— Нет у меня жены, — сказал он. — А…
Она ждала ответа затаив дыхание, и блаженная радость охватила ее, невзирая на сердитую мину, с которой уставился на нее раненый. Она смотрела на его напряженные плечи, на мускулы лица и чувствовала, что за его грубоватыми ответами скрываются сильные переживания. Ни семьи, ни компаньонов, ни жены… Это задело какую-то струну в ее сердце.
— Тогда, возможно, ваша невеста беспокоится о вас… — И Чарити затаила дыхание.
— У меня нет невесты, — ответил он с неожиданным пылом. То, что ей любопытно узнать о его личной жизни, доставляло ему удовольствие.
— О! — Она покусала губы, которые так и норовили сложиться в улыбку. Итак, она узнала очень многое о его жизни. Можно сделать еще один шаг. — — Но есть хоть кто-нибудь, кого следовало бы уведомить?
— Что за неугомонная барышня, — проворчал он, но беззлобно. — Ну уведомите моего дворецкого, Эверсби. Обязательно ему напишите… он обожает получать письма.
— Я не хотела совать нос куда не надо, — сказала она краснея. — Я собиралась помочь вам. — Она сделала шаг к нему. Ей очень хотелось погладить его по волосам, провести кончиками пальцев по жесткой скуле. — Я понимаю, что сейчас вам очень больно, но если вы будете лежать спокойно, хорошо питаться и за вами будет должный уход, то вы сможете встать и ходить уже через несколько дней. А несколько недель спустя будете вообще как новенький.
Он даже отпрянул; он был словно голый, был выбит из равновесия и смертельно напуган из-за того, что опять едва не утонул в ее соблазнительных медовых глазах..
— Несколько недель?
— Ну, две недели — это самое меньшее… а в седло вы сможете сесть только через три или четыре недели. Неужели вы не сможете потерпеть нас каких-то две-три недели? — Тут в глазах ее засветилось озорство. — Мы-то ведь терпим вас.
Он, видимо, напрягся — ее добродушная шутка попала в цель.
— Послушайте, вам-то самой ведь не приходится лежать день-деньской кверху за… — Тут он резко вырулил в другую сторону: — Вот с этими дурацкими штуками на шее. — В подтверждение своих слов он схватил несколько амулетов, висевших у него на шее, и сердито посмотрел на девушку. Вдруг он заметил, что на ее роскошной груди не было ни одного амулета, и это поразило его. Старуха была обвешана ими с головы до пят, и даже их дворецкий, божий одуванчик, носил амулеты. — Так выходит, что вам, барышня, не обязательно носить амулеты?
— Нет, мне не нужно. — Милая улыбка расцвела на ее лице. — Я и так слишком везучая.
— Слишком везучая? — Он почувствовал, как тает, снова поддается ей, запаниковал и резко отвернул лицо. — Глупость какая-то! — Он сердито фыркнул. — Где это слыхано, чтобы человек считал, что ему слишком везет? К тому же все это ерунда и никакого везения вообще не существует!
— Ах, что вы, еще как существует! — Глаза ее заискрились: она почувствовала, что он намеренно поддерживает в себе раздражение, и не без усилий. Это было недвусмысленное свидетельство того, что за его грубостью кроется совсем иной человек. — Даже мой отец, и тот признавал, что везение существует. Просто они с бабушкой очень расходились во взглядах на то, может ли человек каким-либо образом изменить свою везучесть. Бабушка верит, что на везение влиять можно и нужно, а папа… он никогда не мешал ей экспериментировать, как она хочет. — Ваш отец? — В первый раз она упомянула о своем отце. Рейн удивился, поднял голову и даже снова частично вылез из своей раковины-простыни. — Судя по всему, ваш отец очень здравомыслящий человек. Это радует. А где он? Мне бы нужно поговорить с ним… прямо сейчас.
Он желал поговорить с ее отцом? Чарити напряженно выпрямилась и отступила на шаг. Горе вдруг снова обрушилось на нее со всей силой. Ей тоже хотелось бы поговорить с отцом, уткнуться ему в грудь и снова почувствовать, как его теплые мозолистые руки обнимают ее. Мгновение она незряче смотрела перед собой, забыв, где находится, но постепенно под его пристальным взглядом вернулась в настоящее. Глубоко вздохнула и, несмотря на ком в горле, заставила себя произнести:
— Боюсь, это невозможно. Мой отец умер…десять дней назад. Повисло неловкое молчание, и Рейн Остин забыл о своих несчастьях, которые до того только и замечал, жил в них, как в коконе. У него стало скверно на душе, когда он увидел, как изменилось лицо девушки. Она побледнела, ее яркие глаза потемнели. В них притаилась мука. И эта беззащитная боль, которую он невольно подсмотрел, задела какие-то струны в его душе. Ну конечно… черное платье. Она в трауре. Лицо его загорелось краской стыда. Он потребовал встречи с ее умершим отцом — да за это убить мало!
— Мисс… мисс…
— Стэндинг, — подсказала она спокойно, думая, что он забыл ее имя. — Чарити Стэндинг.
Чарити. Нет, он не забыл ее имени. Но только сейчас, когда он чуть было не произнес это имя вслух, он осознал его значение во всей полноте. Чарити — «милосердие». Когда она была рядом, боль утихала, голос ее был нежен, в глазах сияло утешение — да она и была воплощенное Милосердие!
— Мы пошлем в гостиницу за вашим багажом сегодня же. — Она расправила плечи и снова стала твердой духом и исполненной желания помочь Чарити. — Вы почувствуете себя лучше, когда сможете побриться своей бритвой и надеть собственное белье.
Она не могла знать, что мрачное и испуганное выражение, появившееся на его лице, было результатом шока. Молодой светской девице вряд ли было известно, в чем заключается туалет джентльмена, и уж тем более она не стала бы об этом говорить. Но Чарити Стэндинг разбиралась в таких вещах и сообразила, как утешит мужчину, оказавшегося в непривычной обстановке, присутствие личных вещей и своего белья. Чарити Стэндинг была определенно необыкновенная девушка. От этой мысли его так и обдало жаром.
— Да, будет славно вылезти из этой дурацкой рубахи. — Он повел могучими плечами. — Она мне явно маловата.
— Да. — Чарити улыбнулась в знак согласия. — Она вам не по росту. Вы гораздо крупнее, чем был папа.
Рейн беспомощно смотрел, как она выходит из комнаты. Затворилась дверь, и в то же мгновение глаза его закрылись тоже. Какой же он дурак! Подумать только, он лежит в доме девушки, в рубахе ее покойного отца, да еще недоволен и бранится! Он уронил лицо в подушки.
— Черт!
Чарити же вдруг приостановилась на пути к лестнице. Итак, у его сиятельства нет ни семьи, ни жены… и невесты нет. Взгляд ее при этой мысли прояснился.
Но в следующее мгновение ей припомнилось то странное ощущение, которое она испытала, заглянув ему в глаза сейчас. Расспрашивая его о личной жизни, она явно задела какую-то очень чувствительную струну. Почему, собственно, у него никого нет? Она нахмурилась. Ясно, что его мучат не одни только телесные страдания. Было что-то еще… гнездившееся в его душе. Не страдает ли он от безответной любви? Сердце у нее так и упало.
Чарити расправила плечи и вздернула подбородок. Она твердо верила, что ее долг — противостоять горестям и утишать страдания, которые она видела вокруг себя. И задумчивое выражение на ее лице уступило место сияющей улыбке. Что ж, как только рана Рейна Остина совершенно затянется, характер его тоже станет лучше. Она поможет ему справиться с проблемами, чего бы это ни стоило!
Вселение второго обезножевшего страдальца в верхние покои Стэндвелла означало, что в доме, давно отвыкшем от гостей, изрядно прибавится работы. Для Остина приходилось специально готовить и таскать подносы наверх, а грязную посуду сносить вниз, на кухню. Требовалось много воды для процедур и омовений, надо было греть и доставлять наверх. Потребовалось дополнительное постельное белье, прибавилось стирки… и все время вверх-вниз, вверх-вниз… и ночные горшки, которые приходилось выносить, и свечи, которые надо было зажигать…
Штат прислуги в Стэндвелле состоял только из старого Мел-вина, его жены Бернадетты и двух их внуков, которые работали в основном в саду и на конюшне. У стариков сил хватало лишь на то, чтобы управиться со стряпней, уборкой и прислуживанием по мелочи при обычных обстоятельствах. Внуки же их заняты были по горло весенними работами на огороде, а также хлопотами на конюшне, в птичнике и на скотном дворе. А потому Чарити и леди Маргарет пришлось нацепить передники и чепцы и заняться уборкой в комнате, где сейчас лежал Стивенсон.
Скатывая ковры, которые следовало вынести на двор и выбить, и снимая полог с кровати для стирки, леди Маргарет поглядывала на раскрасневшееся лицо внучки. Вряд ли этот румянец заиграл на ее щеках из-за физических усилий, которых требовала уборка. Старуха хмурилась и наконец улучила момент, чтобы сообщить своей столь нежно ограждаемой от мира внучке:
— Я послала сообщить Гэру и Перси, чтобы они явились сюда и ухаживали за его сиятельством.
Чарити, снимавшая последнее полотнище выгоревшего бархата с медного прута, тянувшегося вдоль балдахина, замерла:
— Но зачем беспокоить Гэра и Перси? Я прекрасно справляюсь сама.
Леди Маргарет, стоявшая по другую сторону кровати с охапкой пыльных занавесей в руках, прищурилась:
— Это неприлично — молодой девице и вдруг заниматься мужской…
— Задницей? — подсказала Чарити.
— Раной! — Леди Маргарет так и взвилась: ее поймали на том, что она говорит обиняками, как настоящая жеманница. Она всегда гордилась тем, что слов не выбирает, презирала щепетильность, которой щеголяют «настоящие леди», а теперь сама вынуждена была прибегать к глупым уловкам. Что за дурацкое положение! — Вот, пожалуйста, ты уже и говоришь как матрос. Научит он тебя! — Старуха принялась возиться с занавесями, соображая между тем, как бы половчее облечь в слова свою мысль. Наконец она брякнула: — Неприлично молодой девушке трогать руками мужчину.
— Но, бабушка! — Чарити покраснела, чувствуя себя не совсем безгрешной по этой части, и нервно сжала в руках бархатный занавес. — Я вовсе не трогаю руками его сиятельство, я просто ухаживаю за ним.
«Это ты так считаешь», — подумала леди Маргарет. Но вслух сказала:
— Но у него-то на уме совсем другое. Мужчины, особенно аристократы, относятся к подобным вещам совсем не так, как женщины. Он из высшего общества, а женщина его круга никогда бы не вызвалась ухаживать за мужчиной. Светской женщине такое бы и в голову не пришло. А потому, с его точки зрения, если женщина по доброй воле приближается и даже прикасается к нему, то она тем самым заявляет, что ей безразличны такие вещи, как приличия и моральные устои, а значит, и сострадание, и доброта. Для мужчины типа его сиятельства прикосновение означает приглашение к ночным трудам. — Старуха осеклась и чопорно выпрямилась. Но по тому, как широко Чарити раскрыла глаза, она поняла, что идти на попятный уже поздно.
— К ночным трудам? Что это за труды? — Чарити покраснела.
Леди Маргарет заелозила под выжидательным взглядом внучки. Она давно собиралась поговорить с Чарити на эту тему, уже пять лет собиралась, с тех пор как Чарити выросла. Но это дело старуха откладывала со дня на день, надеясь, что вдруг да без этого как-нибудь обойдется.
— Видишь ли, девочка моя. Между мужчиной и женщиной порой имеют место такие отношения…
— Ты имеешь в виду… то, что происходит в темноте между мужьями и женами? В осененной благодатью брака супружеской постели? Это и есть ночные труды?
Леди Маргарет вытаращила глаза:
— Н-ну да. А откуда ты знаешь?..
— Папа рассказал мне, давно еще. — Чарити поморщилась, заметив на лице бабушки ужас. — Про плодородное поле женщины, и про семя мужчины, и про пахоту, которую следует произвести. Кажется, это было, когда я спросила папу, отчего бы нам не завести маленького братика, коли уж у нас есть хорошая капустная грядка… Ну он и объяснил, что с младенцами все не так просто, тут заглядыванием под капустный лист не обойдешься. И рассказал, как на самом деле делают детей.
— Он рассказал тебе? Все? — Леди Маргарет едва не задохнулась. Она сама не знала, следует ей ужасаться или радоваться, что все позади.
— Думаю, да. Про петуха, как он топчет курицу. И как жеребец кроет кобылу, и как муж жену…
— Хорошо, хорошо! — перебила ее леди Маргарет, краснея и стыдясь того, что краснеет. — Похоже, суть ты действительно ухватила. — Старуха отвела глаза, пытаясь вспомнить, с чего пошел этот разговор и к чему, в соответствии с ее первоначальным замыслом, он должен был привести. Тут Чарити с готовностью напомнила ей.
— Не понимаю, почему вдруг его сиятельство должен подумать, будто я приглашаю его заняться ночными трудами со мной, — прошептала она, чувствуя в животе странную пустоту. — Я же не его жена.
Леди Маргарет в изумлении посмотрела на внучку. Очевидно, желая ярче подчеркнуть детородные аспекты процесса, Аптон не удосужился упомянуть о некоторых важных деталях — таких как желание. И наслаждение. И легкомыслие, которое толкает на злоупотребления. Для леди Маргарет достаточно было видеть прелестное и бесхитростное лицо внучки, чтобы понять, отчего Аптон выпустил эти моменты. Но ведь так продолжаться не может, и нельзя оставлять Чарити в неведении относительно такого рода чувств… тем более теперь, когда она начала испытывать их.
— Боюсь, что супружество ко всему этому имеет мало отношения… да и к произведению на свет младенцев тоже, — сказала старуха спокойно. — А вот удовольствие играет тут немалую роль, так же как и свойственная всякому человеку потребность быть близким с другим человеком… в этом смысле близким. Мужчины получают огромное наслаждение при совокуплении… и порой само присутствие рядом прекрасной женщины заставляет их страстно желать ее. И, боюсь, для них вовсе не важно, находятся ли они с этой женщиной в законном браке, знакомы ли с ней толком, появится ли в результате на свет младенец и будет ли доброе имя женщины погублено навсегда.
Мужчины просто желают получить наслаждение, они жаждут возбуждения.
Чарити сидела, внимательно слушая объяснения бабушки, которые, с одной стороны, открыли ей много нового, а с другой — совсем сбили с толку. У нее отнюдь не создалось впечатление, что виконту доставляют наслаждение непродолжительные контакты с нею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53