мебель для ванной под заказ в москве 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 




Александр Дюма
Людовик XV и его эпоха


ЛЮДОВИК XV И ЕГО ЭПОХА

Александр ДЮМА

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1.
1710 – 1724.
Рождение Людовика XV. – Что произошло после смерти герцога Орлеанского. – Каким образом герцог Бурбонский был назначен первым государственным министром. – Его происхождение. – Его портрет, – Мать герцога Бурбонского. – Людовик XV. – Этикет его двора.

В субботу 15 февраля 1710 года Людовик XIV был разбужен в семь часов утра, то есть часом ранее обыкновенного, по той причине, что герцогиня Бургундская Урожденная принцесса Савойская, супруга герцога Бургундского, сына дофина. Герцогиня Бургундская имела трех сыновей, из которых один только герцог Анжуйский остался в живых. Она умерла 12 февраля 1712 года, а герцог, супруг ее, – 18-го числа того же месяца, то есть шестью днями позже.

почувствовала первые боли родов.
Король поспешно оделся и отправился к герцогине. На этот раз Людовику XIV ждать почти не пришлось, ибо в восемь часов три минуты и три секунды герцогиня Бургундская родила принца, который был назван герцогом Анжуйским.
Кардинал Янсон крестил новорожденного малым крещением. По окончании этого обряда младенец был положен на колени герцогини Вантадур и унесен на носилках в королевские покои.
Де Буффлер и восемь телохранителей сопровождали носилки.
В полдень де ла Врильер, сын маркиза Шатонефа, государственного секретаря Людовика XIV, поднес новорожденному голубую орденскую ленту, и в тот же день весь двор съехался на него посмотреть.
Этот, только что родившийся, младенец имел уже брата, названного дофином; как мы уже сказали, титул новорожденного был – герцог Анжуйский.
6 марта 1711 года оба принца заболели корью, о чем тотчас дано было знать Людовику XIV. Так как они были крещены только малым крещением, то король немедленно приказал их крестить. Герцогине Вантадур было предоставлено право избрать для обоих принцев в крестные отцы и матери тех особ, которых она сама пожелает. По желанию короля, оба принца должны были наименоваться Людовиками.
Восприемниками дофина при святом крещении были граф де ла Мотт и герцогиня Вантадур, а у герцога Анжуйского – маркиз При и герцогиня де ла Ферте.
8 марта старший из двух братьев умер. Герцог Анжуйский наследовал тогда своему брату и принял, в свою очередь, титул дофина. Этот герцог Анжуйский, внук великого дофина, единственного законного сына Людовика XIV, и есть тот самый принц, который наследовал престол Франции под именем Людовика XV.


***

На другой день после смерти короля Людовика XIV члены парламента под председательством Жака-Антония де Месма собрались в восемь часов утра на заседание. В этом заседании было официальным образом объявлено о кончине Людовика XIV. Королевская власть, за малолетством Людовика XV, перешла к герцогу Орлеанскому Филипп II, герцог Орлеанский, родился 2 августа 1674 года от второго брака герцога Орлеанского, брата Людовика XIV, с принцессой Елизаветой-Шарлоттой Баварской, известной в истории под именем принцессы Палатинской.

, который с этого времени принял титул регента Франции. Кроме официального объявления о смерти короля в заседании парламента было в этот день прочитано и обсуждено духовное завещание Людовика XIV: из всех статей этого завещания две только остались ненарушимыми, а именно – что герцогиня Вантадур примет титул наставницы юного короля Людовика XV, а маршал Вильруа – его наставника.
12-го числа парламент собрался вторично на заседание и издал указ, которым подтверждался первый. В этом втором заседании присутствовал король, на руках своей воспитательницы, и произнес своим тоненьким и писклявым голоском речь, не более как в три строчки, заключавшуюся в следующих словах:
«Господа! Я пришел сюда для того, чтобы доказать вам мое благорасположение. Канцлер мой объявит вам мою волю».
Это были первые политические слова, произнесенные его величеством, за что воспитательница его попотчевала тотчас конфетами.
Что касается приказания, отданного Людовиком XIV на его смертном одре, отправить малолетнего Людовика XV на жительство в Венсен, где воздух, по удостоверению докторов, был чище и здоровее, то оно было в точности исполнено: 9 сентября 1715 года, то есть в тот самый день, когда траурная процессия, сопровождавшая гроб Людовика XIV, шла из Версаля в Сен-Дени для предания земле умершего монарха, юный наследник престола Франции был отвезен в Венсенский замок.
Герцогиня Вантадур старалась дать своему питомцу воспитание самое королевское, хотя в том и не совсем преуспела, ибо с ранних лет развивала в короле понятие о гордости, равнодушии и презрении ко всему.
Однажды Людовик XV, играя золотой монетой, уронил ее на пол. В то время как он нагнулся, чтобы поднять ее, герцогиня Вантадур взяла его за руку и сказала:
– Ваше величество, то, что упадет из рук короля, ему не принадлежит более.
И с этими словами она взяла с пола монету и отдала ее проходившему лакею.
В другой раз королю представлялся господин де Коален, Мецский епископ, наружность которого не совсем была привлекательна. Поэтому, взглянув на него, король воскликнул:
– Ах, как вы некрасивы!
– Я вижу, – возразил прелат, повернувшись спиной, – что королю дают не совсем хорошее воспитание.
И он вышел из комнаты.
Людовик XV недолго находился под надзором женщин:
15 февраля 1717 года герцогиня Вантадур сдала его на руки герцога Орлеанского, который приставил к нему тотчас наставниками маршала Вильруа и аббата Флери (называвшегося прежде Фрежюсом, или Фрежским епископом), которого не надобно смешивать с автором известнейшей книги – «История церкви» (о ней мы уже говорили) – и который был духовником короля.
Воспитание юного короля, вверенное этим двум лицам, также не могло дать блестящих результатов, хотя аббат Флери и был известен своей ученостью. Причина этого заключается в том, что Вильруа и Флери были большие интриганы и более заботились о делах политики, нежели о воспитании и образовании юного короля.
В июле 1721 года – а именно 31-го числа – король, уходя спать совершенно здоровым, проснулся на другой день утром с сильной болью в горле и голове, появилась лихорадка, и к трем часам пополудни боль в горле и голове до того увеличилась, что ребенок должен был снова лечь в постель. Ночь король провел весьма худо: в два часа утра болезнь усилилась. Беспокойство и смущение тотчас распространились по дворцу, а из дворца – по всему городу.
Около полудня герцог Сен-Симон, имевший право приезжать ко двору во всякое время, вошел в комнату короля – комната была пуста. Один только герцог Орлеанский сидел в ней у камина, задумчивый и печальный. Почти в одно время с Сен-Симоном вошел в комнату короля Бульдюк, один из придворных аптекарей, с приготовленным для его величества питьем. За ним следовала госпожа де ла Ферте, сестра герцогини Вантадур, воспитательницы короля. Увидев Сен-Симона, который старался скрыть от нее присутствие регента, она сказала:
– Ах, герцог, вы знаете… Король отравлен!
– Молчите, пожалуйста, сударыня, – отвечал ей Сен-Симон.
– Говорю вам, что он отравлен!.. – повторила она. Сен-Симон подошел к ней и сказал:
– Ведь это ужасно, что вы говорите! Пожалуйста, замолчите.
Госпожа де ла Ферте замолчала, но, может быть, только потому, что герцог Сен-Симон, подойдя к ней, тем самым дал ей заметить герцога Орлеанского.
Что касается последнего, то он ограничился только пожатием плеч при таких словах госпожи де ла Ферте и обменялся взглядами с Сен-Симоном и Бульдюком.
На третий день королю сделалось еще хуже, и доктора начинали уже сомневаться в благополучном исходе болезни. Гельвециус, младший из всех докторов, сделавшийся впоследствии медиком королевы и отцом известнейшего Гельвециуса, предложил пустить королю из ноги кровь. Все доктора восстали против этого, и Марешаль, придворный хирург, объявил, что если бы во всей Франции нашелся только один ланцет, то он и его бы сломал, лишь бы только не открыть кровь его величеству.
Регент, герцог Бурбонский, Вильруа, герцогиня Вантадур и герцогиня де ла Ферте, та самая, о которой мы сейчас говорили, присутствовавшие на этой консультации, пребывали в отчаянии, ибо не видели единогласия между теми лицами, в руках которых находилась жизнь короля.
По приказанию регента послали за городскими докторами: это были господа Дюмолен, Сильва, Камилль и Фальконе.
Означенные доктора явились и после всех споров и разногласий согласились с мнением Гельвециуса, хотя придворные доктора против этого и восставали.
– Господа, – сказал тогда Гельвециус, видя, что нет другого средства заставить окружавших его консультантов согласиться с его мнением, – отвечаете ли вы вашей головой за жизнь короля, если ему не будет пущена кровь?
– Нет, – отвечали доктора, – мы не берем на себя такой ответственности.
– А я, – продолжал Гельвециус, – так отвечаю головой за жизнь короля, если только ему будет сделано кровопускание.
Молодой доктор говорил с такой твердостью и самоуверенностью, что регент, подойдя к нему, сказал:
– Принимайтесь за дело, господин Гельвециус.
Прочие доктора удалились. Гельвециус, оставшись один, сделал королю кровопускание.
Через час, и даже немного менее того, жар у короля значительно уменьшился. К вечеру всякая опасность исчезла, и на другой день король, встав с постели, был уже здоров.
Париж, впавший во время болезни короля в глубокую печаль и уныние, разразился песнями и праздниками при известии о его выздоровлении. Во всех парижских церквах служили молебны, и король, чудом спасенный от смерти, ездил в собор Парижской Богоматери и церковь св. Женевьевы благодарить Бога за свое выздоровление.
Между тем наступал день св. Людовика.
В продолжение нескольких лет – и этот обычай сохранился даже и до наших времен – в день св. Людовика давался в Тюильрийском саду концерт. На этот раз концерт превратился в шумный праздник.
Маршал Вильруа, кричавший сильнее прочих, что король отравлен, изумлялся при виде такого множества народа, собравшегося посмотреть на короля, который беспрестанно прятался и которого Вильруа брал за руку и удерживал при себе, дабы показать его всему народу. Наконец, видя, что как Тюильрийский сад, так и площадь Каруселей наполнены народом и крыши домов усеяны любопытными, он вывел короля на балкон. Тотчас эта бесчисленная масса народа, желая единодушно выразить свою радость, закричала: «Да здравствует король!» Восклицание это передалось на улицы и площади и слилось в общий крик.
– Ваше величество, – сказал тогда Вильруа Людовику XV, – вы видите это стечение, эту толпу, этот народ? Все это принадлежит вам, все это ваше, вы всего этого начальник… Вы можете с этим народом делать, что вам угодно… Он в руках ваших!
К несчастью, эти слова слишком глубоко врезались в память юного монарха! Из этого народа, который в 1721 году кричал с такой единодушной восторженностью: «Да здравствует король!», он сделал народ, который впоследствии, спустя семьдесят два года, кричал: «Vive la guillotine!»
В том же 1721 году Молеврие был послан, по приказанию его высочества регента герцога Орлеанского, в Мадрид для поднесения голубой орденской ленты последнему родившемуся инфанту Испании и для переговоров о браке короля Людовика XV с инфантой и принца Астурийского с принцессой Монпансье.
14 сентября все было решено. От короля Филиппа V прислано было королю Людовику XV письмо, в котором его католическое величество объявлял, что он не только согласен на этот брак, но даже принимает его с большой радостью.
Оставалось только объявить об успехе этих переговоров самому Людовику XV, которому ничего не было еще об этом говорено.
В это время Людовику было одиннадцать лет, а инфанте три года.
Регент назначил день для собрания правительственного Совета. В этом Совете, в присутствии всех высших должностных лиц королевства, Людовику XV должно было быть объявлено об успехе переговоров с Испанским двором и вручено письмо от короля Филиппа V. Но прежде всего надобно было суметь восстать против Вильруа, который, как заклятый враг регента, употребил бы все свое старание, чтобы отклонить короля от предлагаемого ему брака с инфантой. Поэтому регент приискал себе двух помощников: одного он нашел в герцоге Бурбонском, главном блюстителе за воспитанием короля; другого – в Фрежюсе, наставнике короля. Герцог одобрил этот брачный союз и обещал даже в том содействовать по мере возможности регенту. Епископ Фрежюс смотрел на это с холодностью и не во всем соглашался с мнением герцога. Он находил к этому препятствие в летах инфанты, хотя и не был того мнения, чтобы король не согласился на этот брачный союз; обещал регенту быть во дворце в тот день, когда королю будут делать предложение, и объявил, что он, со своей стороны, употребит все старания, чтобы склонить короля к браку, заблаговременно для него устраиваемому регентом.
На другой день после переговоров с этими двумя лицами герцог Орлеанский в условленный час представился к королю. Когда он входил в переднюю, то первым делом его было узнать – у короля ли Фрежюс.
Вопреки своему обещанию, Фрежюс не являлся еще к своему царственному питомцу. Регент послал его искать, решившись не входить к королю, пока не будет при нем находиться его наставник. Через несколько минут явился и Фрежюс, с видом человека, который, ошибшись во времени, старается загладить чем-нибудь свою вину. Регент вошел тотчас вместе с ним к королю, у которого находились уже герцог Бурбонский, маршал Вильруа и кардинал Дюбуа.
Тогда регент тоном самым почтительным и приветливым объявил королю великую для него новость, выставляя на вид все выгоды такого брака и упрашивая его величество дать на это свое согласие. Король, удивленный таким предложением, не отвечал ни слова;
1 2 3 4 5 6 7


А-П

П-Я