— Вы помните, как пошли с мужем в «Ала-Ваи Инн» известным вечером в сентябре прошлого года?— Да. Мы пошли потанцевать.— Вы что-нибудь выпили?— Полстакана «хайболла». Я равнодушна к спиртному.— Когда вы ушли с танцев?— Примерно в одиннадцать тридцать пять вечера.— И куда вы собирались пойти?— Я хотела немного погулять и вернуться.— Почему вы ушли?— Я устала, мне было скучно.— А где был Томми?— Когда я видела его в последний раз, он танцевал.— И куда вы пошли?— Я направилась к пляжу Вайкики.— Понятно. Скажите, где вы были, когда случилось... нечто необычное?Келли снова вскочил.— Снова, ваша честь, мы здесь не для того, чтобы рассматривать дело Ала-Моана. Я должен возразить против этой линии вопросов.Улыбка Дэрроу явила собой сочетание доброжелательности и снисхождения.— Все это имеет отношение к выяснению состояния психики лейтенанта Мэсси.Келли отрицательно покачал головой.— То, что случилось с этой свидетельницей, не имеет прямого отношения к вопросу о невменяемости... единственный относящийся к делу вопрос, ваша честь, — что она сказала своему мужу.В зале зашептались. Судья дважды стукнул молотком и строго призвал к тишине.— Мистер Дэрроу, — сказал судья Дэвис, — вы ограничите ваши вопросы тем, что миссис Мэсси сказала мужу и что он сказал ей.— Очень хорошо, ваша честь. Миссис Мэсси, когда вы затем увидели Томми? После того как ушли из «Ала-Ваи»?— Около часу ночи. Я наконец оказалась дома, лейтенант Мэсси позвонил мне, и я сказала: «Пожалуйста, приезжай домой, потому что случилось...»Она не смогла продолжать дальше. Закрыла лицо руками, и ее рыдания разнеслись по залу. К Маленькому Театру это не имело никакого отношения — отчаяние было настоящим. Дамы в зале полезли в сумочки за платками.Выражение лица Дэрроу было бесстрастным, но я знал, что внутри он прыгает от радости. Внешняя холодность Талии взорвалась неприкрытым горем молодой женщины, с которой плохо поступили.Сидевшая недалеко от меня миссис Фортескью, вздернув подбородок, наблюдала за дочерью ярко сверкавшими глазами. Она взяла стоявшую на столе защиты запотевшую бутылку воды со льдом и наполнила стакан. Пододвинула его к Лейзеру, тот кивнул и поднялся, чтобы отнести стакан Талии. Лейзер постоял около нее вместе с Дэрроу, ожидая пока свидетельница соберется. Это заняло несколько минут.Затем Лейзер сел, а Дэрроу возобновил вопросы.— Что вы сказали Томми, когда он приехал домой?— Он спросил, что случилось. Я... я не хотела ему говорить, потому что это было так ужасно...Но она сказала ему, а теперь во всех ужасных подробностях рассказала присяжным о том, как ее избили и изнасиловали, как Кахахаваи сломал ей челюсть, как ей не позволили молиться, как один за другим они ее изнасиловали.— Я сказала: «Вы выбьете мне зубы!» А он сказал: «Ну и что, заткнись, ты...» Он выругался. А остальные стояли вокруг и смеялись...— Ваша честь, — вздохнув, обратился к судье Келли, но не поднялся, — я не хочу выступать с постоянными возражениями, но ей позволено говорить только то, что она сказала своему мужу. Таково было ваше распоряжение.Дэрроу повернулся к Келли с поразительной для такого старого человека быстротой и заговорил негромко и жестко:— Сейчас едва ли подходящее время для возражений.Келли заговорил таким же тоном:— Я еще не достаточно много возражаю!— Мистер Дэрроу, — начал судья, — ограничьтесь...Но Талия использовала эту возможность, чтобы снова расплакаться. Судья Дэвис и все остальные ждали, пока утихнут ее всхлипывания. А затем Дэрроу осторожно заставил ее рассказать, как, находясь в больнице, она опознала напавших на нее и каким «чудесным» и «внимательным» был к ней Томми, пока она поправлялась.— Он так хорошо обо мне заботился, — сказала она, и губы у нее искривились. — Он никогда не жаловался, что я часто будила его по ночам.— Вы заметили какие-нибудь изменения в поведении мужа?— Да. Он никуда не ходил — на него очень подействовали сплетни, — и не мог спать, ходил по гостиной и курил. Почти совсем не ел. Он так похудел.— Вы знали, что собирались сделать он, ваша мать и двое матросов?— Нет. Совершенно ничего не знала. Раз или два Томми сказал, как хорошо было бы получить признание. Я хочу сказать, что его все время это беспокоило. Я хотела, чтобы он забыл об этом, но он не мог.— В день гибели Джозефа Кахахаваи как вы узнали, что случилось?— Часов в десять ко мне домой пришел матрос Джоунс.— До или после убийства?— После! Он вошел и возбужденно сказал: «Вот, возьмите это, — и отдал мне пистолет. — Убит Кахахаваи!» Я спросила его о Томми, и он сказал, что отправил Томми вместе с мамой в машине.— Он сказал что-нибудь еще?— Он попросил у меня выпить. Я смешала ему «хайболл». Он выпил и сказал: «Этого мало», тогда я налила ему еще. Он был бледный как смерть.Она тоже.Слезы свидетельницы и зрительниц пошли на убыль, эмоциональный подъем наконец сгладился. Момент для перерыва был самый подходящий, и Дэрроу отпустил свидетельницу.— Ваша честь, — сказал Дэрроу, — могу я предложить, чтобы мы на сегодня закончили и на этот раз не подвергали свидетельницу перекрестному допросу?Келли уже направлялся к свидетельскому месту.— Ваша честь, у меня всего несколько вопросов.— Мы продолжим, — сказал судья.Когда Келли подошел к ней, Талия переменила положение на стуле. Ее тело, казалось, застыло, взгляд стал вызывающим, губы изогнулись в слабой, оправдывающейся улыбке. Занявший свое место за столом защиты Дэрроу улыбнулся ей и кивнул в знак поддержки, но я знал, что старик обеспокоен — я заметил, как сузились его глаза.— Миссис Мэсси, вы помните, как к вам в дом пришли капитан Макинтош и другие полицейские?— Да. — Тон у нее стал надменным.— В это время раздался телефонный звонок, на который ответил Джоунс?— Нет. — Ее улыбка превратилась в ухмылку.Прямо на наших глазах благородная оскорбленная жена превращалась в злобную, стервозную девчонку.— Вы совершенно уверены, миссис Мэсси? — Келли оставался холодно вежливым.Она скованно двинулась на стуле.— Да.— Что ж, возможно, трубку взяли вы, а Джоунс спросил, кто звонит.— Нет.— Кто такой Лео Пейс?— Лейтенант Пейс — командир подлодки С-34.— Командир вашего мужа на подводной лодке.— Да.— Вы помните, как Джоунс подошел к телефону и сказал: «Лео... тебе придется помочь Мэсси выбраться из этого. Помоги всем нам из этого выбраться». Слова такого содержания.— Нет! Джоунс никогда бы не обратился к офицеру по имени.— Но разве Джоунс не называл в присутствии полиции вашего мужа «Мэсси»?— Он не посмел бы сделать этого в моем присутствии!Я взглянул на Дэрроу, он сидел с закрытыми глазами. Эта фраза была столь же плоха, как и похожее замечание Томми об обиде на фамильярность со стороны матроса, который помог ему осуществить похищение.— Миссис Мэсси, разве вы не дали указания своей служанке, Беатрис Накамуре, сказать полиции, что Джоунс пришел в ваш дом не в десять, а в восемь?— Нет.— В самом деле. Я могу вызвать мисс Накамуру для дачи свидетельских показаний, если пожелаете, миссис Мэсси.— Я не это ей сказала.— А что вы ей сказали?— Я велела ей сказать, что он приехал вскоре после того, как она пришла на работу.— И во сколько же?— В восемь тридцать.Талия демонстрировала свое замечательное умение изменять время. В конце концов, это была та же самая женщина, которая покинула «Ала-Ваи Инн» — по разным показаниям — в полночь, в половине первого, в час и, наконец, по просьбе копов, которым нужно было свести концы с концами, в одиннадцать тридцать пять.— Что стало с пистолетом, который отдал вам Джоунс?— Не знаю.— Он пропал? Вы полагаете, кто-то украл его из вашего дома?— Я не знаю, куда он делся.Келли понимающе улыбнулся присяжным и снова повернулся к свидетельнице.— Вы показали, миссис Мэсси, что ваш муж всегда был добр к вам, заботился о вас... что вы никогда не ссорились.— Совершенно верно.— Будучи сам женатым человеком, не могу не удивиться. Брак без конфликтов — это большая редкость. Вас можно поздравить.Говоря это, Келли подошел к столу обвинения, где его помощник вручил ему какой-то документ. Улыбаясь себе под нос, Келли пробежал документ глазами и вернулся к свидетельскому месту.— Вы когда-нибудь обследовались на предмет психопатии в Гавайском университете, миссис Мэсси?— Да, — ответила она, и взгляд у нее стал напряженным.— Это ваш почерк? — Келли небрежно передал ей листок бумаги.Бледное лицо Талии покраснело. Она не разрумянилась или вспыхнула, она засверкала яростью.— Это конфиденциальный документ! Личное дело! — Она размахивала перед ним листком. — Откуда вы его взяли? — Я здесь для того, чтобы задавать вопросы, миссис Мэсси, а не отвечать на них. Итак, это ваш почерк?В ответ на вопрос, заданный негромким монотонным голосом, раздался резкий визгливый крик:— Я отказываюсь отвечать! Это частные взаимоотношения между врачом и пациентом! У вас нет права обнародовать это перед подобным открытым судом...— Человек, который дал вам этот вопросник, является врачом?— Да!— А разве он не просто преподаватель университета?Но больше Талия ничего не сказала. Вздернув подбородок, с вызывающим видом она разорвала документ на две части. Глаза Келли расширились, но он промолчал, стоя со сложенными руками. Рот его был приоткрыт в подобии улыбки, пока он смотрел, как раздражительная свидетельница продолжает терзать бумагу, разрывая ее на мелкие кусочки. Затем, движением кисти руки, она швырнула клочки в сторону, и они посыпались, как снежные хлопья под аплодисменты зала и одобрительные свистки некоторых женщин.Судья Дэвис так громыхнул своим молотком, что ручка с треском сломалась. Зал суда затих. В то время как белым женщинам из числа зрительниц понравилась эта сцена, присяжные сидели, застыв в мертвом молчании.Талия, которую еще не отпустили со свидетельского места, сбежала с возвышения и бросилась к столу защиты в объятия мужа.Келли, смакуя момент, стоял и смотрел на устилавшие пол обрывки конфиденциального документа.— Спасибо, миссис Мэсси, — сказал он. — Спасибо, что вы наконец раскрыли свое истинное лицо.Дэрроу поднялся, взмахнув рукой.— Вычеркните это из стенограммы!Недовольно разглядывавший сломанный молоток, который он все еще держал в руках, судья Дэвис сказал:— Это будет вычеркнуто. Мистер Келли, суд считает ваши выражения нежелательными.И все было бы хорошо, если бы Талия не испортила все одной фразой, обращенной к мужу, в чьих объятиях она сейчас находилась, и произнесенной так, что она дошла до самого последнего ряда Маленького Театра.— Какое он имеет право говорить, что я тебя не люблю? — всхлипнула она. — Все знают, что я тебя люблю!Дэрроу закрыл глаза. Жена его клиента просто-напросто раскрыла содержание уничтоженного ею документа.А тем временем миссис Фортескью смотрела, прикладывая к глазам платочек, как Томми целует Талию, сплетясь с ней в страстном объятии, которое послужило бы хорошим финалом для фильма, но только эта судебная драма еще не окончилась.
* * *
На следующий день Дэрроу представил суду двух своих экспертов в области психиатрии, которых он выписал из Калифорнии, — доктоpa Томаса Дж. Орбисона и доктора Эдварда X. Уильямса, знаменитых участников суда над Уинни Рут Джадд.Орбисон, румяный, представительный седеющий мужчина в очках в металлической оправе и со слуховым аппаратом, описал невменяемость Томми Мэсси как «исступление с временным автоматизмом».Дэрроу улыбнулся присяжным, поднял бровь и повернулся к своему эксперту.— Переведите это для тех из нас, кто не изучал медицину, доктор.— Автоматизм — это состояние ослабленного сознания, приводящее к тому, что его жертва ведет себя в автоматической или рефлексивной манере. В случае с лейтенантом Мэсси это было вызвано психологическим напряжением.— Непрофессиональным языком, доктор.Губы Орбисона дернулись в нервной улыбке, от которой дернулся уголок его левого глаза.— Лейтенант Мэсси двигался как во сне, не сознавая, что происходит вокруг него.— Вы упомянули «психологическое напряжение», доктор, которое послужило причиной такого состояния. Что это было?— Когда Кахахаваи сказал: «Мы это сделали», эти слова послужили психической бомбой, взорвавшейся в мозгу лейтенанта Мэсси, и послужили причиной шоковой амнезии.— Он был невменяем сразу перед выстрелом и после него?Орбисон кивнул и снова скривил губы в своей улыбке.— Он стал невменяемым в тот момент, когда услышал последние слова Кахахаваи. Дэрроу сказал:— Спасибо, доктор. Свидетель ваш.Келли быстро встал, задавая при этом вопрос:— А разве не может человек, испытывая такое «психическое напряжение», убить в припадке ярости другого человека и помнить об этом?Снова появилась нервная улыбка.— Состояние, которое вы называете «яростью», является яростью с исступлением, которое определяется как невменяемость.— Вы считаете невозможным, чтобы лейтенант Мэсси убил Кахахаваи просто в припадке ярости?— Да... потому что целью лейтенанта Мэсси было единственно получение признания, и он убил того самого человека, с помощью которого хотел достичь своей цели. Это нерациональный, безумный поступок.— Он испытал «шоковую амнезию»?— Совершенно верно.— Вам известно, доктор, что по закону нельзя опираться на амнезию при защите на основании невменяемости?И опять кривая улыбка.— Мы объясняем психическое состояние лейтенанта Мэсси не амнезией. Лейтенант попал под влияние неконтролируемого порыва, когда услышал прямое и недвусмысленное подтверждение тому, что Кахахаваи был тем человеком, который надругался над его женой.— Ясно. Ясно. — Келли указал в сторону стола защиты. — И что же, доктор, сейчас Мэсси вменяем?— Да, разумеется.— А, — произнес Келли, словно с облегчением. — Человек одного убийства, в таком случае. Спасибо, доктор.Второй эксперт Дэрроу, доктор Уильямс, оказался высоким, стройным мужчиной, его седая бородка в стиле Ван Дейка придавала ему вид последователя Фрейда. Он в основном согласился с мнением Орбисона, хотя и добавил химический оттенок в разделяемый ими обоими диагноз.— Длительная тревога, которую испытывал лейтенант Мэсси, беспокоившие и приводившие в отчаяние сплетни могли привести его в состояние иррациональной активности, вызываемое выбросом в кровь особой секреции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41