Добравшись до вершины холма, он овевал монастырь соленой прохладой. Три фигуры медленно шагали по аллеям. Самуэль Эзра и ибн Сарраг шли по бокам Рафаэля Варгаса — так звали молодого монаха. Молодой человек резко выделялся в троице. Светлые волосы с тонзурой контрастировали с седой шевелюрой раввина и лысиной шейха, нежные черты лица — с морщинами на их физиономиях. Глаза, ярко-синие, тоже отличались от темных глаз обоих путешественников. Даже его поступь, по-кошачьи грациозная, являла собой полную противоположность тяжелым шагам Саррага и неуверенной походке Эзры.
— Занятный малый этот генуэзский моряк, — заметил шейх. — Как по-вашему, фра Варгас?— Лисица он хитроумная в первую очередь! После того как его проект отвергли Хуан Португальский, а потом короли Англии и Франции, сеньор Колон — его так зовут, Кристобаль Колон, — теперь пытается с помощью брата Маркены представить свое дело герцогу де Медина, чтобы тот профинансировал его предприятие.— Заметьте, он кажется настолько одержимым своей идеей, что вполне может и преуспеть. И все же — какой риск! Фрахтовать корабли, отплыть в неизвестное, в направлении, которое опровергают все известные космографы. Прыжок в пропасть.Варгас резко остановился.— Прыжок в пропасть? Вы шутите? Колон отлично знает, куда направляется! Ему известны все подробности этого пути в Индию, он знает их наизусть! Говорю вам, это жулик!— Должно быть, вы имеете в виду географическую карту, доверенную ему этим Тосканелли? — спросил Эзра.— Доверенную? Да ни за что в жизни! Он украл эту карту из королевской библиотеки Португалии! Впрочем, она не больно-то важна.— Не могли бы вы объяснить подробней?— Это долгая история. Лет десять назад португальские корабли сновали между Лиссабоном и берегами Гвинеи, пользуясь тайными маршрутами, чтобы избежать встреч с нашим флотом. Для этого им приходилось идти много западнее островов Зеленого Мыса и пересекать зону, где зарождаются ураганы и циклоны. Забираясь все дальше и больше на запад. Туда, откуда шанс вернутся обратно ничтожен, чтобы не сказать — нулевой. — Немного помолчав, он продолжил: — Примерно года три назад одна из каравелл предприняла это опасное путешествие. И ее, как и несчастных предшественников, течением потянуло на запад. Через несколько дней дрейфа на горизонте показались острова. У экипажа не было иного выхода, кроме как заняться их изучением до того, как черви, обычно угрожающие кораблям в тропических морях, начнут пожирать корпус судна. Затем корабль был вынужден двинуться на восток и в конечном итоге потерпел крушение у берегов Мадейры, где и затонул. Нескольким морякам удалось запрыгнуть в шлюпки и добраться до Порто-Санто. Знаете, кто тогда жил на Мадейре? — Монах выдержал паузу для пущего эффекта. — Кристобаль Колон. В промежутке между плаваниями он жил у своего зятя, который в ту бытность был губернатором острова, и Колон в отсутствие последнего выполнял его функции. Тогда как раз был тот самый случай. Поэтому именно он оказал выжившим всю посильную помощь. К несчастью, все они умерли от истощения, кроме одного. Португальского кормчего по имени Альфонсо Санчес. На смертном одре он рассказал, как сменял безделушки на золото у смуглокожего человека на прекрасном острове какого-то архипелага. Он считал, что этот остров — часть Индии. Как только кормчий умер, Колон спокойно забрал его судовой журнал с лоциями, где были указаны наземные реперные точки, и карты с реками, рифами, отмелями и источниками воды. Уверяю вас, что в данный момент эти карты у него в руках. Чтобы подвести итог, скажу, что Колон настолько уверен, что откроет то, что откроет, словно это хранится у него дома под замком.Шейх с большим скепсисом выслушал рассказ.— Как вы можете быть столь уверены в этом?— Потому что у меня эти сведения лично от фра Антонио Маркены, которому генуэзец доверился. Для него это был единственный способ заручиться поддержкой. — Он на мгновение замолчал, а потом спросил: — Скажите, сеньор Сарраг, как мне кажется, вы хотели поговорить со мной не только для того, чтобы обсудить судьбу сеньора Колона?Шейх набрал побольше воздуха и произнес тоном человека, сообщающего ключ к некоей тайне:— Абен Баруэль…Молодой человек вздрогнул.— Вы его знали! — вскричал Эзра. Рафаэль промолчал.— Ну? Скажите нам!— А вы? Вы его знали? — бесстрастно проговорил монах.— Ну конечно! — бросил шейх, с трудом подавляя охватившее его нетерпение. — Иначе нас бы тут не было.— В таком случае вы сможете это доказать.Порыв ветра, более сильный, чем предыдущие, взметнул опавшие листья.Рафаэль проговорил, возвысив голос:— Да славится… — Да славится И. Е. В. Е. в царствии своем, — хором подхватили Эзра с ибн Саррагом. — И в этот миг вопросил я… — Князя божественного присутствия. — Я сказал ему: как имя твое? — И ответил он мне: я зовусь… — Отрок. Обмен словам происходил под все усиливавшимися порывами ветра, будто стихию раздражали эти трое, разговаривающие на тайном языке. Да и они ли это говорили? Или то была та темная тень, закрывающая распятие у входа в Ла-Рабиду? Если только это не был шепот со звезд.Исчерпав цитаты из первого Чертога, Рафаэль подытожил:— Значит, это вы — эмиссары Абена Баруэля. Он меня предупреждал. Я знал, что когда-нибудь вы придете.— Он вас предупреждал? Вы имеете в виду, лично? Вместо ответа молодой монах предложил:— Давайте вернемся. Внутри нам будет удобнее продолжить этот разговор.
В монастырской библиотеке все пропахло воском. В слабом свете свечей виднелся лежащий на пюпитре раскрытый том «Canon de Muratori» на греческом. Редчайший экземпляр. На полках аккуратными рядами стояли сотни книг. Некоторые потрепанные, покрытые тонким слоем пыли, другие — в более хорошем состоянии. Авторы и тематика смешались в кажущемся беспорядке, от Протагорадо Фукикида вперемежку с Аверроэсом и Сенекой. На самом виду висел список произведений, запрещенных Инквизицией.Варгас уселся за одним из столов, жестом предложив гостям последовать его примеру.— Ну, — начал Сарраг, — не объясните ли вы нам, что вас связывало с Баруэлем?— Прежде всего вам следует понять, что мои познания ограничиваются тем, что он пожелал мне сообщить. Вообще-то это от вас мне бы хотелось услышать пояснения.— Вы с ним познакомились в Ла-Рабиде?— Нет. Здесь произошла наша вторая встреча. Впервые мы встретились прошлой осенью. Я находился в Толедо проездом, направлялся в монастырь. Дойдя до площади Сокодовер, я был вынужден остановиться. Площадь была запружена народом. Я увидел помост и лавки. Чей-то голос произносил то, что я распознал как символ веры. И я понял, что угодил в разгар аутодафе. Это было впервые в жизни. Так что я решил задержаться и присоединиться к зрителям. От подробностей церемонии я вас избавлю. К тому же ничего нового вы бы не узнали. — Он некоторое время молча смотрел на собеседников, потом продолжил: — Когда закончили перечислять грехи и приговоры, привели первую жертву. До сих пор помню имя: Леонора Мария Энрикес. Продемонстрировав знаки отречения, она поднялась на помост. Инквизитор спросил, чего она просит. «Милосердия», — ответила она. Тогда он спросил, в чем ее проступок, и тут она, как ни странно, замолчала. Инквизитор настаивал, приказывая ей признаться в грехах. Напрасный труд, женщина не раскрывала рта. И тогда инквизитор, отчаявшись добиться желаемого, провозгласил: «У святого трибунала нет иного выбора, кроме как предать вас огню, дабы защитить дело Господне!» В этот-то момент и случился инцидент. Стоящий рядом со мной мужчина, потрясая кулаками, закричал: «Будьте прокляты! Прокляты! Прокляты!» И еще громче повторил на иврите фразу, которая, как я позже узнал, значила «да отмстит Предвечный за ее кровь!». В мгновение ока в него вцепилось множество рук, отовсюду посыпалась брань и разъяренные вопли. Словно волчий вой. С него начали срывать одежду, и он должен был вот-вот рухнуть под ударами, что наверняка закончилось бы для него очень плохо. — На губах рассказчика мелькнула грустная улыбка. — Я совсем не герой. И, рискуя вас шокировать, признаю, что Святая Инквизиция не лишена достоинств. Но в тот момент внутренний голос велел мне действовать. Мне показалось недопустимым, чтобы этот человек — каким бы богохульником он ни был — стал жертвой слепой злобы. Я поспешил ему на помощь и, распихав народ локтями, смог, одному богу известно как, утащить его прочь от разъяренной толпы. Это было просто чудо, никаких сомнений. Этот человек…— Это был Абен Баруэль, — предположил ибн Сарраг.Рафаэль кивнул.— И что было дальше?— Я отвел его домой. Он истекал кровью. Раны не показались мне опасными, но в его возрасте хватило бы и их. Именно по этой причине я решил вопреки его протестам остаться ухаживать за ним. Помнится, мы с ним много беседовали.— Не будет ли нескромным, если мы поинтересуемся, о чем вы говорили?— Обо всем. О нем, обо мне, о его вере, о моей, о жизни и смерти. Откровенные разговоры из тех, что иногда бывают между двумя существами, которых разделяет все, но соединяет случай. Ближе к середине ночи, успокоившись относительно его состояния, я снова отправился в путь. И больше не слышал о Баруэле вплоть до того дня, когда он явился в монастырь. Это случилось где-то в середине января.Рафаэль помолчал минутку, сильно взволнованный. — Да, фра Рафаэль, я знаю, что вы не ожидали моего приезда.Молодой монах отчетливо помнил хрупкого старого еврея, сперва стоявшего, а потом опустившегося на каменную скамью.— Я хочу кое-что вам доверить. Я решил приехать к вам и поделиться тайной, самой грандиозной, самой невероятной тайной, вовсе не потому, что вы спасли мне жизнь. Если бы этого не сделали вы, то сделал бы кто-то другой. Я вас удивил? А, тем не менее, это правда. Было предсказано, что в тот день я не умру. Еще нет. Не раньше, чем исполню свое предназначение.Еврей замолчал, тяжело дыша. Потом продолжил:— Однако, как только я покину своды этого монастыря, как только покину вас, смерть набросит на меня свои сети. Я приму ее с радостью, более того — с облегчением.Рафаэль не смог скрыть своего удивления, слыша то, что он в тот момент счел словами смертельно больного. И ответил банальностью:— Никто не знает, когда придет его час. Вы проживете столь долго, сколько будет угодно Господу нашему.На лице старого еврея мелькнула загадочная улыбка.— Фра Рафаэль, Господу нашему уже угодно, чтобы я покинул этот бренный мир. И я знаю, что он прав. Никогда еще человеческое существо — не считая патриархов и святых — не покидало этот мир столь просветленным, столь наполненным радостью. Но вернемся к главному!Он снял кожаный мешок, висевший на плече, и положил на колени.— Я уже сказал вам, что вовсе не из чувства благодарности предпринят этот шаг. Дело в другом. К вашему сведению, я терпеть не могу проявления каких-либо чувств. Моя бедная супруга — да смилуется над нею Всемогущий — достаточно настрадалась из-за этой черты моего характера! Да, мое сердце отнюдь не каменное. Но для меня рука, "положенная на горящий в лихорадке лоб, сдавленное рыдание при виде страданий любимого существа — куда более значимые проявления чувств, чем клятвы в любви и заверения в дружбе. Нам всем дана возможность произносить сочувственные слова, но между словами и действиями пролегает пропасть! Я говорю это для того, чтобы вы лучше поняли, чего мне стоит признаться, что ночь, которую вы провели у моего изголовья, навсегда осталась в моей памяти.Абен Баруэль выпрямился и прислонился к стене, глядя куда-то вдаль.— Иногда, чтобы понять собственные чувства, чтобы оценить сокровища, хранящиеся в душе другого человека, требуется целая жизнь. И наша слепота столь велика, что зачастую нам это и вовсе не удается. Однако иногда все иначе. Так бывает крайне редко, чтобы между людьми все было сказано сразу, одним лишь взглядом. Именно такая связь и установилась между вами и мной, хотя мы сами этого не заметили.Рафаэль Варгас молчал. Не потому, что сомневался в словах этого человека, а наоборот — потому что был полностью с ними согласен. И его молчание говорило само за себя.— У меня есть сын, — продолжил Баруэль. — Он ваш ровесник. Когда в тот день в Толедо вы проводили меня, мне показалось, что у меня появился еще один сын. — Он медленно перевел дыхание и вновь заговорил, менее меланхолично: — Произошло одно событие, полностью перевернувшее мою жизнь. На самом деле это куда больше, чем событие. Я прикоснулся к пульсу бытия. Узрел незримое. Соприкоснулся с величественным светом, и глаза мои, дотоле закрытые, раскрылись. Большего, увы, я вам поведать не могу. — Он взял кожаный мешок и протянул его Рафаэлю. — Вот возьмите. Я вам его вверяю. Там вы найдете мною написанные рукописи. Можете с ними ознакомиться. Но должен предупредить, что вас ждет разочарование, потому что, как бы ни были вы талантливы, эрудированны, насколько бы хорошо ни знали теологию, вы ничего не поймете или поймете совсем немногое. И это немногое разочарует вас еще больше.— Сеньор Баруэль, вы не должны мне ничего объяснять.— Терпение. Через несколько недель к вам приедут двое мужчин. — И уточнил, как само собой разумеющееся: — Увидите, что это гении. Живые источники культуры и знания.— Но зачем им понадобится меня видеть?Баруэль постучал по мешку:— Из-за этого. Из-за рукописи. Должен вас сразу предупредить: они попытаются у вас ее отобрать. Ни за что не поддавайтесь. Я разрешаю вам лишь поделиться ее содержимым с ними, шаг за шагом, Чертог за Чертогом.— Чертогом? — переспросил окончательно растерявшийся Рафаэль.В ответ Абен лишь погладил мешок, пробормотав:— Вот увидите, дитя мое. Все здесь. Имейте терпение. Прочтете и узнаете.Рафаэль невольно возмутился:— Мне не хотелось бы казаться недостойным тех чувств, о которых вы говорили, но вы ставите меня в довольно-таки непонятное положение. Вы ничего мне не говорите ни о том событии, которое кажется столь важным, ни о содержании этой рукописи, ни о мотивах, которыми руководствуются те двое мужчин. Признайте, что вы никак не облегчаете мне задачу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55