– Так точно, сэр.
– Но ты ведь редко прислушиваешься к моим приказаниям, не так ли?
– Но не в эту минуту, мой господин. Какой же я слуга, если буду уклоняться от выполнения своих прямых обязанностей, когда мне заблагорассудится?
Дэймон не мог сдержать улыбку, на мгновение, представив, как седовласый Корнби вдруг забыл о своем долге – такое вряд ли могло случиться. Он начал служить семье Стаффордов много лет назад, задолго до болезни Джошуа, и старательно ухаживал за умирающим юношей. В благодарность за верную службу Дэймон охотно оставил Корнби у себя сверх положенного срока.
Однако Корнби продолжал исполнять обязанности слуги и дворецкого. Несмотря на свой почтенный возраст, он сопровождал виконта во время поездок. И надо сказать, Дэймон зачастую был просто счастлив, что рядом с ним находился близкий человек, такой, каким был Корнби. Этих двух людей связывали давние дружеские отношения, практически лишенные официальности, обычно принятой между хозяином и слугой.
– Осмелюсь спросить, остались ли вы, довольны сегодня вечером своим нарядом, милорд? – поинтересовался Корнби.
– Да, вполне.
И в ту же минуту слуга заметил сюртук, небрежно ниспадающий складками со спинки стула. Испуганно вскрикнув, он недовольно заворчал:
– Ну, нельзя же быть таким небрежным, милорд! Ведь это одеяние стоит больших денег.
Аккуратно подняв одежду – великолепно сшитый вечерний сюртук от известной фирмы «Уэстон», слуга слегка разгладил богатую парчу.
– Вообще-то, мой господин, я просто поражен. Но, в конце концов, возможно, эта вещь уже отслужила свое. Побывать на именинах Принни – особенное событие, ведь так? Мне показалось, что сегодня вечером вы прихорашивались перед зеркалом дольше, чем когда-либо.
Дэймон стрельнул взглядом в старика. Он действительно одевался в этот вечер с особой тщательностью, готовясь к встрече с Элеонорой, но никак не мог предположить, что его усилия станут столь заметными.
– Только не надо путать слова. Я не прихорашивался.
– Как скажете, сэр.
Стараясь придать своему лицу, строгое выражение и не сводя со старика угрюмого взгляда, Дэймон сказал:
– Я хочу, чтобы ты уяснил, Корнби: я плачу не за то, чтобы ты отпускал замечания о моем поведении.
– Слушаюсь, милорд.
– И очень хочется надеяться на то, что в течение следующих десяти-двадцати лет ты будешь хоть изредка проявлять чуточку больше уважения к своему хозяину.
– Думаю, это у меня вряд ли получится, милорд. Знаете пословицу: «Горбатого могила исправит»?
Дэймон печально покачал головой.
– Я должен буду пересмотреть срок твоей службы, Корнби. Напомни мне завтра утром отстранить тебя от твоих обязанностей.
– Да вы уже уволили меня две недели назад, перед самым отъездом из Италии, сэр. Забыли?
– Так почему же ты все еще здесь?
– Потому что я вам нужен. Кто же будет заботиться о вашем благополучии при таком ограниченном штате прислуги?
– Это больше не проблема, – ответил Дэймон. – Вернувшись в Лондон, мы наняли достаточно прислуги.
– Но ведь никто из них не осведомлен так хорошо, как я, о ваших пристрастиях, милорд.
«Да, тут он абсолютно прав», – признался себе Дэймон.
– Сэр, прошу меня простить, – добавил Корнби, – но можно я повешу на место ваш сюртук?
– Ну, разумеется.
И пока Корнби вешал его одежду в гардеробной, виконт неторопливо отпил глоток бренди.
Возвратившись, слуга многозначительно взглянул на бокал со спиртным, который Дэймон держал в руке.
– Мы начинаем раньше в этом году, милорд?
– Нет, мы не начинаем раньше. Я просто решил пропустить стаканчик перед сном.
– Я заказал бочку лучшего бренди, как вы и просили.
– Очень хорошо.
Вообще-то Дэймон редко злоупотреблял спиртным, но раз в год, в день смерти брата, он основательно напивался, тщетно пытаясь залить свою печаль. Роковая дата уже маячила на горизонте. Этот день должен был наступить через две недели, но пока было рановато приступать к обычному ежегодному ритуалу скорби. Дэймону вообще было неприятно, что кто-то ему об этом напоминает, пусть даже этот кто-то и его верный слуга.
– Корнби? – произнес Дэймон, взглянув на слугу поверх бокала.
– Да, милорд?
– Я увеличу твое жалованье в несколько раз при условии, что ты оставишь меня в покое.
– Да мне и так грех обижаться на свое жалованье, сэр. Если не возражаете, я откажусь от дальнейших денежных вознаграждений, только бы иметь удовольствие время от времени досаждать вам своими советами.
– Если бы это происходило лишь время от времени, я бы относился к этому более хладнокровно, – чуть слышно прошептал Дэймон, не скрывая раздражения, хотя оба прекрасно понимали, что он говорит это шутя. Дэймону претило раболепие, с которым большинство слуг пресмыкались перед своими хозяевами-аристократами.
С учтивой невозмутимостью Корнби продолжал стоять перед виконтом, ожидая дальнейших распоряжений, и когда таковых не последовало, осторожно поинтересовался:
– Вы уверены, что я не могу вам быть, чем-нибудь полезен, сэр?
– Знаешь, окажи мне одну-единственную услугу – подготовь одежду для верховой езды к семи утра.
«Элеонора наверняка будет с утра в Гайд-парке», – предположил Дэймон. Эль была великолепной наездницей и очень любила по утрам проехаться резвым галопом. И если она будет кататься с этим итальяшкой голубых кровей… Имел он на это право или нет, но Дэймон считал, что просто обязан удостовериться в том, что она не потеряла голову от этого повесы.
– Будет сделано, сэр. А что, намечается еще какое-нибудь мероприятие?..
– Умоляю, иди спать, Корнби, – сказал Дэймон, не оставляя слуге ни единого шанса еще что-либо выпытать об Элеоноре. – У тебя такой вид, словно ты вот-вот свалишься с ног, а я не хочу брать на душу грех за твою безвременную кончину.
– Хорошо, милорд. Как пожелаете. – И уже подойдя к двери, Корнби, немного помедлив, сказал: – Должен признать: хорошо снова быть дома и пользоваться правом, спать на добротной английской кровати. А эти хитрые заграничные штуковины, называемые матрацами, вряд ли даже блохам да вшам придутся по вкусу. Доброй ночи, милорд.
В ответ на пожелание слуги Дэймон слегка кивнул головой. Действительно, до чего же хорошо снова очутиться в своей родной кровати после продолжительного пребывания на чужбине. Однако он уже предчувствовал, что будет чертовски сложно заснуть после страстных поцелуев, которыми он осыпал Эль. Сегодняшняя встреча всколыхнула слишком много воспоминаний о прошлом, как приятных, так и не очень.
До знакомства с Элеонорой Дэймон полностью контролировал свои эмоции по отношению к другим женщинам. Испытав на собственной шкуре столько горя и страданий, он запретил себе влюбляться, дабы больше никогда не познать боль от утраты того, кто тебе небезразличен.
Однако Эль, казалось, излучала жизнь, и он был настолько сильно ею очарован, что упорно не хотел замечать признаки все более возрастающей между ними близости, пока не наступил день ее рокового признания в любви. Теперь девушка представляла серьезную опасность для его неуязвимых чувств, и эта опасность вскоре усугубилась известием о еще одной смерти – его дальняя родственница, кузина Тесс Бланшар, потеряла своего возлюбленного в битве при Ватерлоо. Глубокое потрясение и опустошенность, которые тогда испытывала Тесс, вызвали в Дэймоне горькие и беспощадные воспоминания о собственной утрате и панический страх, что и его опять может постичь горе, если он все же женится на Элеоноре.
И это было главной причиной, по которой он тогда оттолкнул ее от себя. Дэймон знал, что невыносимые мучения и ощущение пустоты, которые он испытал после трагической смерти брата и безвременной кончины родителей, могли бы быть во сто крат сильнее, если бы он расстался с Элеонорой после того, как зарождающееся между ними чувство стало глубже и сильнее.
Дэймон сделал так, чтобы она сама разорвала их помолвку, так как считал, что джентльмену недостойно первому бросать женщину. Поэтому он появился со своей бывшей любовницей в публичном месте, где Элеонора наверняка могла его увидеть.
На самом же деле Дэймон не изменял ей. Просто он заставил девушку поверить в обратное, заклеймив себя в ее глазах как самого вероломного мерзавца на свете.
Спустя неделю он покинул Англию, чтобы пощадить чувства Элеоноры и избавить ее от боли и унижения.
К счастью, его длительные поездки по Европе не были совершенно бесцельными, а имели вполне определенную цель, и ее достижение явилось своеобразным бальзамом для измученной души Дэймона. После трагической и бессмысленной смерти родных он полностью замкнулся в себе и потерял вкус к жизни. И только благодаря дружескому участию и поддержке своего друга Отто Дэймон обрел смысл существования, помогая врачам спасать людей, пораженных страшной болезнью, которая унесла жизнь его брата. Усилия виконта увенчались успехом, и это вызвало в его душе если не гордость, то, по крайней мере, определенное чувство удовлетворения. То, что ему удалось сделать, превзошло все его надежды. Тем не менее, не было ничего удивительного в том, что недавно Дэймон понял: он мечтает о возвращении на родину. Два месяца назад он решил, что уже достаточно скитался и пора вернуться домой, к прежней жизни. Слухи же, касающиеся ухаживаний Лаззары за Элеонорой, только ускорили его отъезд.
И вот он оказался на званом вечере, и опять грозно встал вопрос: что делать с Элеонорой.
Дэймон не хотел бы возвращаться к уже перевернутой странице жизни, снова сблизиться с девушкой, а потом покинуть ее, тем самым, причинив новую боль. Однако он также не мог взять и бросить ее на произвол судьбы. Только не сейчас, когда за ней волочится этот казанова, который может стать ей непутевым мужем и принести Элеоноре одни несчастья. Она заслуживает большего.
Дэймон искренне хотел, чтобы она была по-настоящему счастлива и смогла осуществить свои мечты о замужестве и детях. Она была достойна будущего, от которого он отказался, намеренно публично предав ее. И если он когда-нибудь женится, то только чтобы продолжить свой род, и этот союз будет для него не чем иным, как браком по расчету.
Однако Дэймон был уверен, что принц Лаззара не подходил под определение мужчины ее мечты. А значит, мрачно размышлял молодой человек, делая последний глоток бренди, он обязательно пойдет в парк завтра утром и, если повезет, застанет там Элеонору с ее царственным ухажером.
Только так Дэймон мог защитить девушку от блудливого дамского угодника, обхаживавшего это прелестное, жизнерадостное создание, которое, как виконт однажды думал, могло бы стать его женой.
По возвращении домой в Портман-плейс Элеонора проводила тетушку наверх и с минуту задержалась на пороге ее спальни, чтобы пожелать спокойной ночи.
– Я рада, тетушка, что вам понравился вечер, – искренне произнесла Элеонора. – Синьор Векки такой милый, правда?
– Это действительно так. – Беатрис вся зарделась при упоминании о пожилом родственнике Лаззары. – Синьор само обаяние. Я подозреваю, что шарм присущ всем итальянцам независимо от возраста.
– Возможно, вы правы.
Душу девушки, согревала мысль о том, что, быть может, она станет свидетельницей многообещающего романа между ее знатной тетушкой и известным итальянским дипломатом. С тех пор как шесть лет назад Беатрис овдовела, она не проявляла ни малейшего интереса к мужчинам, кем бы они ни были. Но сейчас было очевидно, что в ее поле зрения попал синьор Векки, который, как и она, овдовел. А, кроме того, было очень, похоже, что и он, в свою очередь, не остался к ней равнодушным.
Однако румянец сошел с лица Беатрис, когда она внимательно и с любопытством посмотрела на свою воспитанницу.
– А ты, моя милочка, получила удовольствие от вечера? Ты, как мне кажется, выглядишь не слишком расстроенной из-за возвращения Рексхэма.
– Конечно же, нет, – уклончиво сказала Элеонора. – Пусть идет ко всем чертям – мне все равно.
– Так оно и будет, можешь не сомневаться, – резко произнесла Беатрис, – но да будет тебе известно, что порядочным девушкам не пристало употреблять такие грубые слова, как «черт».
– Да, тетушка, – скрывая улыбку, прошептала Элеонора. Ее знатная родственница была чересчур уж придирчивой, когда дело касалось манер, однако Элеоноре всегда хотелось сделать тетушке что-нибудь приятное в знак благодарности за то, что много лет тому назад она приняла ее в свою семью.
– Надеюсь, возвращение Рексхэма не станет препятствием для ухаживаний принца Лаззары, – заметила тетушка.
– Не вижу причины, почему это могло бы произойти. Рексхэм больше мной не интересуется, как, впрочем, и я им. – Ни при каких обстоятельствах она бы не проболталась о том, что всего лишь четыре часа назад Дэймон целовал ее в парке, как не призналась бы и в том, что, очарованная тем сладостным мгновением, ответила на его страсть с бесстыдным желанием.
– Элеонора, ты собираешься утром прокатиться с доном Антонио?
– Да, в десять.
Беатрис удивленно подняла брови.
– Что-то поздновато для тебя, не так ли?
– Для меня да, но его высочество не желает рано подниматься.
– Так или иначе, не забудь взять с собой одного из наших конюхов, так, на всякий случай.
– Я так и сделаю, – тут же согласилась Элеонора.
– Ну, тогда доброй ночи, моя милая.
– И вам спокойного сна, тетя, – ответила девушка, уверенная в том, что ей-то вряд ли сегодня ночью удастся крепко заснуть. Она была очень рада, что их первая встреча с Дэймоном уже состоялась, однако своим поведением он вызвал в ней болезненно-мучительное чувство сожаления и одновременно какой-то неистовой страсти.
Попрощавшись с тетушкой, Элеонора не поцеловала ее в щечку и даже не пожала Беатрис руки, поскольку леди Белдон считала такие проявления нежности дурным тоном.
Наверное, размышляла Элеонора по пути в свою спальню, расположенную в соседнем крыле дома, именно строгая сдержанность тети вызвала у нее такую бурную реакцию в ответ на ухаживания Дэймона два года назад.
Девушка воспитывалась в атмосфере практически полной изоляции, находясь под присмотром очень строгих наставниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47