-А. Грувелем, Париж, Босанж, Массой и Бессон, 1806, 11 томов

и в 1789 году встал на сторону революции.В августе 1892 года Филипп Грувель стал секретарем временного исполнительного комитета, и ему пришлось 19 января 1793 года зачитывать приговор, который обрекал Людовика XVI на смерть.Несмотря на самую искреннюю преданность Грувеля республике, его не оставила равнодушным судьба несчастного. Он прочитал приговор дрожащим, тихим голосом Именно так написал о его голосе Клери в «Дневнике, передающем происходящее в башне Тампль»

и вышел из тюрьмы очень взволнованный.Впоследствии он был отправлен в качестве посланника в Данию. В 1800 году его призвали в Законодательный Корпус, там он заседал до 1802 года, затем удалился в Варенн Варенн-Жарси, неподалеку от Буасси-Сен-Леже

. Он подвергался жестоким нападкам за свою деятельность в 1793 году, они довели его до отчаяния, и в 1806 году он скончался.В юности он работал клерком в нотариальной конторе, но патрон выставил его за дверь из-за того, что он писал стихи.Лора Грувель со страстью занималась политикой, она была среди нас во время восстания, которое началось после похорон генерала Ламарка. На следующий день она ухаживала за ранеными.Во время холеры она вела себя героически.После казни Пенэна и Море она явилась за их телами, чтобы похоронить, и благоговейно выполнила взятую на себя обязанность.Она была замешана в так называемом заговоре Нейи, но полиция ее не потревожила. Арестована и осуждена она была следующим образом.8 декабря 1837 года из Лондона в Булонь прибыло пассажирское судно.Шел проливной дождь. Один из пассажиров чуть ли не бегом пробежал мимо таможенника по фамилии Поше. Пробегая, он уронил папку, таможенник подобрал ее, окликнул пассажира, побежал за ним, но не догнал, – пассажир исчез. После того, как папка месяц пролежала в таможне и никто не обратился за ней, ее открыли и нашли там письмо за подписью Стинглера, в котором сообщалось о заговоре против правительства.Папку изучили с особо пристальным вниманием. Кроме письма там лежал листок бумаги, исписанный по-немецки, а также блокнот с длинными колонками цифр, которые не заканчивались никаким итогом и вообще не были похожи на подсчеты. В письме содержались следующие слова: «Материальная часть находится в Париже. Чертеж я везу с собой».Два часа спустя Стинглера арестовали, он оказался не кем иным, как Юбером. Потерянная папка принадлежала ему.Юбер был немедленно препровожден в тюрьму предварительного заключения Булони. Вскоре пришел приказ отправить его в Париж. Перед отправкой жандармы обыскали Юбера и нашли у него в шляпе зашитый чертеж адской машины, которую называли машиной Фиеско, и создал ее швейцарский механик по фамилии Штойбле.Последовала волна массовых арестов, после чего начался судебный процесс, посвященный покушению на жизнь короля.В ходе этого процесса Лора Грувель и предстала перед судом в мае 1838 года Процесс начался в понедельник 7 мая 1838 г. в суде присяжных округа Сены, председательствовал Делаэ, главным обвинителем был Франк-Карре. Состоялось девятнадцать заседаний. Приговор вынесли 25 мая. Полные отчеты о заседаниях суда можно прочитать в «Ле Националь», 8, 9, 10, 11, 12, 13, 15, 16, 17, 18, 20, 22, 23, 24, 25 и 26 мая 1838 г. Араго был адвокатом Юбера, Жюль Фавр защищал м-ль Грувель

.Защищал ее Эммануэль Араго.Вот что пишет об этом процессе Луи Блан в своей «Истории десяти лет»:«Расследование потребовало большое количество заседаний, во время которых происходило немало бурных сцен. Обвиняемые говорили энергично, вели себя гордо, держались с большим достоинством. Преступные намерения, которые им вменяли в вину, они без колебаний отрицали, одни отрицали с остроумием, другие с запальчивостью. Но на скамье подсудимых сидел и еще один человек по фамилии Валентен, он низко обманул доверие остальных и стал их доносчиком. На показаниях этого человека, известного своей лживостью, и строилось обвинение. Можно было заметить, и это заметили, что большинство свидетелей обвинения были люди с дурной репутацией, скомпрометировавшие себя неблаговидными поступками. Прения проходили бурно и приводили публику в большое возбуждение. Луи Юбер высказывал свои убеждения взвешенно и со страстью. Штойбле, понимавший только немецкий язык и не говоривший по-французски, вел себя на суде очень умно. Что касается м-ль Лоры Грувель, то в ней высокий политический пафос слился с беспредельной жертвенностью. У нее был ум отважной республиканки и душа сестры милосердия. Кто как не она украшала могилу Алибо? Во время эпидемии холеры она работала в больнице, ухаживала за больными, утешала умирающих и при этом сама избежала смертельно опасной болезни. Под напором тяжких обвинений она сохранила душевный покой и исповедовала свой символ веры с уверенностью, лишенной всякой аффектации.На последнем судебном заседании председатель спросил м-ль Грувель, имеет ли она что-нибудь сказать в свою защиту? Она поднялась и сказала:«Если я беру слово, господа судьи, то только для того, чтобы засвидетельствовать публично благодарность тому, кто с таким мужеством – она указала на Юбера – обнаружил перед всеми, какова была моя жизнь и мои самые задушевные чаяния.Сердце мое полно восхищения и признательности. Не забудьте, что именно ему и вашему добросовестному обсуждению всех обстоятельств я буду обязана свободой… больше, чем свободой… жизнью моей матери».Голос ее прервался от волнения, но она овладела собой и продолжала, указав на г-на Бильяра:«Благодарю я другого достойного друга, он не покидал меня ни на секунду с момента моего ареста и не оставил меня сейчас, в миг последнего испытания».Потом она повернулась в сторону Валентена, он сидел, сгорбившись, опустив глаза в землю, и казался раздавленным угрызениями совести.«И еще, поскольку я уважаю людей, я хочу утешить совесть, которая, полагаю, терзается угрызениями и нуждается в утешении. Валентен! Юбер, де Воклэн и я, мы прощаем ваше недостойное поведение. Если вы будете несчастны, больны, всеми оставлены, вспомните, что я существую на свете».Впечатление, произведенное речью м-ль Грувель, не изгладилось и тогда, когда был зачитан приговор. Во время обсуждения заключенные не присутствовали в зале, их ввели, чтобы огласить им приговор. Юбер с полным спокойствием выслушал, что его признали виновным в организации заговора, составленного в целях изменить или уничтожить форму существующего правления. Но когда он услышал, что осуждена и м-ль Грувель, то в отчаянии вскрикнул и в руке у него блеснул кинжал, который он прятал до этого. Торопясь помешать ему покончить с собой, жандармы тут же кинулись к нему. Завязалась борьба, раздался крик: «К оружию!» Все вскочили на ноги. Свалка, паника, перевернутые скамьи, судейский стол, вопли перепуганных женщин. Штойбле, потеряв сознание, рухнул на руки жандармов.Никогда еще в суде присяжных не видали ничего подобного. Юбер, в ярости отбиваясь от схвативших его жандармов, кричал с неистовым напором:«Эта женщина невинна! Ничтожества! Вы обвинили саму добродетель! Судьи-французы! Позор вам, позор!»Его наконец уволокли, хоть и не без труда, и председатель сумел дочитать приговор, признав виновными в заговоре против – нет, не короля, – но существующего правительства м-ль Грувель, Штойбле, Анна и Винсента Жиро. Последнего приговорили к трем годам заключения, остальных к пяти. Юбера обвинили в «заговоре и подготовке акта уничтожения» и приговорили к депортации.Правда ли, что Валентену за его показания обещали заплатить сумму в восемь или десять тысяч франков?Так утверждается в письме, написанном рукой Валентена, лежащем перед нашими глазами.Так или иначе, но других участников этого судебного процесса постигла печальная участь: Юбер покончил с собой, Штойбле в тюрьме перерезал себе горло бритвой, м-ль Грувель сошла с ума и умерла в 1842 году Ошибка Дюма: Лора Грувель умерла в хосписе города Тура 21 декабря 1856. Ее смерть засвидетельствовали два служащих хосписа, никаких сведений об умершей у них не было

. Винсент Жиро вышел на свободу с белыми как снег волосами». 23 Спустя некоторое время Марии Лафарг позволили иметь книги. Какая же это была для нее радость! Мы прочитаем ее рассуждения о книгах и поймем, насколько, погрузившись в несчастье, она стала серьезной. Вот на что вдохновляет ее лицезрение новых спутников ее одиночества:«Нужно оказаться без книг, чтобы оценить в полной мере их сладостное общество – всегда разнообразное, всегда новое, всегда отвечающее напряжению наших мыслей.Я не сделала еще окончательного выбора. Не наметила пока плана будущих занятий и чтения. Но сразу же захотела увидеть своих старинных друзей, окружить себя ими, с наслаждением и радостью переходить от одного к другому, вспоминая того, кто однажды подарил мне мысли, любя другого за утешение, приласкав того, кто меня очаровал, почтительно склонив голову перед тем, кто наставлял, благословив того, кто просветил.Книги, прекрасные, великолепные книги, совершенная, возвышенная форма, которую избрали для себя великие умы, чтобы остаться жить после смерти. С точки зрения ума и состояния души книги – наши подлинные предки. Как только мы начинаем понимать язык прославленных теней, как только научаемся сами говорить на нем, между нами устанавливается родственная связь. Мы принадлежим им, они принадлежат нам. Благодаря им мы обживаем прошлое, благодаря нам они приживаются в будущем, мы отодвигаем их надгробные камни, и они воскресают… Они являются перед нами и показывают, в какой стороне горизонта взойдет завтрашнее солнце. Мы путаемся среди наших туманных идей и мнений, но их гений становится для нас компасом, сияющей звездой, указывающей на восход.Бедные мои книги! Вот уже два года, да, уж никак не меньше, я не видела вас! А как хотелось бы видеть вас повсюду – у изголовья, на столе, перед глазами, под рукой… Но теперь я скупец и стану считать свои сокровища. Все они на месте, мои старинные верные друзья?Первый – вот он! – Паскаль! Болезненный гений с запавшими глазами, его взгляд всегда обращен внутрь. Паскаль! Дерзновенный в вере, мыслитель-мученик, нащупывающий границу, ограждающую веру от сомнений… Паскаль! Ноги его касаются дна пропасти. Голова упирается в небеса.Рядом с Паскалем Боссюэ! Новый Моисей с нового Синая! Вдохновенный летописец Господних тайн. Боссюэ!.. Гордый восхвалитель мертвых, почитающий королей только в мавзолеях.Справа от Боссюэ – Фенелон! Звезда Камбре, благородное сердце, утонченный, блестящий ум, душа апостола и святого, благословенное имя, почитаемое всеми… Фенелон! Из ошибки он сумел добыть славу, и слава его языками пламени достигла неба…А слева от Фенелона что за маленький томик? Его страницы открываются словно бы сами собой… А-а, это прекраснейшая из прекрасных, очаровательная, восхитительная, обожаемая, добрейшая, несравненная… Я уже назвала ее, это мадам де Севинье, чарующая умом своих добродетелей, завораживающая талантом своих достоинств и неисчерпаемостью материнской любви.Дальше том с золотым обрезом, я узнала его – Корнель! Поэт-полубог, бессмертный родитель «Сида», первый живописатель героев и сверхчеловеческих страстей…Узнала я и Расина, божественного Рафаэля, певца любви королей, поэта-обольстителя, каждый стих его – нота, каждая нота – мелодия.У их подножия – Жильбер. Обездоленный поэт, не узнавший счастья, его вдохновляла нищета, его Музой был голод.Но вот передо мной Монтень! Милый ворчун, философ-фрондер, глубокий психолог. Его ум так основателен, его здравый смысл столь неколебим, что даже в его веселых остроумных шутках проглядывает мудрость наставника.А около подушки? Кто они? Да это же мои любимцы! Лафонтен! Благородный бесхитростный добряк, такой простодушный и вместе с тем такой смешной и веселый, наделяющий чудным юмором даже самых жалких из своих зверей… Мольер! Ему повезло больше, чем афинскому кинику Имеется в виду Диоген, который среди бела дня ходил с фонарем по улицам Афин и отвечал на вопросы любопытствующих: «Ищу человека!»

, он нашел человека… остановил его… поместил свой фонарь ему в сердце и заставил смеяться над тайнами света, от которых сам плакал.
…………………………………………………………………………………………………………………………………..
В юности узнают, в старости забывают. Весна, когда каждое семя пускается в рост, чтобы впоследствии принести плоды, – благодатное время для учения. В учебе нельзя видеть только развлечение, оно приобщает нас к тайне более высокой жизни, нежели обыденная. Привычка занимать душу, оставляя в покое тело, отделяет духовное от материального, упражняет и обогащает наши самые благородные способности, примиряет с грядущей смертью, приучает видеть все более отчетливо разницу между двумя субстанциями, которые жизнь сливает в нас воедино.Каждый человек, хорошенько поразмыслив, признает, что ум совершеннее чувств. Радость, печаль, волнуя нас, непременно рождают и соответствующие им мысли. Мысль, напротив, устремляется тем дальше и тем глубже, чем немощнее наше тело. Мысль свободна и в цепях, она безмятежна и среди рыданий. Что бы ни посягало па нее, она остается недосягаемой и парит превыше всех посягательств.Я сравниваю иногда жизнь с высокой горой. У подножия зеленеет трава, растут деревья, цветут цветы, бормочет река, поют птицы. Но облака, приносящие дождь и росу, приносят также и грозы, и если жизнь цветет повсюду, то повсюду ее подстерегает и смерть.Так поднимите взгляд к вершине. Там уже нет растительности. Воздух там чист, растительные соки высыхают; солнце так горячо, что раскаляет камни, и рудные жилы сочатся каплями золота, меди, железа. Мы вознеслись над живой жизнью, но вознеслись и над грозами. В долине все поет. На вершине горы все блистает… Земля затеняет счастье. В небе нет облаков, чтобы прятать свет. Дороже луч, который дарует свет, чем земля, которая цветет.
……………………………………………………………………………………………………………………………………
Я принимаю страдание, оно озаряет тебя, будто свет молнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35