала из угла в угол, но у Зарудного-старшего хватало времени и на неторопливый разговор.
– Что еще слышно, Лида? Брат уже поправился?
Тимур кашлял неделю назад. И болезнью-то это не назовешь. А депутат Зарудный помнит…
– Спасибо, все в порядке, – сказала она механически. И неожиданно для себя добавила: – А как дела у вас в парламенте?
А почему бы, собственно, и не спросить. Спрашивают же люди друг друга, как дела на работе, дома, в школе…
Кажется, Андрей Игоревич все-таки удивился. И пропустил шайбу. Славка радостно завопил.
– Да дела как обычно, – медленно сказал Зарудный-старший. – Если тебе интересно, могу дать подшивку «Парламентского вестника». Там отчеты практически без купюр…
Лидка опустилась на теплую еще табуретку, и это чужое тепло заставило ее вздрогнуть и сразу же пропустить гол.
– Вылетела, – сказала она виновато.
Славка не огорчился:
– Пап, давай снова!
– Погоди. – Депутат Зарудный жестом остановил Лиду, поднимавшуюся из-за стола. – Слав, будь другом, принеси из кухни чай, ну и там еще пирожки какие-то, спроси у мамы…
Славка сморщил нос, но возражать не стал. Закрыл за собой дверь; у Зарудных была такая большая квартира, что Лидка до сих пор не знала, где тут располагается кухня.
Андрей Игоревич сел на Славкино место. Пальцем погладил по шлему желтого пластмассового вратаря:
– Сыграем, Лида?
Она кивнула. Отчего-то пересохло в горле. Она знала, что, вернувшись домой, начнет по-всякому вспоминать именно эти бегущие секунды – Славка на кухне… а они с депутатом сидят в метре друг от друга и сосредоточенно вертят ручки.
– Тяжело быть самой маленькой?
Лидка подняла голову. Ее зеленый хоккеист размахнулся по шайбе, но так и не ударил.
– Я случайно родилась. – Она знала, что ЕМУ можно сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9