У нее здесь назначена встреча.
К счастью, она не обращала на него никакого внимания и только время от времени поглядывала в сторону метро, явно кого-то ожидая. Наконец из метро показалась круглолицая, в круглых же очках женщина, похожая на засидевшуюся в девках сотрудницу какой-нибудь фирмы. Вконец разочаровавшись, Кобари смотрел уныло на то, как женщины, пожилая и молодая, о чем-то беседуя, перебирали вывешенные у входа в магазин собачьи ошейники и поводки. Купив зеленый ошейник, они поймали такси.
Преследовать дальше не было ни малейшего желания. Все равно бессмысленно.
Кобари развернулся и быстрым шагом направился назад к галерее.
– Нам надо еще раз обсудить два оставшихся произведения, поэтому объявляю десятиминутный перерыв, – сказал главный редактор, руководивший заседанием, которое проходило в отдельном кабинете ресторана. Беззвучно сидевшие в углу прислужницы вскочили, захлопотали.
Премия А., по сути всего лишь премия за дебют, благодаря своему престижу, была обласкана телевидением и присуждалась дважды в год в одном и том же ресторане в Цукидзи, где, кстати, одновременно заседало жюри премии Н., отмечающей произведения массовой беллетристики. Сугуро, которого три года назад приняли в члены жюри вместе с Кано, все еще чувствовал себя здесь новичком.
– Нодзава, вероятно, проголосует против обоих романов… – прошептал Кано сидевшему справа от него Сугуро.
– Я бы тоже вычеркнул оба. Тот и другой мне показались надуманными.
– На мой взгляд, это еще нельзя считать недостатком…
Сугуро не соглашался. Кроме того, его смущала жестокость, с которой Кано только что подверг разгромной критике претендентов. Слушая хлесткие слова Кано, безжалостные, как удары бича, он невольно вспомнил приятеля, который когда-то давно в маленьком кабаке в Мэгуро безапелляционно назвал его собственную книгу «сомнительной». Вскоре Кано получил эту самую премию А. и дебютировал на литературной сцене, а вслед за ним ее получил и Сугуро. С того времени прошло почти тридцать лет, и мало кто из их тогдашних приятелей удержался в литературе.
Кано выслушал с недовольной гримасой возражения Сугуро, глотнул пива и, продолжая хмуриться, сказал:
– В последние несколько лет уровень премии А. заметно понизился.
– Это правда, – согласился Сугуро, – Я тоже так думаю.
– Если не придерживаться строгих критериев, ее престиж окончательно упадет. Посмотри хотя бы, как в этом выдвинутом на премию романе описываются постельные сцены! На мой взгляд, самая настоящая порнография. Разве в этом подлинная эротика? Правда, Ёсикава? – обратился он за поддержкой к сидевшему напротив старичку, закапывающему в глаза лекарство. Ёсикава был известен как непревзойденный мастер короткого рассказа.
– Что ты раскипятился! – улыбнулся Ёсикава, успокаивая перешедшего на крик Кано. – Но в сущности ты прав. Подлинный секс нынешним писакам не по зубам.
Эти слова эхом отозвались в голове Сугуро фразой: «Вы избегаете писать о потаенных глубинах секса», и одновременно вспомнилось лицо Нарусэ, глядящей на него большими смелыми глазами.
– Сугуро, ты собираешься голосовать за этот роман? – спросил Кано. – Ты хорошо о нем отзывался.
– Нет. Я выбираю «Пейзаж с радугой».
– Не слабовато? – Кано, точно о чем-то вспомнив, посмотрел на Сугуро: – Когда эта бодяга кончится, надо поговорить.
– А сейчас нельзя?
– Я хочу наедине, – он отвернулся.
Вновь началось заседание. Каждый член жюри по второму кругу выставлял одну из трех оценок – «хорошо», «удовлетворительно» и «никуда не годится», после чего обосновывал свое решение. Когда процедура закончилась, приступили к подсчету голосов. В отличие от первого голосования, на этот раз выдвинутый Сугуро «Пейзаж с радугой» получил поддержку, и Ёсикаве вновь пришлось урезонивать недовольного Кано.
– Ладно, так и быть. На этот раз смолчу… – проворчал Кано. – Но неприятный осадок остался.
Ёсикава вместе с председателем жюри вышли из зала к журналистам, ожидавшим объявления результатов.
– После банкета встретимся в машине, – шепнул Кано.
– Неужто такая страшная тайна? – рассмеялся Сугуро.
– Не для посторонних ушей.
Кано, насупившись, погрузился в молчание.
Когда они оба сели в машину, Кано, после короткого раздумья, сказал водителю:
– В отель «Тэйкоку».
К досаде Сугуро, и в пути и до того момента, как они уселись в кресла в холле отеля, Кано упорно хранил молчание.
– Так что же случилось?
– Видишь ли… о тебе ходят странные слухи, – сказал с прежним, сердитым лицом Кано после того, как убедился, что рядом нет никого, кто мог бы подслушать.
– Странные слухи?
– Говорят, ты посещаешь пип-шоу в Кабукитё.
Сугуро посмотрел в глаза своему старому приятелю:
– И ты поверил этим сплетням?
– Я? Мне-то какое дело! – взорвался Кано. – Я только хотел предупредить тебя. Ты ведь у нас такой щепетильный…
– Если я щепетильный, то ты, извини, – малодушный.
– Как угодно, но если сплетня распространится среди твоих читателей, они воспримут это как предательство с твоей стороны. С меня взятки гладки, а ты христианин. Что, если дойдет до прихожан твоей церкви, до священника? Я уж не говорю о…
– Жена?
– Да.
– Что бы про меня ни болтали, моя жена мне полностью доверяет, – решительно сказал Сугуро. – Но от кого ты услышал?
В холле почти никого не было. Швейцар вышел встречать гостей, приехавших на большом автобусе из аэропорта.
– От одного репортера. Его зовут Кобари. Я никогда раньше о нем не слышал, он позвонил мне две недели назад. Заявил, что ему надо поговорить со мной о тебе тет-а-тет. По его словам, он встретился с какой-то художницей, которая ему и рассказала.
– Ах, вот в чем дело, – вздохнул Сугуро, понявший наконец, откуда все идет. – Ты об этом… На банкете после вручения премии какая-то пьяная девица привязалась ко мне и несла всякую чепуху. В таком случае для меня это не новость. И Куримото, редактор, в курсе.
Он демонстративно зевнул:
– Извини, что тебя впутали. Все это выеденного яйца не стоит. Успокойся.
Сугуро думал, что разговор окончен, но Кано продолжал сердито молчать.
– Ну что, по домам? – предложил Сугуро.
– После этих премиальных заседаний я чувствую себя совершенно разбитым. В последнее время, как ночь, начинает болеть в груди…
– Будь осторожней! Я знаю, у тебя слабое сердце.
– Сугуро… Где ты был ночью два дня назад?
– Два дня назад? – Сугуро наклонил голову набок. – Дома. Читал романы, выдвинутые на премию. А что?
– В Синдзюку не ездил?
– Нет.
Кано пробормотал, глядя в сторону:
– В ту ночь я видел тебя. На платформе станции «Синдзюку».
– На платформе? Не шути. Я точно вечером был дома. И жена может подтвердить.
Кано молча взглянул исподлобья на Сугуро.
– В половине двенадцатого я стоял в вагоне с М., редактором, – сказал он так, точно говорил сам с собой. – Я передал ему рукопись в ресторане, в «Золотом квартале», мы выпили, а после, поскольку нам по дороге, вместе втиснулись в набитый битком вагон. Разговаривая с ним, я рассеянно посмотрел в окно на противоположную платформу и вдруг увидел тебя… Ты сидел на скамейке с молодой женщиной в очках.
– Я?
– Да, ты.
– Может быть, кто-то, похожий на меня?
– Нет. Я уверен, что это был ты, – твердо сказал Кано. – М. тоже удивился.
– Но я был дома! Сколько раз надо повторить, чтобы ты поверил!
– Верю. Но я своими глазами видел тебя на платформе. В следующий момент подъехал поезд и загородил тебя.
– Что за ерунда! Не могу же я быть одновременно в двух разных местах! – Сугуро принужденно засмеялся. – Наверняка это кто-то, похожий на меня. Я думаю, какой-то похожий на меня субъект шляется по Синдзюку, выдавая себя за меня, пользуясь моим именем… Можешь позвонить жене и спросить, где я был ночью два дня назад.
– Звонить нет необходимости. Вероятно, ты был дома. Но и то, что я видел тебя, – истинная правда.
– Что за женщина?
– Горло обмотано длинным коричневым шарфом… Ну, как сейчас носят женщины. В ботинках. В очках.
– Не знаю такой.
– В любом случае, если сплетня разойдется, проблем не оберешься. Лучше что-то предпринять, чтобы это прекратить.
Сугуро подумал, что дальше убеждать Кано бессмысленно. Он с давних нор знал, что если тот что-то вобьет себе в голову, его уже не переубедишь. Пусть на словах он и говорит, что верит, но в душе продолжает испытывать сомнения. И если так ведет себя его давний друг, чего же ожидать от остальных!
Итак, по словам Кано, некий репортер, издалека, как гиена, почуявшая запах падали, начал подкапываться под него.
– Я понял, – сухо кивнул Сугуро, сдерживая боровшиеся в нем чувства тревоги, растерянности и возмущения.
Сугуро стоял на углу улицы, ожидая, когда вернется редактор Куримото. В угловом доме, заставленном мотоциклами, был расположен секс-шоп. Распахнулась дверь, выпуская молодого человека и показывая ряды расставленных по полкам кукол телесного цвета, среди которых восседал, сладострастно осклабившись, пузатый Фукурокудзю. Посетителей не было. Видать, уже приелись все эти игрушки и запечатанные в целлофан журналы с голыми, сидящими, задрав одно колено, красотками на обложках. На противоположной стороне площади выстроились кинотеатры, над входом в один из них висела афиша с девушкой в леопардовой шкуре, накинутой на голое тело.
Если ему не изменяла память, когда-то в этом районе были трущобы, в которые даже днем было страшно захаживать. Сомнительные гостиницы прятались в зарослях сухого бамбука. Из набитого мусором бака внезапно выпрыгивали дикие кошки. Все казалось таинственным, мрачным. Впрочем, давно это было…
Нынче атмосфера совершенно иная. На улицах, по которым он только что прошелся, несмотря на будний день, толпились возвращающиеся с работы служащие, юноши и девушки студенческого возраста, со всех сторон гремели, терзая слух, звуки сыплющихся металлических шариков «патинко», крики зазывал, звонки из кинотеатров, возвещающие о начале сеанса. Все эти потуги создать видимость удовольствия только наводили уныние. Прохожие, судя по их скучающим, пресыщенным лицам, уже не обращали внимания ни на шум, ни на яркие краски.
Вдруг припомнились слова, сказанные Нарусэ: «Секс раскрывает самое потаенное в человеке, то, о чем он порой сам не догадывается».
Секс, раскрывающий самое потаенное… Однако в этом районе с сексом обращались легкомысленно и бесцеремонно. Из всех закоулков разило тоской, точно стены домов, тротуары, столбы пропитались перегаром прошедшей накануне пьяной оргии. Секс здесь ничего не таил, секс, продающийся здесь по дешевке, не имел ничего общего с сексом, о котором говорила Нарусэ.
Показался Куримото, недовольно нахмурившийся.
– Сплошные притоны… Теперь понятно, что такое Сакура-дори!
Окончивший теологическое отделение университета и увлекающийся игрой на старинном барабане юноша, видимо, впервые оказался на этой улице. Его лоб от напряжения покрылся испариной.
– Давай прогуляемся, – предложил Сугуро, – может, встретим моего «самозванца».
Он сделал ударение на «самозванце», но Куримото промолчал…
Вышли на улицу, соединяющую Ясукуни-дори и Ханадзоно-дори. Несмотря на то, что еще не наступил вечер, здесь закладывало уши от шума, на каждом шагу стояли люди, обвешанные яркими афишами, вопили зазывалы, раздавая проходящим рекламные листки. Но читать их не было необходимости: о специфике заведений возвещали тянущиеся одна за другой вывески: «Пип-шоу», «Индивидуальный массаж», «Модный массаж», «Индивидуальное ателье»… Встречались и совсем диковинные: «Специальный бокс», «Специальный прорестлинг».
– Что бы это значило? – пробормотал Сугуро.
– Голые женщины дерутся на потеху публике, – ответил Куримото с брезгливостью на лице. И было непонятно, относилась ли его брезгливость к этим притонам или к Сугуро.
После разговора с Кано Сугуро начало казаться, что Куримото стал с ним как-то холоден. Как человек серьезный и искренний, Куримото был склонен верить всему, что ему говорили. М., который вместе с Кано был той ночью на станции «Синдзюку», работал в том же издательстве, поэтому наверняка Куримото слышал об этом происшествии. Если даже Кано засомневался, что уж говорить о юном Куримото! Недаром, посещая Сугуро, он теперь всячески старался избегать этой скользкой темы.
Когда они дошли до середины Сакура-дори, к ним подскочил человечек, наряженный под Чарли Чаплина, с картонками на спине и груди. Улыбаясь щербатым ртом, он заговорил фамильярно с Сугуро:
– Давненько вы у нас не были!
На картонках было написано: «Дворец удовольствий, секс на любой вкус». От тщедушной фигуры и испитого лица человечка несло нищетой, так же как и от напяленного на него потертого фрака с длинными фалдами.
– Заходили к нам?
На мгновение Сугуро растерялся, затем, незаметно дернув Куримото за рукав, спросил дрогнувшим голосом:
– Куда именно?
– Как будто не знаете! Разумеется, к Намико.
– Еще нет.
Человечек вновь расплылся в улыбке:
– Если ищете Намико, она в кафе.
– В каком кафе?
– Вон в том, где же еще ей быть?
Качнув головой, он показал на кафе, расположенное наискосок.
– Спасибо. – Сугуро достал из бумажника тысячу иен и сунул человечку.
– Всегда рады услужить. Намико обливалась слезами, думая, что вы уже не придете!
Сугуро быстро пошел, точно спасаясь бегством.
– Видимо, и впрямь очень похож на меня этот самозванец, – сказал он, словно оправдываясь, – даже этот тип обознался.
Куримото промолчал.
Было еще светло, но в кафе уже зажгли фонари, и несколько посетителей жадно ели горячую лапшу. Найти женщину, о которой говорил «Чарли Чаплин», не составило труда. Лет двадцати семи, с грубой, нездорового цвета кожей, она оторвала глаза от журнала, удивленно уставилась на Сугуро и сказала, слащаво растягивая слова:
– Что это вы в такую рань?
– Вы Намико? – спросил Сугуро тихо, чтобы никто вокруг не услышал.
– Шутите? Намико давно вернулась в заведение. Неужели не узнаете, я – Ханаэ. – В глазах мелькнуло подозрение. – Вы же господин Сугуро?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26