— О да, тут уж ничего не скажешь.
Но его собратья из Эдембургского Ревю очень разозлились и начали хватать поэтов за волосы и забрасывать их к Томми Карлейлю. Толстый поэт стал первой жертвой этого нового нападения, полетевшей в воду, где он лежал и восклицал:
— Я понял! Его власы в струе лазури… Мне всегда хотелось понять, что я имел в виду, когда это писал, и теперь я понял!
Эдгар, которому была отвратительна вся эта недостойная сцена, пошел обратно к фургону. Водитель мрачно сидел за рулем; кот мирно спал позади, но с появлением Эдгара стремительно проснулся и прошипел по-кошачьи:
— Если ты пришел сюда, чтобы украсть тресковую копченку, не советую тебе этого делать, мальчик мой. Я оцарапаю тебя и доблестно, и больно, так что берегись.
Он опять заснул, а водитель проговорил:
— Вечно одно и то же. Никакого разнообразия. Я уже давно думаю бросить эту работу и вернуться к старой.
— А кем вы раньше работали? — вежливо спросил Эдгар.
— Понимаешь, — сказал водитель, не отвечая на вопрос, — они уже не упомню с каких пор возят этот ящик с тресковой копченкой. Почему они его не откроют и не съедят — в толк не возьму. По мне, ничего нет лучше трески ворованной, яйцом фаршированной. Я-то про себя думаю — только никому об этом не раззванивай, — они ее тут держат, чтобы кот не скучал. Сторож нашелся! Курам на смех.
— А кем вы раньше работали? — терпеливо спросил Эдгар.
— Я-то ездил по школам, — вздохнул водитель. — Следил, чтобы детей учили как следует, а дети как следует учились. Но они мои указания пропускали мимо ушей. Вряд ли стоило верить кое-чему из того, что им там говорили.
— Например? — спросил Эдгар.
— Ну, например, что Вильям Щукуспер не писал «Венецианского песца». Или «Столетнюю дочь». А ведь я ее знал — вся была в отца.
— И каков был ее отец? — поинтересовался Эдгар.
Водитель усмехнулся:
— Столетний, разумеется. Столетнее я не встречал.
— Послушайте, — сказал Эдгар. — Я, пожалуй, вылезу и пройдусь. — Он уже начинал уставать от всего этого идиотизма. Он предпочел бы даже зевать в классе под рассказы об ужасных англосаксонских королях.
— Как хочешь, — обиженно сказал водитель. — Эта плескотня уже кончается, сейчас они залезут сюда и будут отряхиваться где не попадя. И поедем. Они еще говорили, что не он написал «О, тело!». Чудесная вещь. Жена вождя одного африканского племени то и дело теряет носовые платки. Разгневанный такой расточительностью, вождь душит супругу, но затем раскаивается и рыдает над телом.
— Этим и кончается? — спросил Эдгар, увлеченный сюжетом, хотя он уже и устал от бреда.
— Да что ты! — засмеялся водитель, будто пораженный тупостью Эдгара. — Там за тысячу страниц. Подробно описаны все рыдания. А раз ты такой же, как остальные, вылезай из моего фургона и иди своей дорогой.
— Правильно, — сказал кот сквозь сон. — Очень нам тут нужны жулики.
Эдгар вылез и увидел, что артисты Эдембургского Ревю как раз выбираются из воды, а поэты отошли и танцуют вдалеке. Артисты были очень мокрые, и Эдгар порадовался, что ему не придется рядом с ними сидеть. И он поспешил вперед, надеясь, что скоро дойдет до Эдембурга. Он хотел успеть домой к чаю.
Глава 4
ОПЯТЬ ДОРОГА В ЭДЕМБУРГ
Бедный Эдгар! Путь в Эдембург так долог! Бедные вы: я уверен, что вам так же не терпится туда попасть, как и ему. Но если бы вы знали (а скоро вы узнаете, слишком скоро), что ожидает Эдгара в Эдембурге, вам бы так же, как и мне, захотелось задержать его в дороге.
Следующим, что увидел Эдгар, был кустик странных на вид голубых цветочков, росший с краю дороги (с левого краю, если угодно). Цветы болтали с огромной скоростью и на очень высоких тонах, и Эдгару пришлось подойти к ним вплотную, чтобы разобрать, о чем они говорят. Кроме того, ему, конечно, хотелось посмотреть, откуда идет звук: ведь у цветов, как ни похожи они иногда бывают на лица, нет ртов. Сами звуки не показались Эдгару особенно осмысленными, и он не мог понять, почему цветы так возбужденно и оживленно обсуждают подобные материи.
— Ему это велел король Нидуд. Он должен был положить яблоко на голову своего бедного сына и пустить в него стрелу. Эгиль — так его звали.
— Это был Вильгельм Телль, глупышка.
— Эгиль, Эгиль. Так его звали. Он был братом кузнеца Виланда. Спроси мистера Ханитандера. Или мистера Груджиуса. Они тебе все растолкуют.
Эдгар подходил все ближе и ближе и вдруг, к своему ужасу, почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Конечно же он не заметил скрытую травой глубокую канаву. В нее он и полетел. В канаве, слава Богу, было сухо, но Эдгар никак не мог оттуда выбраться: на гладких стенах из глины не за что было зацепиться. Оставалось только одно — звать на помощь, чем он и занялся.
— Помогите, помогите! — закричал он. Цветы, по всей видимости, его не слышали.
— Вопрос в том, обладаем ли мы свободой воли или вся наша жизнь предопределена? Советую вам прочитать Джонатана Эдвардса, миссионера у краснокожих.
— Бокс — вот что я люблю, хоть здесь он и редкость. Это есть благородное искусство кулачного боя.
— Да вовсе не Эгиль. Ты о Вильгельме Телле говоришь. Он был швейцарцем.
Эдгара цветы очень раздражали. К счастью, он не поцарапался — только кое-где набил синяки, — а дно канавы было покрыто мхом. Но он не хотел оставаться там навсегда, поэтому продолжал кричать:
— Помогите, помогите!
— Возьми, например, Филиппа, герцога Орлеанского. Он придумал себе новое имя Эгалите. Равенство, просто смешно — но голову ему отчикали все равно.
— Тебе следовало бы переделать это в стишок.
Эгалите — ах как смешно,
Кочан ему срубили все равно.
— Я ничего не говорила о кочанах, глупенькая.
Все так же Эдгар звал на помощь, и все так же цветы не замечали его, и вдруг он почувствовал, что на его грудь давит что-то тяжелое. Хотя он не очень хорошо видел в сумраке, который царил в глубине канавы, но догадался, что это была большая морская черепаха. Эдгар протянул руку, чтобы в этом убедиться, и, как и ожидал, нащупал панцирь и морщинистую черепашью голову. Черепаха спросила:
— Хочешь, я схожу за помощью?
— О, прошу вас, — сказал Эдгар, но потом рассудил, что у черепахи это займет слишком много времени. Черепаха, наверное, догадалась о его сомнениях, потому что промолвила:
— Думаешь, я слишком медленная? Как бы не так. Отсюда до Эдембурга меньше мили, и спорим, я сбегаю туда и обратно к следующему Рождеству? По-моему, неплохая скорость.
Эдгар тяжело вздохнул и сказал:
— Я не смогу так долго ждать. Если я буду лежать здесь и ждать, то умру от голода.
— Это потому, что у тебя неправильное чувство времени. Ты недостаточно долго живешь, вот в чем твоя проблема. А нам, черепахам, ничего не стоит прожить сто лет. Как и попугаям. Хотя невысокого я мнения о попугаях. Они ведь не разговаривают толком, знай себе повторяют. Полли хорошая и тому подобное. Почешите Полли, арррррр. Смех один.
— Что ж, — вздохнул Эдгар, — если вы идете за помощью, наверно, вам пора отправляться.
— Совершенно ненужная спешка. У нас полно времени для небольшой беседы и кое-каких воспоминаний из длинной-длинной жизни. Я рассказывала тебе когда-нибудь о втором царе Рима — Нуме? Он был женат на чем-то вроде фонтана под названием Эгерия.
— Нет, — терпеливо сказал Эдгар, — вы никогда мне о нем не рассказывали. Мы раньше не встречались. И мне очень хочется о нем послушать, но не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. Сейчас я хочу выбраться отсюда.
Прежде чем черепаха успела выказать обиду, Эдгар, к своей необычайной радости, услышал вверху на дороге людские голоса. Сначала заговорила женщина:
— О Виллоуби, Виллоуби, эти цветы такие умные. Послушай, как они разговаривают.
Затем скучающий и самодовольный мужской голос ответил:
— Вздор, моя дорогая Летиция. То, что они говорят, недостойно внимания. Ни одной самобытной мысли в целой тачке опавших лепестков.
— Помогите, помогите! — закричал Эдгар. — Я упал в канаву!
— А это, — сказал мужской голос, — уже просто глупая ложь. Цветы не падают в канавы. А если и падают, то не поднимают по этому поводу большого шума. Я сказал бы, что цветам весьма свойственно падать в канавы.
Черепаха промолвила:
— Больно умный.
А женщина сказала:
— О дорогой Виллоуби, ты так прав, так прав!
— Я не бываю не прав, моя дорогая Легация, — ответил мужчина, а Эдгар закричал:
— Помогите, помогите! В канаву свалился мальчик! Меня зовут Эдгар. Помогите! Пожалуйста, помогите!
— Ах, мальчик? — сказал мужской голос. — Не люблю мальчишек: они недостаточно почтительны. Не умеют вести себя с теми, кто стоит выше их. Пусть варится в своем собственном соку.
— О нет, Виллоуби, нет. Это было бы так жестоко!
— Ты думаешь? Очень хорошо. Тогда подзовем юного Кроссджея. — И он крикнул: — Кроссджей, мы тебя подзываем. — Затем он добавил: — Пожалуй, я не вполне удачно выразился, моя дорогая Летиция. Вариться в своем собственном соку — нет, вряд ли тут можно так сказать. Гнить в своей собственной канаве — вот это лучше, а, а?
Но Эдгар уже увидел над собой веселое мальчишеское лицо. Он предположил, что это и был Кроссджей.
— А, — улыбнулся Кроссджей (как предположил Эдгар), — ты с черепахой. Замечательно, замечательно. Сам обожаю черепах. Как тебя зовут, старина?
— Эдгар, — ответил Эдгар.
— Нет, я у черепахи спрашивал. Ой, смотри, она обиделась!
Черепаха и в самом деле начала уползать. Она сказала Эдгару:
— Не выношу фамильярности. Я этому парню в прапрабабки гожусь. Что ж, думаю, еще увидимся. Рада была помочь.
И поползла прочь.
— Хватай меня за руки, — сказал Кроссджей Эдгару. — Старик Дердлс держит меня за ноги.
И таким образом Эдгара вытянули из канавы. Он очень обрадовался, опять узрев белый свет и ощутив под ногами дорогу. Дердлс был стариком, лысым и, казалось, покрытым каменной пылью. Он обратился к Эдгару:
— Каждому по его вкусу, так я полагаю. Но раз уж ты хочешь лежать в земле, у меня есть несколько прекрасных свежевырытых могилок на церковном кладбище, и я почти задаром сделаю тебе чудесное надгробие. С ангелочками.
Дама, которую звали Летицией, была худа и высока, но мужчина по имени Виллоуби был еще выше и еще более худ, а на лице у него застыла вечная презрительная усмешка.
— Прежде всего, — надменно сказал он Эдгару, — я должен сообщить тебе, что меня следует называть сэром Виллоуби.
На голове у него был высокий серый цилиндр.
— Хотя я и крайне благодарен вам за помощь, — ответил Эдгар, — не думаю, что мне вновь представится возможность вас как-то называть: я должен спешить в Эдембург. В связи с этим позвольте мне еще раз выразить вам свою благодарность и удалиться.
— О, — сказала Летиция, — он говорит как джентльмен. Ты должен испытать на нем свое стихотворение, Виллоуби.
И Эдгару показалось, что она весьма гордится своим правом не называть его сэром Виллоуби. В том, что она не была ему женой, Эдгар не сомневался. Одежда на ней была очень бедная, вся в заплатах, а он был разряжен как франт. Сэр Виллоуби сказал скучающим тоном:
— Очень хорошо. Просвещать должны просвещенные, не так ли? А? Думаю, неплохо сказано, а, что?
Все это время Кроссджей очень тупым ножом чистил яблоко, которое извлек из кармана, и мягко, добродушно ворчал.
— Итак, приступим, — сказал сэр Виллоуби и, как актер, принял торжественную позу:
Двух Элиотов я знавал,
Их Томасом и Джорджем звали,
Еще в пеленках, я читал,
Они талантливо писали.
Один из них, мои друзья,
Был женщина, а не мужчина,
Но кто был кем? Не знаю. Я
Прекрасно различаю вина,
И лица в лодке на реке,
И карты (знаю всю колоду),
И даже тучки вдалеке,
Что предвещают непогоду;
Мгновенно отличаю я
Орангутанга от мартышки,
И борова от соловья,
И торт с вареньем от коврижки,
Лишь Элиотов — о позор! —
Не различаю до сих пор?
Не успела дама по имени Летиция захлопать в ладоши и сказать, как это было восхитительно, а Эдгар пробормотать какую-нибудь вежливую похвалу, как сэр Виллоуби поднял правую руку и строго проговорил:
— Вы должны отдавать себе отчет, что на самом деле я знаю, кто был кем; но разумно время от времени делать вид, что не знаешь всего. Иначе люди могут счесть тебя заносчивым. Это, — завершил он, — и послужило поводом к созданию стихотворения.
— Слишком много слов, — проворчал Дердлс. — Трудно было бы вырезать их все на могильном камне. И все же, полагаю, каждому по его вкусу.
— В том-то и дело, — повторил сэр Виллоуби, — что на самом деле я знаю, кто был кем. Это было лишь поэтической вольностью.
— Наконец-то! — воскликнул юный Кроссджей, показывая очищенное яблоко. — А то я уж думал, никогда с ним не управлюсь. Здорово. — Он зашвырнул его в высокую траву, улыбнулся Эдгару и сказал: — Терпеть не могу их есть. Я их чистить люблю!
— Спасибо вам еще раз, — сказал Эдгар. — А теперь мне надо идти. — И он поклонился так старомодно и изысканно, что Летиция хихикнула.
— Какой вежливый мальчик! — воскликнула она.
— Я знаю, кто есть кто, — повторил сэр Виллоуби громко и сердито.
— Итак, — закончил Эдгар, — всем до свидания.
— У меня есть могилка как раз для тебя, — сказал Дердлс. — Через полгода будет мала — очень уж мальчишки растут, — но сейчас в самый раз. Пойдем, покажу.
— Я знаю, я действительно знаю!
— Конечно, разумеется, дорогой Виллоуби.
— Обернемся за минуту, — сказал Дердлс.
Эдгар побежал. Он бежал и бежал, пока не забежал за поворот. Он еще услышал сердитый крик сэра Виллоуби:
— Я знаю, знаю, на самом деле знаю!
Но вскоре все стихло, и все внимание Эдгара поглотила открывшаяся перед ним панорама великого города Эдембурга, горевшего в лучах предвечернего солнца. Мальчик стоял на холме и смотрел на раскинувшуюся внизу лесистую долину, по которой гигантской змеей вилась серебристая река, а на реке, пересеченной множеством мостов, стоял, сияя куполами, сам город.
— Эдембург! — выдохнул Эдгар и тут же услышал, как рядом тоненький голосок с отвращением повторил это слово.
— Эдембург! — сказал голосок. — Тьфу!
Эдгар посмотрел себе под ноги и увидел белого человечка, одетого во все белое и опиравшегося на кривую палку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10