Эта мера позволила бы быстро создать костяк новых контрразведывательных аппаратов — армейского и окружного звена. Однако указанные предложения остались на бумаге и никакого влияния на процесс организационного строительства контрразведки не оказали. Много пришлось делать на пустом месте и наспех в боевых условиях.
Будет конечно несправедливо возлагать на кого-либо особую вину за недостатки и неразбериху первых военных месяцев в сфере спецслужб. Тем более говорить о «преступном бездействии высшего командования» как привычно фиксировалось в исторических трудах недавнего прошлого. По нашему мнению, речь должна идти не только и даже не столько о том, как понимали в военном ведомстве роль и место поистине юных органов контрразведки в масштабной современной войне, а о том, какие направления разведывательно-подрывной деятельности противника им прогнозировались.
По взглядам тех, кто разрабатывал стратегию ведения войны, она предполагалась достаточно маневренной и скоротечной. Разгром противника мыслился в ходе нескольких крупных сражений уже в 1914 году, в крайнем случае — к весне 1915 года. Поэтому роль контрразведки сводилась в основном к защите секретных мобилизационных планов, стратегических и тактических замыслов проведения боевых действий, особенно на начальном, решающем этапе войны, и сбережение сведений о новых образцах военной техники. Проблема обеспечения безопасности в войсках, тем более силами контрразведывательных органов, вообще не ставилась в расчете на чувство патриотизма солдат и офицеров, на их высокий морально-боевой дух в условиях ведения наступательных операций. Естественно никто не учитывал возможное массовое дезертирство, пацифистскую, националистическую и революционную пропаганду в войсках как противником, так и антиправительственными силами внутри страны.
Недооценка со стороны командования Действующей армии, а также руководства Главного управления Генштаба роли контрразведки в боевых условиях наглядно проявлялась во многом: в статусе КРО в штабной иерархии (второ-, третьестепенные роли), в тайном от своих граждан и военнослужащих их существовании, в нежелании вывести их из подчинения (хотя и номинального) начальнику разведывательного отделения и предоставлении права на прямой доклад начальнику соответствующего штаба. Много лет спустя Батюшин с горечью скажет: «Почти весь первый год войны контрразведкой никто из высших военных органов не интересовался, и она, поэтому велась бессистемно, чтобы не сказать спустя рукава». По его словам, Ставка Верховного главнокомандования не обращала на контрразведку внимания, ее сотрудники работали по собственному усмотрению, без общего руководства и поддержки (эти и другие свидетельства подобного рода читатель найдет в публикуемой книге).
Волевой руководитель фронтовой разведки и контрразведки Н.С.Батюшин, поддерживаемый во всех своих начинаниях генерал-квартирмейстером штаба фронта генералом Михаилом Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, который в свою очередь пользовался безграничным служебным и личным доверием со стороны главнокомандующего армиями фронта генерал-адъютанта Н. В. Рузского, сравнительно легко преодолел неурядицы начального периода войны. Действующий на протяжении двух с лишним лет (с некоторыми перерывами) тандем Батюшин — Бонч-Бруевич оказался исключительно плодотворным для контрразведки.
В кадровом отношении фронтовые и армейские КРО с самого начала не испытывали особых недостатков. М. Д. Бонч-Бруевич вспоминал: «Произведенный в генералы Батюшин оказался хорошим помощником, и вместе с ним мы подобрали для контрразведывательного отделения штаба фронта толковых офицеров, а также опытных судебных работников из учреждений, ликвидируемых в Западном крае в связи с продвижением неприятеля в глубь Империи». «Энергичным и знающим свое дело» называл Батюшин, например, начальника контрразведывательного отделения фронта жандармского ротмистра Сосновского.
Велика была территория обслуживания фронтовых и армейских КРО: Прибалтика, Финляндия, побережье Балтийского моря, Петроградский военный округ.
По мере накопления опыта становилось очевиднее, что функции контрразведки гораздо шире непосредственного противодействия усилиям вражеских разведок: «сама жизнь заставляла все более и более раздвигать рамки понятия о контрразведке» (Батюшин). Контрразведчики учились оценивать любую складывающуюся ситуацию с точки зрения оказания помощи боевым действиям на фронтах войны. Поэтому контрразведчики не могли игнорировать в своей работе многие моменты, не предусмотренные в инструкциях и наставлениях. В Петрограде, где имелась масса заводов, работающих на оборону, — рабочий вопрос, в Финляндии — проявления «центробежных стремлений финнов и шведов», в Прибалтике — столкновения немецких баронов с латышами — представителями коренного населения. В роли куратора фронтовых спецслужб Батюшину приходилось иметь постоянно дела с высшими правительственными чиновниками. Нельзя ему не верить, когда он говорит: «Кажется, не было министерства, с которым мне не приходилось иметь дело, за исключением лишь Святейшего Правительствующего Синода».
Скоро пришли и первые результаты, о которых Батюшин рассказывает совсем скупо. Более щедрым в этом смысле оказался М. Д. Бонч-Бруевич, хотя его новеллы требуют серьезной проверки. Здесь уместно сказать, что изучение деятельности контрразведчиков времен Первой мировой войны пока не началась в тех масштабах и с той серьезностью, которой она заслуживает. Можно быть уверенным, что в этой области историков ждут ценные открытия и приобретения.
Среди важных по своим последствиям оперативных мероприятий, осуществленных под руководством Батюшина, нужно остановиться на пресловутом деле С. Н. Мясоедова. (В публикуемой книге дана ее оперативная версия, отличная кстати от версии, рассказанной М. Д. Бонч-Бруевичем, непосредственным вдохновителем этого дела. Об этом он и не скрывает, когда цитирует с удовольствием М. Лемке, автора книги «250 дней в царской Ставке»: «Дело Мясоедова поднято и ведено главным образом благодаря настойчивости Бонч-Бруевича, помогал Батюшин».
Скандально известный дуэлью с А. И. Гучковым (1912 г.), находящийся в отставке жандармский полковник, близкий человек военного министра Мясоедов с началом войны подвизался в контрразведке 10-й армии Северо-Западного фронта на должности переводчика. Существуют различные версии как ему удалось занять эту должность, но в рассказах тех, кто убежден в его измене, неизменно присутствуют два момента: во-первых, неспроста, а с тем, чтобы с наибольшей пользой работать на Германию, ибо он давно являлся немецким агентом, во-вторых, способствовал этому ни кто иной, как старый друг его, легкомысленный военный министр В. А. Сухомлинов, за что вскоре сам и поплатился.
Мясоедов с большой группой подельников в результате оперативной комбинации будет схвачен с поличным, арестован и осужден. В марте 1915 года пятидесятилетний полковник позорно окончит свою жизнь — будет повешен. Это событие с помощью газет станет широко известно в стране. После случившегося — в июне этого же года — царь под определенным давлением принял отставку Сухомлинова в силу того, что тот оказался скомпрометирован делом Мясоедова. Военные неудачи России на фронтах таким образом списывались с помощью подсказываемой обывателем версии: все дело в нечистых и даже шпионских делах столь ответственных лиц Империи. Поднаторевшие в разгадывании дворцовых интриг и подспудных течениях лелеяли свою версию: Верховный главнокомандующий Николай Николаевич такой шахматной комбинацией убрал ненавистного ему Сухомлинова, угодничающего перед царем, заменил удобным для себя А. А. Поливановым, а заодно свои военные неудачи, как дымовой завесой, прикрыл шпионским скандалом — дутым делом Мясоедова. В самом деле, уже в ходе войны родственники осужденных вместе с родственниками казненного преступника будут ходатайствовать о их реабилитации. Активный участник этого дела следователь В. Г. Орлов, до конца дней оставаясь убежденным в измене Мясоедова, тем не менее, признавал, что в процессе разбирательства были допущены ошибки и настаивал на скорейшем освобождении невиновных. Современные нам историки благодаря изысканиям авторитетного специалиста по истории России времен Первой мировой войны К. Ф. Шацилло единодушны во мнении о фальсификаторском характере всего этого скандального дела. Но эти же историки как и наиболее серьезные очевидцы тех событий сошлись во мнении: с публичного скандала, связанного с именами Мясоедова и Сухомлинова (последний по обвинению в государственной измене будет арестован в 1916 году), начинается необратимый процесс крушения царизма. Дело Мясоедова стало лишь первым камнем этой гигантской лавины, под которой будет погребена вскоре вся Российская империя.
Оставим и в этом случае свидетелям прошлого очно и заочно спорить между собой, а историкам — право выносить свои авторитетные суждения. В этом сюжете для нас важно другое: контрразведка фронта и персонально ее руководитель полковник Н.С. Батюшин впервые оказались вовлеченными непосредственно в «большую политику». Ее персонажами являлись: царь Николай II и вся его дворцовая камарилья, Верховный командующий великий князь Николай Николаевич и Ставка, командование Северо-Западного фронта (Рузский, Бонч-Бруевич), Государственная Дума, правительство и военный министр Сухомлинов. Вот для них-то и таскали горячие каштаны из огня господа контрразведчики.
Словом, весной 1915 года фронтовая контрразведка, географически самая близкая к столице, а по ряду дел и столичная, впервые открыто вышла на политическую авансцену. Но она была на ней не самостоятельным игроком. Плодами, собранными этой жесткой, ловкой, скрытой от людских глаз организацией, умело воспользовались те, кто являлся истинными актерами на российской исторической сцене. Роль же, безукоризненно исполненная контрразведчиком Н. С. Батюшиным, запомнится многим ее участникам.
За эту «роль» Н.С. Батюшин в апреле 1915 года особо отмечен: «объявлено высочайшее благоволение за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий». Порадуемся вместе с Батюшиным за очередное поощрение, но здесь же вынесем за скобки один вопрос: все ли его коллеги и руководители, причастные к этой службе, разделяли с ним эту радость, не было ли среди них тех, кто увидел в его усердии карьеристские замашки — достичь успеха любой ценой, даже участием в неправом деле, только потому, что так нужно властителям России. Последующие события в его биографии, а также исключительно трудная его белогвардейская и белоэмигрантская судьба убедят читателя, что поставленный вопрос не является неуместным. Политическая составляющая в его оперативной работе похоже начала слишком заметно давать знать о себе и ему же во вред. Понимал ли это сам Николай Степанович?
Через несколько дней после этого поощрения полковник Батюшин — признанный специалист в тайной войне — отправился… на строевую службу командовать кавалерийским полком в составе родной ему кавалерийской бригады. Строевая служба его длилась немногим более трех месяцев — с 21-го апреля по 30-е июля 1915 года.
Объяснение случившемуся — срыву руководителя фронтовой разведки и контрразведки на несколько месяцев со своего поста — имеющиеся в нашем распоряжении материалы не дают. Руководствуясь правилом: все правдиво о неизвестном, можно предполагать, что самого Батюшина, скажем, уже не устраивал масштаб нынешней служебной деятельности. Он перерос рамки руководителя рутинной работы своих подчиненных по засылке в тыл врага лазутчиков и по поиску во фронтовом окружении аналогичных персонажей противника. На его нынешнее место без особого ущерба для дела можно было бы посадить любого способного организатора и ответственного офицера. Но есть и возражение: такой масштабный руководитель, каким видится нам Батюшин, без подсказки со стороны был способен находить резервы в своей службе, которая была столь необходима именно в эти месяцы катастрофического отступления русской армии на восток.
Бескомпромиссного и достаточно прямолинейного по складу характера полковника Батюшина, скажем, могло удручать и иное. На фоне той неразберихи и упущений, что происходили весной и летом 1915 года на фронте и в тылу (шпиономания, разгул распутинщины в стране уже набирали силу), деятельность контрразведчиков могла казаться ему совершенно бесперспективной. Образно говоря, у него мог наступить своеобразный «кризис жанра». А раз так, не испробовать ли себя в ратном деле? И опять возражение: не такова натура матерого разведчика и контрразведчика, который явно пасует перед обстоятельствами. Много хорошего уже сделано, что мешает делать еще больше, чтобы переломить в итоге неблагоприятную ситуацию. Вера в незыблемый имперский строй в душе Батюшина не была поколеблена ни на йоту тяжелыми военными обстоятельствами весны 1915 года, напротив, он был убежден, что в трудные для Родины дни надо еще энергичнее бороться с ее врагами.
Наиболее обоснованной видится следующая версия. 17 марта на смену главнокомандующему войсками Северо-Западного фронта Н. В. Рузскому пришел генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. «У него была манера, — недобро вспоминает М. Д. Бонч-Бруевич, — обязательно перетаскивать с собой на новое место особо полюбившихся ему штабных офицеров. Перебравшись в штаб Северо-Западного фронта, Алексеев перетащил туда и генерал-майора Пустовойтенко. Я остался без должности…». Сломался тандем Рузский — Бонч-Бруевич и как следствие — тандем Бонч-Бруевич — Батюшин. Последнему при новом фронтовом руководстве также похоже не нашлось место. Читатель, знакомясь с книгой Батюшина, обязательно обратит внимание на отрицательные характеристики, которые он дает и Алексееву, и Пустовойтенко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32