Тем не менее ее красота нисколько не померкла, великолепие стройной фигуры не могла скрыть даже мешковатая одежда, но в серебристо-серых глазах появилось печальное выражение.
Она повернулась к юристам, иронически улыбаясь уголками губ.
— Очевидно, некомпетентных руководителей корпорации уволить невозможно. Похоже, шишки из «Бла-Ко» продержатся еще какое-то время на своих местах только потому, что никто не хочет признаться в том, что именно он принял их на работу. Когда я была летом в корпорации, то поняла, что там никто не намерен признаваться в совершенных ошибках.
Ее собеседники при этих словах почувствовали себя несколько неуютно, но возразить им было нечего. Гарри Стиллман снял очки и стал сосредоточенно протирать их платком, чтобы не встретиться взглядом с Франческой.
— Но они тем не менее хотят конструктивных перемен. К этому их просто вынуждает жизнь, — заметил он. — И даже просили напомнить, что вы теперь обладаете правом непосредственно голосовать всеми принадлежащими вам акциями. Мисс Робинсон, ваша новая секретарша, несколько недель назад оставила вам бланк, который вы должны заполнить.
Франческа ничего не ответила.
— Правление корпорации, — добавил Гарри Стиллман, — выразило желание сотрудничать с вами.
Франческа кивнула, но не смогла сдержать улыбки. «Как это трогательно с их стороны!» — подумала она, но сказала:
— Я никогда не соглашусь быть лишь номинальной фигурой в правлении корпорации.
Гарри Стиллман выразительно поднял бровь:
— Это ваше право, Франческа. Вы держатель контрольного пакета акций, и ваше мнение в управлении компанией всегда будет решающим.
— Разумеется, решать вам, — вставил его коллега, — но, если вы готовы прослушать несколько лекций для высшего управляющего звена и пройдете небольшую стажировку, никаких вопросов не будет.
Франческа скептически посмотрела на юристов. Их слова звучали очень заманчиво, но теперь она научилась видеть разницу между словами и истинным положением дел.
Когда Гарри Стиллман навестил ее в больнице Палм-Бич вскоре после всех событий, он рассказал ей, что был доверенным лицом и связным официальных властей штата и федерального правительства, заинтересованных в разрешении всех обстоятельств, которые сопровождали смерть Карлы Бладворт, и по просьбе этих самых властей внедрил секретного агента таможенной службы Соединенных Штатов в «Дом Чарльза». Выбор пал на Джона Тартла, который некоторое время работал в поместье сразу же после службы в военной разведке во Вьетнаме, тем более что его семья в течение долгих лет обслуживала семейство Бладвортов.
— Прошу прощения, — смущенно произнес Гарри Стиллман. — Я знаю, вам будет тяжело видеть это, но все же вы должно познакомиться с этими бумагами.
Морис Ньюмен достал из своего портфеля копию обвинения, предъявленного Анджело и Кассандре Нероло в осуществлении многочисленных контрабандных операций с наркотиками.
За этой бумагой последовала другая — обвинение Герды Шенер в покушении на убийство и причинении телесных повреждений. Франческа смогла только бегло просмотреть эти бумаги и тут же вернула их юристу. Она все еще не могла спокойно вспоминать все случившееся в «Доме Чарльза» в тот солнечный сентябрьский поддень.
— Возможно, адвокат подаст ходатайство о психическом освидетельствовании, — поспешно произнес Гарри Стиллман, глядя на выражение ее лица. — И, по моему мнению, это в любом случае надо проделать.
Франческа не могла заставить себя ненавидеть Герду Шенер, хотя по-прежнему не воспринимала ее как сестру Курта Бергстрома. В ее кошмарных снах ей все еще слышался этот монотонный хрипловатый голос горничной, вещающий, что ее брат был богом и героем, подобно викингам далекого прошлого.
Ньюмен протянул ей фотокопию ордера на арест Дорис Фляйшенхаймер по обвинению в использовании почтовой связи Соединенных Штатов для рассылки писем с угрозами.
Гарри Стиллман сказал:
— Джон Тартл перед своим отъездом вывел эту дамочку на чистую воду, так что можете поблагодарить его за это. Вы помните присланные вам несколько анонимных писем с угрозами?
Франческа несколько долгих секунд смотрела на него.
— Доррит? — прошептала она.
— Да, она же Доррит Фентон.
Франческа была ошеломлена несовпадением внешнего облика и истинной натуры этой женщины. Чувственная, колдовская и несравненно прекрасная Доррит оказалась всего лишь злобной, трусливой анонимщицей.
Гарри Стиллман осторожно спросил:
— С вами все в порядке, мисс Луккезе?
— Да, — ответила Франческа, давясь от смеха.
В первый раз за много месяцев она смеялась, и это, наверное, свидетельствовало о ее окончательном выздоровлении. Она вытерла выступившие у нее на глазах слезы тыльной стороной ладони. Оба юриста пристально смотрели на нее.
— Извините, мне пришла в голову одна странная мысль, вам это будет не интересно, — пробормотала Франческа и увидела, как озабоченное выражение их лиц сменяется облегчением.
Последним документом оказался иск, поданный в суд штата Калифорния бывшим мужем Карлы, Грандисоном Деласи, и оспаривающий права бывшего шофера Карлы на ее наследство.
— Полагаю, этого надо было ожидать, — сказал Гарри Стиллман. — С тех пор как ваше имя появилось в газетах, в итальянские суды хлынул поток заявлений от людей, утверждающих, что они тоже приходятся родственниками вашему отцу. Деласи не дурак, так что он вполне способен приберечь какой-нибудь сюрприз, с ним стоит переговорить — законный муж Карлы способен доказать в суде, что у него больше прав, чем у кого-либо, даже у человека, который какое-то время работал у Карлы.
— Он намекал нам, что хочет не доводить до судебного разбирательства, а договориться полюбовно, — добавил Морис Ньюмен.
Франческа опустила голову. Сам по себе иск ее совершенно не волновал — она в любой момент могла заявить, что является дочерью Карлы Бла-дворт. Письма ее отца, которые передал ей Герберт Остроу, до сих пор лежали где-то в «Доме Чарльза». Существовали и записи в официальных архивах где-нибудь в Италии о ее рождении; она не сомневалась, что с миллионами Бладвортов и ее юристами из Майами их тоже можно было бы при желании разыскать и представить в суд. Вопрос стоял лишь так: хочет ли она, чтобы о ее происхождении стало известно всем?
После секундного размышления она встала, показывая, что разговор закончен, и сказала:
— Держите меня в курсе того, как будут развиваться события по этому иску.
Юристы поднялись и заверили ее, что займутся этим вопросом.
Пришло письмо от Баффи. Франческа сразу же узнала ее почерк и не смогла устоять перед искушением тут же прочитать его.
«Франческа, милая!
Мне рассказали, что ты уехала в Нью-Йорк или куда-то еще после всего случившегося, поэтому я пишу тебе на «Дом Чарльза» и уверена, что оттуда письмо перешлют тебе.
Я все еще не могу окончательно прийти в себя после всех этих событий, сначала после убийства Берни Биннса, а потом смерти Курта! Ты можешь сама представить, как это подействовало на меня. Курт был настоящим мужчиной, таких один на миллион, и картина горящей «Фрейи» до сих пор не выходит из моего сознания. Поэтому я рада, что мне не пришлось увидеть ее своими собственными глазами, думаю я бы этого не перенесла!
Ты знаешь, что мы все глубоко переживаем за тебя, Франческа! Многие из наших общих знакомых в разговорах со мной упоминали, что очень беспокоятся за тебя. Мы с Джеком узнали обо всем этом, когда вернулись в Палм-Бич, и тоже беспокоимся, хотя и знаем, что ты очень сильный человек и сможешь справиться со всеми выпавшими на твою долю испытаниями. Можешь быть уверена, что мы никогда не забудем Курта! И свидетельством этому будет наша добрая о нем память, а о дурных делах вспоминать не станем.
В Палм-Бич сейчас все так тихо и спокойно, что ты просто не поверишь! Конечно, ведь наступил мертвый сезон, да и жители города несколько подавлены случившимся. Но Палм-Бич переживет и это — как всегда бывает с ним.
Мы с Джеком снова вернулись в нашу квартиру в Шантильи, но ненадолго — еще до Рождества переберемся отсюда. Дело в том, что я забеременела и должна родить где-то в марте. Это просто великолепно! Я сразу же должна была написать и рассказать тебе об этом. Джок страшно рад, ты ведь знаешь, как он любит этих дурацких детей. И я не устаю напоминать ему, что теперь у нас с ним будет свой собственный ребенок.
Пользуясь случаем, сообщаю тебе, Франческа, что я вряд ли смогу в ближайшее время вернуть тебе хоть какую-то часть денег, истраченных тобой прошлым летом на меня. Дело в том, что правление кооператива возражает против маленьких детей и домашних животных, и нам придется наскребать средства на домик где-нибудь здесь, на острове. А тут еще приходится оплачивать счета врачей, которые наблюдают за моим здоровьем во время беременности. Так что дай нам еще какой-то срок, чтобы расплатиться с долгом!
Джок и я желаем тебе всего самого доброго. Не забывай нас!
Баффи».
Франческа сложила письмо и села к старому письменному столу. «Джок и я желаем тебе всего самого доброго». Она вспомнила, при каких обстоятельствах она в последний раз встречалась с Баффи на шоссе у ворот поместья и как Баффи боялась своего дорогого Джока, сидевшего в «Феррари» на противоположной обочине шоссе. Того самого Джока, больше всего на свете желавшего расквасить лицо Баффи, если она не даст ему развода.
А милая привычка Баффи к кокаину? Франческа повертела письмо в руках. Баффи отнюдь не была исчадием ада — просто глупенькой и безответственной пустышкой. Как можно, будучи такой легкомысленной, создавать семью и уж тем более заводить ребенка? Да еще с таким «любящим» отцом, как Джок.
«Наверное, я просто слишком строго сужу о других», — подумала Франческа. Поразмыслив над этим, она пришла к заключению, что ей следует возблагодарить провидение, что их с Баффи жизненные пути окончательно расходятся. И лучше забыть о ней и о нескольких тысячах долларов, заплаченных ею за восстановленное хирургами лицо Баффи.
Кстати, теперь, когда она стала богатой, надо будет постараться привыкнуть к мысли, что ей уже не найти бескорыстного, по-настоящему верного друга.
И в этот самый момент появился Джон Тартл.
20
Когда Франческа открыла дверь и увидела его напряженное, но все равно красивое лицо, то сразу же вспомнила: она сидит на полу полицейского фургона, который несется сквозь непроглядную ночь в больницу, а Джон Тартл прижимает ее к себе, чтобы она не упала на поворотах.
Теперь он взял ее за руку, поднес к губам и поцеловал.
— Здравствуй, Франческа, — негромко произнес он.
Она тут же отвела взгляд в сторону, ее сердце болезненно сжалось. Вплоть до этой минуты Джон Тартл был просто воспоминанием, постепенно стирающимся из памяти, и ей так хотелось верить, что всего случившегося с ней никогда не было на самом деле. Но теперь он стоял перед ней, казалось, заполняя собой весь проем двери, взгляд его был устремлен на нее.
— Я не желаю тебя видеть, — сказала Франческа, поворачиваясь к нему спиной. — Не знаю, кто дал тебе мой адрес, но следовало бы сначала узнать, хотят ли тут тебя видеть.
Какое-то время он молчал, потом произнес:
— Ты ведешь себя как капризный ребенок.
Он оглядел ее с головы до ног, задержался взглядом на соблазнительных бедрах в обтягивающих джинсах.
— Слегка пополневший, — добавил он с улыбкой.
Лицо Франчески порозовело от смущения.
Джон Тартл, судя по всему, чувствовал себя как дома. Он бросил куртку из грубого материала на небольшой столик и сел на кровать. Стоя рядом, Франческа видела, что жесткие черные волосы у него на макушке слегка влажны от осеннего дождя, одна капля медленно стекает по загорелой шее. Она быстро отвела взгляд в сторону.
Своим обычным бесстрастным тоном Джон произнес:
— Я давно уже хотел прийти и поговорить с тобой, а тут Гарри Стиллман как раз сказал мне, что сейчас самое время сделать это.
Он взглянул на нее снизу вверх, и Франческе показалось, что его взгляд говорит гораздо больше, чем все слова. Очень тихо он произнес:
— Франческа, я обещал Гарри, что отвечу на любые твои вопросы о случившемся тогда в поместье. Гарри считает, что ты никак не оправишься от всего, связанного со смертью Курта Бергстрома, потому что все держишь в себе. Так вот у тебя есть шанс выговориться.
Франческа отвернулась к окну, чувствуя, как ею овладевает странное волнение. Слова, произнесенные Джоном Тартлом, не просто вернули ее память к событиям, разыгравшимся в день ее замужества в поместье, но всколыхнули еще какие-то чувства. В памяти внезапно всплыли разрозненные картины недавнего прошлого: вот Джон Тартл, стоя на коленях, снимает с нее кроссовки после пробежки в «Золотых Воротах»; вот Джон Тартл напряженно застыл на переднем сиденье «Ролле-Ройса», внимательно глядя по сторонам; вот он, облаченный в темный костюм, строгий и неприступный, обедает в столовой для высшего руководства корпорации; вот он прижимает ее к себе в их апартаментах в отеле «Плаза».
Франческа постаралась тут же вызвать в памяти образ улыбающегося золотоволосого Курта Бергстрома и ничего не почувствовала.
— Я не знаю, для чего ты сюда явился! — воскликнула она сорвавшимся голосом. — Это моя спальня — и хочу напомнить, что ты находишься в доме выходцев из Сицилии! У нас не разрешается посторонним мужчинам входить в спальню женщины!
— Франческа, — мягко окликнул ее Джон.
Но она не успокаивалась:
— Если бы мой дядя Кармин был дома, он бы вышвырнул тебя!
— Франческа, — сказал Джон, начиная терять терпение, — перед тем как подняться сюда, я около часа разговаривал с твоим дядей. Он знает, что я здесь.
От удивления Франческа не нашлась, что сказать, а он продолжал:
— Почему бы тебе не присесть и не выслушать меня?
Жестом Джон пригласил ее присесть на кровать рядом с ним, но Франческа резко повернулась спиной, подошла к окну и стала смотреть на косые струи осеннего дождя. Она не могла понять, почему ее тело и сознание так странно реагируют на Джона Тартла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40