Веселье в его глазах изобличало серьезность тона, придавая особое выражение его четко очерченному рту.
-- Я уезжал на двенадцать дней. Но я думал, что их было только два. Я думал, что ты собираешься принять во внимание иронию этой ситуации, потому что ты лучше сохраняешь счет времени. Однако это не так. Ты совсем такая же, как и я. Мы потеряли десять дней.
-- Десять дней, -- пробормотала я, смутившись, потом отвернулась, чтобы посмотреть в окно.
За оставшуюся часть путешествия я не сказала ни слова. Это не значит, что я не поверила ему. Это не значит, что я не хотела говорить. Мне нечего было сказать даже когда я купила в Лос-Анжелесе "Тайме" в первом же киоске, и когда подтвердилось, что я потеряла десять дней. Но где они действительно потеряны? Я задавала себе этот вопрос и не жаждала ответа.
Глава 12
Офис-студия Исидоро Балтасара представляла собой прямоугольную комнату, выходящую окнами на стоянку автомобилей. Еще там была маленькая кухня и розовокафельная ванная. Он привез меня туда ночью, когда мы вернулись из Соноры. Слишком измученная, чтобы обращать на что-либо внимание, я тащилась за ним два лестничных пролета, потом по устланному темным ковром коридору к квартире номер восемь. В момент, когда моя голова коснулась подушки, я уже спала, и мне снилось, что мы все еще в пути. Дело в том, что мы ехали без остановки всю дорогу от Соноры, сменяя друг друга за рулем и останавливаясь только чтобы поесть или наполнить бак горючим.
Квартира была обставлена беспорядочно. Кроме двуспальной кровати там был еще раскладной журнальный столик, служивший письменным столом, складной стул и два металлических бюро, в которых он хранил свои полевые заметки. Несколько костюмов и полдюжины рубашек висели в двух больших стенных шкафах в коридоре. Остальное пространство занимали сложенные в стопки книги. Книжных шкафов вообще не было. Казалось, к книгам никогда никто не притрагивался, тем более -- не читал. Шкафчики на кухне тоже были набиты книгами, и только на одной полке оставалось место для тарелки, кружки, ножа, вилки и ложки. На газовой плите стояли чайник и кастрюля.
В течение трех недель я нашла для себя новую квартиру примерно в миле от кампуса УКЛА, совсем рядом с офисом-студией Исидоро Балтасара. Однако я продолжала проводить большую часть времени у него. Он поставил вторую кровать для меня, ломберный столик и бюро -- такое же как и у него -- в другом конце комнаты.
Через шесть месяцев Сонора стала для меня чем-то вроде мифа. Не желая больше прятать все это в потаенные уголки памяти, я сопоставила воспоминания о двух моих поездках туда. Но как ни старалась, я не могла ничего вспомнить о потерянных одиннадцати днях: одном -- при первом путешествии, десяти -при втором.
Исидоро Балтасар отказался даже упоминать о потере этих дней. Временами я была полностью согласна с ним; мне была ясна абсурдность обдумывания тех потерянных дней, потому что я просто ничего не могла вспомнить о них и была благодарна ему за то, что он не придавал значения случившемуся. Было понятно, что Исидоро Балтасар бережет меня. Но временами я без всякой причины испытывала сильнейшее негодование. Помочь мне -- это его долг, повторяла я себе, так как была убеждена, что он преднамеренно что-то скрывает.
-- Ты ведешь себя по-идиотски, когда твердишь одно и то же, -- наконец сказал он однажды. -- И вся эта суета бессмысленна, потому что она ни к чему не приведет.
Мгновение он колебался, будто сопротивляясь голосу, готовому что-то произнести, потом пожал плечами и добавил требовательным тоном:
-- Почему ты не используешь ту же энергию в более полезных целях, таких, например, как отслеживание и контроль своих плохих привычек?
Вместо того, чтобы принять такую точку зрения, я немедленно контратаковала с еще одной кипевшей во мне обидой. Я все еще не познакомилась с другими молодыми женщинами, которые были вверены Исидоро Балтасару старым нагвалем.
Он так много говорил о них, что казалось, я их уже знаю. Когда бы я ни спросила о них, он всегда отвечал очень обстоятельно. О них он говорил восторженно и с глубоким, явно неподдельным восхищением утверждал, что любой описал бы их как привлекательных, умных и совершенных женщин -- у них у всех были университетские дипломы, -- самоуверенных и воинственно независимых. Для него, однако, они были более чем все это; они были магическими существами, которые разделяли его судьбу. Их соединяли узы привязанности и обязательств, которые ничего общего не имели с социальным порядком. Говоря проще, они разделяли общий поиск свободы.
Однажды я даже поставила ему ультиматум:
-- Ты возьмешь меня к ним или нет?
Исидоро Балтасар весело рассмеялся глубоким, сдавленным смехом.
-- Я могу сказать тебе только то, что на самом деле все не так, как ты себе представляешь, -- сказал он. -- И нет способа сказать, когда ты наконец встретишься с ними. Тебе нужно только ждать.
-- Я уже достаточно долго жду! -- закричала я и, увидев, что он никак не реагирует, добавила насмешливо:
-- Если ты думаешь, что я могу найти группу женщин в Лос-Анжелесе, то ты заблуждаешься. Я даже не знаю, где начать искать.
-- Ты найдешь их тем же способом, что и меня, -- ответил он. -- Так же, как ты нашла Мариано Аурелиано.
Я подозрительно посмотрела на него. Мне показалось, что у него были какие-то тайные умыслы.
-- Я не искала тебя, -- капризно заметила я. -- Так же, как я не искала Мариано Аурелиано. Поверь мне, встреча с тобой и с ним -- это совершенная случайность.
-- Нет случайных встреч в мире магов, -- проговорил он.
Я была на грани того, чтобы сказать, что не нуждаюсь в добрых советах, когда он добавил серьезным тоном: -
Ты встретишь их в свое время. Их не нужно искать.
Отвернувшись к стене, я сосчитала до десяти, потом повернулась к нему, улыбаясь, и сказала приветливо:
-- Проблема в общении с тобой состоит в том, что у тебя характер типично латинского склада. Для тебя завтра всегда достаточно хорошее. Тебе не нужно, чтобы вещи были более или менее определенными. -- Я повысила голос, чтобы он не прервал меня. -- Я настаиваю на встрече с твоими друзьями, чтобы все ускорить.
-- Все ускорить? -- повторил он, не понимая, о чем речь. -- Что ускорить?
-- Ты говорил мне на днях, что осталось так мало времени, -- напомнила я. -- Ты всегда говоришь о том, как важно для меня встретить их, а сам ведешь себя так, как будто у тебя впереди вечность.
-- Я непрерывно говорю тебе это потому, что хочу, чтобы ты спешила очистить свое собственное существование, а не потому, что я хочу бессмысленных действий, выполненных так быстро, как тебе заблагорассудится, -- сказал он раздраженно. -- Не мое дело -- представлять их тебе. Если бы это было в моей власти, я бы не сидел здесь, слушая твои глупости.
Он закрыл глаза и вздохнул с преувеличенно фальшивым смирением. Затем улыбнулся и пробормотал тихо:
-- Ты слишком глупа, чтобы понять, что происходит.
-- Ничего не происходит, -- вспылила я, выведенная из себя его оскорблением. -- Я не так глупа, как ты думаешь. Я заметила атмосферу двойственности в твоих реакциях на меня. Иногда у меня создается отчетливое впечатление, что ты не знаешь, что со мной делать.
-- Я знаю, конечно, что делать, -- возразил он.
-- Тогда почему ты всегда проявляешь нерешительность, если я что-нибудь предлагаю? -- слова вырвались у меня одним аккордом.
Исидоро Балтасар внимательно посмотрел на меня. В какой-то момент я ожидала, что он набросится на меня со всеми злыми и грубыми словами, какие он только знает, и разгромит меня резкой критикой. Но его голос был на удивление вежливым, когда он сказал, что я абсолютно права в оценках.
-- Я всегда жду, пока события совершат выбор за меня, -подтвердил он. -- И тогда действую со всей скоростью и решительностью. Я оставлю тебя позади, если ты не будешь начеку.
-- Я и так уже далеко позади, -- произнесла я обиженным голосом. -- С тех пор как ты не помог мне найти этих женщин, я обречена оставаться позади.
-- Но это действительно не самый неотложный вопрос, -сказал он. -- Ты все еще не приняла решения -- вот в чем проблема.
Он поднял брови, как будто ждал, что я снова вспылю.
-- Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Что именно я должна решить?
-- Ты не решила, присоединиться ли к миру магов. Ты стоишь на пороге, заглядываешь внутрь, наблюдая за тем, что же случится. Ты ожидаешь какой-то практической пользы, которая бы сделала этот мир заслуживающим твоего времени.
Слова протеста поднимались во мне. Но еще раньше, чем я позволила выплеснуться своему глубокому возмущению, он сказал, что у меня сложилось ошибочное впечатление, что переезд в новую квартиру и то, что я отказалась от старого образа жизни, -- это на самом деле перемены.
-- А что же это тогда? -- саркастически спросила я.
-- Ты ничего не оставила позади, кроме своих вещей, -произнес он, не обращая внимания на мой тон. -- Для некоторых людей это гигантский шаг. Для тебя -- это ничто. Ты не связана имуществом.
-- Да, это так, -- согласилась я, а потом стала настаивать, что что бы он ни думал по этому поводу, я приняла решение вступить в мир магов уже давно. -- Как ты думаешь, почему я сижу здесь, если я еще не вступила в этот мир?
-- Конечно же ты вступила -- телом, но не духом. Сейчас ты ждешь чего-то вроде карты, какого-то поддерживающего плана, чтобы принять окончательное решение. А пока ты будешь продолжать приспосабливаться к нему. Главная твоя проблема в том, что ты хочешь убедиться, что у мира магов есть что тебе предложить.
-- А разве нет? -- воскликнула я.
Исидоро Балтасар повернулся и с восторгом взглянул на меня.
-- Да, у него есть нечто такое, что он может предложить. Это свобода. Однако нет никакой гарантии, что в достижении ее ты добьешься успеха. То же можно сказать и о любом из нас.
Я кивнула задумчиво, а потом спросила, что же нужно сделать, чтобы убедить его, что я согласна вступить в мир магов.
-- Тебе не надо убеждать меня. Ты должна убедить дух. Ты должна закрыть дверь за собой.
-- Какую дверь?
-- Ту, которую ты все еще держишь открытой. Дверь, которая позволит выйти в случае, если тебе что-либо не понравится или не удовлетворит твои ожидания.
-- Уж не считаешь ли ты, что я могу уйти?
Он посмотрел на меня с таинственным выражением, потом пожал плечами и голосом, который был ближе к шепоту, сказал:
-- Это между тобой и духом.
-- Но если ты сам веришь, что...
-- Я не верю ни во что, -- коротко оборвал он. -- Ты пришла в этот мир тем же путем, что и любой другой. Это не есть действие какого-нибудь конкретного лица. И не будет чьим-либо действием, если ты или кто-нибудь другой решит покинуть его.
Я сконфуженно посмотрела на него:
-- Но, конечно, ты попытаешься меня убедить... если я... -- я запнулась.
Он тряхнул головой, прежде чем я закончила говорить.
-- Я не стану убеждать тебя или кого-то другого. Не будет никакой силы в твоем решении, если тебя нужно поддерживать всякий раз, когда ты споткнешься или засомневаешься.
-- Но кто поможет мне? -- спросила я в растерянности.
-- Я. Я твой слуга. -- Он улыбнулся, но не цинично, а застенчиво и мило. -- Но прежде всего я служу духу. Разница в том, чтобы быть не рабом, но слугой духа. Рабы не имеют выбора, у слуг он есть. Их выбор -- служить безупречно.
-- Моя помощь не в счет, -- продолжал он.--Яне могу убедить тебя, и конечно же ты не можешь убедить меня или мир магов. Главная предпосылка этого мира: не делается ничего такого, что может быть расценено как полезное; разрешаются только стратегические действия. Именно этому учил меня нагваль Хуан Матус, и это способ, которым я живу: маг практикует то, что проповедует. И еще: ничего не делается в практических целях. Когда ты станешь понимать и практиковать все это, ты закроешь за собой дверь.
Между нами установилось долгое неподвижное молчание. Я крутилась на своей кровати. Мысли вертелись у меня в голове. Возможно, никто из магов не поверит мне, но я действительно изменилась, это изменение было почти незаметным вначале. Я обратила на него внимание, потому что оно произошло с наиболее сложной вещью, с которой сталкиваются почти все женщины: ревностью и потребностью все знать.
Мои приступы ревности были притворными, -- не всегда осознанные, они были все-таки чем-то вроде позы. Что-то во мне требовало, чтобы я ревновала ко всем другим женщинам в жизни Исидоро Балтасара. Но одновременно что-то во мне остро осознавало, что жизнь нового нагваля не была жизнью обычного мужчины, не была она и жизнью мужчины, который может иметь много жен. Наши отношения, если это можно так назвать, не походили на какие бы то ни было обычные формальные отношения, и не имело значения, какую форму я пыталась им придать. Для ощущения обладания и для того, чтобы ревновать, необходимо, чтобы эти чувства выражались, и не только у тебя самого, но и у партнера. А Исидоро Балтасар вообще не проявлял стремлений, желаний, чувств и эмоций обычного мужчины.
Мое желание знать все о жизни Исидоро Балтасара было непреодолимой потребностью; меня просто терзало то, что он никогда не позволял мне действительно проникнуть в его личную жизнь. А еще, -- я ничего не делала для этого. Часто я напоминала себе, что было бы очень просто последить за ним или покопаться в его бумагах, чтобы понять раз и навсегда, кто же он на самом деле. Но я не могла. Что-то во мне знало, что я не смогу продолжать общаться с ним как раньше, если сделаю это. То, что меня останавливало, -- было более чем уважение чужой собственности, это было доверие, которым он облек меня. Он предоставил мне полный доступ ко всему, что ему принадлежало, и это сделало его не только на деле, но даже в моих мыслях неприкосновенным.
Я беззвучно рассмеялась. Я поняла, что это стратегическое действие воина. Исидоро Балтасар ошибся. Он принял мои врожденные привычки -- замкнутость и германскую ограниченность -- за недостаток воинственности. Это уже не имело значения. Я знала, что наконец начала понимать и практиковать стратегию воина, хотя бы тогда, когда он был -- не обязательно в студии, но был в Лос-Анжелесе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47