https://wodolei.ru/catalog/stoleshnicy-dlya-vannoj/pod-rakovinu/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В тревоге по случаю смерти хозяина, никто не обратил внимания на отъезд скромных тружеников, а когда через день депеша известила графиню о приезде крестного отца с другом, новость эта также не возбудила ничьего подозрения. Утром, в день приезда Масалитинова, совершилось погребение графа на соседнем кладбище. Грустная и утомленная вернулась молодая вдова в замок, а вечером ее сильно взволновало сообщение адмирала о том, что Манарма предупреждает его о смертельной опасности, грозившей Масалитинову, и приказывает тотчас отправиться ему на помощь.
В большой тревоге ожидала Надя возвращение адмирала и Ведринского, которые к ее удивлению привезли с собой Михаила Дмитриевича. Увидав бывшего жениха таким расстроенным, она почувствовала сожаление и любезно приняла нежданного гостя. Значит, и он был жертвой адских злодеяний.
Надя тотчас заказала сытный ужин, а в ожидании его адмирал удалился в свою комнату, чтобы отправить письмо своему покровителю. Надя с гостем остались вдвоем, потому что и Ведринский ушел к себе. Наступило тяжелое молчание. Масалитинов не сводил глаз с Нади, которая была прелестна в траурном платье. Молчание прервала она:
– Однако надо бы предупредить Людмилу Вячеславовну о происшедшем: она будет беспокоиться, что вас нет, – сказала Надя не совсем решительно.
Михаил Дмитриевич вздрогнул.
– Вы правы, но вернуться сегодня же в Горки я не в состоянии. Я напишу ей несколько слов, если вы будете добры послать кого-нибудь.
– Ну, конечно. Пройдите в мой будуар и пишите, а я сейчас снаряжу посланного.
Масалитинов написал коротенькую записку, сообщив только о случае с экипажем и умолчав о нападении вампира; а когда Надя выходила из комнаты за посланным, он облокотился о стол и серьезно задумался. Буря кипела в его душе. Он чувствовал себя до того несчастным, что ему казалось невозможным продолжать подобную жизнь.
Порыв ненависти поднимался в нем против овладевшей им женщины и ларвического существа, внушавшего ему страх, или даже ужас. Ни одного часа не бывал он уверен, что не сделается жертвою какого-нибудь из тех адских чудовищ, которые окружали словно Милу.
Нет, нет, надо бежать, отделаться от нее, развестись, или как-нибудь положить конец этой разбитой жалкой жизни; долее терпеть он не может. Вздох, тяжелый, как стон, вырвался из его груди.
Незаметно вернувшаяся в комнату Надя с любовью и сожалением наблюдала за ним, а потом подошла и положила руку на его плечо.
– Не отчаивайтесь, Михаил Дмитриевич, имейте веру, молитесь и надейтесь, что Бог спасет вас и, может быть, освободит из адской ловушки, в которую вы попали.
Масалитинов поднялся и, схватив Надины руки, горячо прижал к своим губам.
– Да, Надя, оба мы – жертвы дьявольской плутни, а так как судьба дала мне неожиданное счастье говорить с вами, то позвольте сказать вам все, чтобы хотя отчасти оправдаться в моем ужасном поведении относительно вас. – Он быстро передал все происшедшее и прибавил. – Все связано между собой красной нитью; мы попали в сеть, которая нас душит: и ваше непонятное разоренье, и моя странная страсть к игре, так же странно пропавшая, как и появившаяся, потому что никогда, Надя, я игроком не был. Мила вырвала из моих рук пистолет, и я стал ее женихом, буквально с веревкой на шее. А теперь я дошел до той же точки, – я задыхаюсь в этой адской фантасмагории и мне кажется, что я скверно кончу.
– Надо бороться и с помощью Божьей искать спасения, а не предаваться бесплодному отчаянию, – энергично проговорила Надя.
Масалитинов вздрогнул.
– Для борьбы нужна цель, надежда, которая бы манила и поддерживала. Эта надежда для меня – вы, Надя. Если вы можете простить меня и в глубине вашего сердца сохранилось хоть чуточку привязанности ко мне, если я могу надеяться, что, став свободным, вновь обрету вас, Надя, тогда я буду бороться, я сделаю все на свете, чтобы избавиться от чудовища, полуженщины, полувампира, которая как клещ вцепилась в меня и высасывает жизнь. Если нет, я положу конец ужасному существованию, когда жена и даже ребенок внушают мне непреодолимый ужас, когда я не понимаю ничего происходящего вокруг меня. Кто эти отвратительные существа, появляющиеся из мрака и преследующие меня; кто эта дочь Фаркача, вырвавшаяся из ада на мою погибель? Спаси меня, Надя, спаси от меня самого; не то я сойду с ума, или покончу с собой; легче и приятнее умереть от пистолетной пули, чем от зубов вампира.
Возбуждение его росло, он был бледен и все тело дрожало, как в лихорадке, а в блуждавших и горевших глазах было действительно что-то безумное. Испуганная и взволнованная Надя подвела его к дивану и усадила. Глубокая, внушаемая им раньше и не совсем угасшая любовь оживала в ней при виде страданий любимого человека. Тихо, точно говоря с больным ребенком, пожала она его руку.
– Успокойтесь, Мишель, я давно простила вас. Ну же, не волнуйтесь! Я люблю вас, а если вы будете снова свободны, Бог пошлет нам может быть счастье и заставит забыть этот ужасный кошмар.
Масалитинов опустился на пол, положил голову на колени Нади и судорожно зарыдал. Он весь дрожал и страшное нападение вампира окончательно расстроило его больные нервы. Надя забыла все; подняв склоненную голову прежнего жениха, она поцеловала его пылавший лоб.
– Миша, Миша опомнись. Я люблю тебя, буду молиться за тебя и вызову могущественного покровителя моего крестного. Он – добрый и сильный, – спасет тебя.
Михаил Дмитриевич привлек ее к себе и, с глубокой благодарностью во взоре, поцеловал в дрожавшие губы. В эту минуту огромная ньюфаундлендская собака Бельского, очень привязавшаяся к Наде и теперь спавшая на ковре, внезапно вскочила на ноги и, ощетинившись, повернулась с глухим ворчанием к окну. Надя и Масалитинов также обернулись и остолбенели.
Около окна колыхалось желтоватое дымное облако, а посредине его блестела пара зеленых глаз, пристально глядевших на успевших прийти в себя Масалитинова и Надю, которая вскрикнула и закрыла лицо руками, а Михаил Дмитриевич вздрогнул и побледнел.
– Это глаза Милы! – вдруг хриплым голосом вскрикнул он и, схватившись руками за голову, сделал несколько шагов к двери, а потом зашатался и рухнул на ковер.
Надя позвонила и бросилась к нему. Облако исчезло.
Сбежалась прислуга, а затем пришли адмирал и Ведринский. Михаилу Дмитриевичу оказали необходимую помощь, и, когда он открыл глаза, его перенесли в отведенную ему комнату, где Георгий Львович уложил своего друга, впавшего теперь в мертвенную апатию, и остался с ним.
Крестному Надя передала с глазу на глаз о видении двух зеленых глаз; она тоже ясно видела их, что исключало всякое предположение о галлюцинации, возможной при общем возбужденном состоянии Масалитинова. Слушая ее, Иван Андреевич покачал головой.
– Дай Бог, чтобы бедный Михаил Дмитриевич благополучно пережил это страшное приключение. О! Когда нам приходится бороться с злобной силой тьмы и ее служителей, только тогда и сознаем мы вполне всю свою слабость и невежество.
– Крестный! Упроси доброго Манарму помочь Мишелю и спасти его, – проговорила Надя со слезами на глазах.
– Это уже сделано, дитя мое, и сегодняшнее приключение, вырвавшее несчастного из когтей вампира, указывает, что я не напрасно просил его.

VII

Пока описанное происходило в замке Бельского, Мила проводила в Горках тяжелый вечер. Приезд мужа теперь был ей не кстати, потому что именно в эту ночь она хотела уничтожить вампира, воображая этим спасти Мишеля и сына от козней страшного колдуна, а себе вернуть личную свободу. Когда около одиннадцати часов экипаж не вернулся, она стала беспокоиться. Сидя в будуаре, она тоскливо прислушивалась к каждому шуму, а потом уже истомленная волнениями последних дней, уснула и, без сомнения, впала в каталепсию, так как тело ее окаменело и приняло вид трупа.
Когда она вновь открыла глаза, то в них и на лице ее появилось выражение бешенства и отчаяния. Она отчетливо помнила, что была в замке Бельского и видела Мишеля на коленях перед Надей, а они обменивались словами любви и поцелуями.
– Ах, негодный! Ты поехал к ней, а не ко мне, к своей жене! И ты хочешь развестись со мной? Нет, нет, ты мой и моим останешься. А за час же этот, предатели, вы оба дорого заплатите мне!
Она сжала голову руками, а потом решительно встала, бледная, как призрак, и с пылавшими злобой глазами.
– Но прежде я уничтожу тебя, – чудовище, сделавшее меня орудием своих гнусных преступлений и пугалом для любимого человека.
Она взглянула на часы: до полуночи оставалось двадцать минут, – именно то время какое ей было нужно. Поспешно накинула она поверх батистового пеньюара черный бархатный плащ, на белой шелковой подкладке и с капюшоном, так как в подземелье было холодно и сыро.
Затем она тихонько приотворила дверь детской и увидела, что г-жа Морель читает около колыбели. Успокоившись, она прошла в библиотеку, зажгла электрический фонарь и решительно спустилась в подземелье.
Зловещая тишина стояла в обширной галерее, нарушаемая порывистым дыханием и шелестом шелковых юбок Милы. Но ею овладела злобная решительность; она почти бегом пролетели галерею и вступила в кабинета Красинского. Дрожавшей рукой открыла она ящик стола, где находился ключ от потайного шкафа, куда отец прятал свои самые драгоценные инструменты. Несколько минут спустя, в руках ее была продолговатая шкатулка, где находился знаменитый кинжал, завернутый в лоскуты бархата. Мила достала оружие и осмотрела клинок, покрытый буро-красными пятнами.
– Роковое оружие! Второй раз послужишь ты для уничтожения изменника! – подумала она с жестокой усмешкой и спрятала кинжал под плащ.
Затем она взяла на полочке флакон с наркотическим средством, которое давал ей раньше Красинский, чтобы поливать ковер в комнате г-жи Морель. Флакон она положила в карман и потом тихонько подкралась к комнате, где лежал труп и откуда доносились гнусавые голоса карликов. Осторожно приподняв один угол завесы, Мила выплеснула из флакона в комнату, а потом, вся дрожа, забилась в нишу и стала ждать. Через минуту голоса стали слабее и наконец совсем умолкли. Мила закрыла нос и рот смоченным платком и вошла. Карлики спали, склонившись на толстую книгу. Но в этот миг сильным порывом ветра ее отбросило к двери, и она прислонилась к стене, почти задыхаясь от страшной трупной вони; но каков был ее ужас, когда она увидела, что из открытого гроба поднимается большая черная тень и медленно сгущается, принимая образ ее отца. Лицо его было отвратительно, а мутные и точно налитые кровью глаза ничего, казалось, не видели; тяжело, но быстро пронесся вампир мимо, почти коснувшись ее, а затем исчез во тьме коридора.
– Проклятие, я пришла слишком поздно, – молнией пронеслось в голове Милы, но тотчас вспомнила она, что труп-то именно и следовало уничтожить, чтобы отнять у злого духа его телесное убежище.
Быстро очутилась она около открытого гроба, с чувством ужаса и любопытства нагнувшись над распростертым телом. Стеклянные глаза трупа были открыты, рот также, точно ему недоставало воздуха; откинутый саван обнажал грудь, а на пальце левой руки сверкал и искрился таинственный перстень Твардовского. Мила отвернулась от ужасного лица и смотрела на талисман, который постоянно носил Красинский, а сила его была ей известна. У нее явилось страстное желание овладеть кольцом, которое, несомненно, даст ей власть над Мишелем и поможет уничтожить Надю. Она проворно сняла с почерневшего пальца кольцо и надела себе, а затем решительно подняла кинжал и всадила его по рукоять во впадину желудка… В тот же миг загремел точно пушечный выстрел, и стены подземелья дрогнули от этого удара, а из раны брызнула черная, зловонная кровь и обдала Милу с головы до ног; но она едва обратила на это внимание, потому что последовавшее за сим привело ее в ужас и волосы зашевелились на голове. Все вокруг рушилось, шандалы полетели прочь и свечи потухли, а гроб трещал, точно разваливались его доски; все вертелось и свистало, как во время сильной грозы. В то же время со всех сторон появлялись омерзительные существа, полулюди, полуживотные, скопище крыс, волков, громадных жаб, и вся эта свора окружила Милу, собираясь словно броситься на нее, а черные когти уже тянулись к ней, чтобы схватить ее.
Почти инстинктивно подняла она руку с кольцом, – камнем в сторону адских тварей, – и те с ревом отступили. Но отчаяние придало ей силы, и Мила воспользовалась этим моментом, чтобы кинуться к двери, и опрометью бросилась к себе. Едва успела она вбежать в длинную галерею, как услышала за собою сначала раздирающие душу крики, а потом топот и дикий рев дьявольской ватаги, кинувшейся за ней в погоню. И снова, побуждаемая словно чьим-то внушением, она положила руку с кольцом на левое плечо, камнем в сторону преследователей, которых таинственная сила кольца держала на некотором расстоянии. Судорожно прижав к груди электрический фонарь и обливаясь холодным потом, она уж не бежала, а летела, и только вспорхнув по лестнице наверх заметила, что рев становился тише и наконец со всем заглох вдали.
Мила выбилась из сил; она тяжело дышала, в висках стучало, а перед глазами вертелись красные круги. Стрелой пронеслась она по библиотеке и только в будуаре почти в обмороке упала на кресло. С минуту Мила сидела неподвижно, прижав руки к груди, но она была слишком возбуждена и не могла быть совершенно спокойной. С жгучей, болезненной тоской живо вернулось к ней воспоминание о ребенке. Она видела, что вампир вышел из гроба… А если он успел совершить новое преступление? Мила выпрямилась и, случайно взглянув на себя в большое зеркало, ужаснулась. Неужели это она – то глядевшее на нее привидение с искаженным и смертельно бледным лицом, окруженным, как голова Медузы, гривой рыжих волос, распустившихся во время ее безумного бега. А черные пятна, липкие, с трупным запахом, это – кровь ее отца… Отца, который был из тех таин ственных, смертоносных существ, таящихся в невидимом мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59


А-П

П-Я