Вариант моего слоника Элли, которого я рисую на всех школьных обложках и ставлю в конце писем рядом с именем.
— Это мой Элли-слоник!
— Ну, это действительно слоник, — отзывается Рассел.
К верхнему рисунку приклеен розовый листок. Внимательно к нему приглядываюсь, хотя Рассел пытается оттащить меня от стола приподнимает сзади волосы, настойчиво целует в шею…
Это объявление о конкурсе на лучший детский рисунок, в котором есть секция для подростков. Нужно придумать персонажа для комикса. Наградой будет его превращение в героя мультфильма, который, возможно, покажут по телевизору. В жюри входит Никола Шарп! Она мой самый любимый иллюстратор детских книг. Обожаю ее серию "Прикольные феи"!
— Ничего себе, Рассел! Почему ты не сказал мне о конкурсе? Я тоже хочу участвовать!
— Ты опоздала, Элли. Срок подачи рисунков истек. Я уже свой отправил.
— И кого ты нарисовал?
— Как видишь… — мямлит Рассел и показывает на наброски маленьких слоников.
— Но это же я его придумала!
— Нет! У твоего Элли-слоника уши гораздо больше и хобот не такой морщинистый, поэтому и смотрится он совершенно по-другому.
— Вовсе нет! Когда Элли счастлив, он тоже высоко задирает хобот и подпрыгивает на одной ножке, — не отстаю я, тыкая пальцем в рисунок.
— Ну, все счастливые слоники одинаковы, — говорит Рассел, нежно постукивая пальцем мне по носу. — Не сердись, Элли, у тебя нет авторского права на всех слоников для комиксов.
Он пытается меня поцеловать, и в конце концов я ему отвечаю, но без прежнего энтузиазма. Рассел украл моего Элли!
Бедный мой слон! Горько, точно малышке, у которой отобрали любимую игрушку. Знаю, что веду себя как ребенок, но чуть не плачу от обиды. Подло с его стороны не рассказать мне о конкурсе! Могли бы вместе к нему готовиться… Но уже нет желания…
Все равно буду участвовать и ничего не скажу Расселу! Не дождется!
Рассел хочет, чтобы я прилегла с ним на коричневую кровать, но настроение уже не то. Теперь наступает его очередь дуться. И все-таки ему нравится, когда я внимательно разглядываю книги на полках. У него полно альбомов по искусству, читаные и перечитанные тома "Гарри Поттера", книги Филипа Пулмана и все номера журнала "В мире дисков", "Властелин колец", несколько книг Стивена Кинга, Ирвина Уэлша, Уилла Селфа и потрепанный сборник "Моторы для танков фирмы "Томас".
Заглянув одним глазком в его шкаф, обнаруживаю там несколько старых плюшевых мишек и на полке для свитеров — целую армию оловянных солдатиков, будто в шерстяной темнице.
Начинаем играть в войну. Солдатики разбросаны по всему ковру. Неожиданно в комнату входит вернувшаяся с работы Цинтия. Она мне кажется эффектной и очаровательной, хотя и немного старой. У нее рыжие волосы, красивый кремовый костюм и много золотых украшений. Цинтия очень старается — варит нам кофе, угощает необыкновенными американскими пирожными с орехами, задает вопросы и пытается поддержать разговор. Я веду себя очень вежливо и приветливо, но Рассел лишь мычит в ответ.
Интересно, неужели я была такой же противной, когда Анна пришла к нам жить? Наверное, еще хуже. Представляю, сколько всего ей пришлось вытерпеть — ведь она сама была студенткой. Нужно быть к ней повнимательней — побольше помогать с эскизами для джемперов. Анна слишком много работает, а папа ведет себя не лучше других мужчин — ворчит и стонет. Хуже Моголя!
Итак, болтаю с Цинтией и помогаю готовить ужин. Рассел сердится и требует, чтобы я поиграла с ним на компьютере. Он хочет показать мне, как работать с компьютерной графикой. Вечно меня учит! Если он все знает, то почему украл моего Элли-слоника?
Ну, что-то я развредничалась. Словно это так важно! Главное, Рассел меня любит, а я люблю его. Когда он кричит в третий раз, приходится встать и пойти к нему. Недоуменно приподнимаю брови и смотрю на Цинтию.
— Наверное, нужно узнать, чего он хочет, — оправдываюсь я.
— Понимаю, — говорит она с кривой усмешкой. — Стоит им щелкнуть пальцами, как мы вскакиваем и несемся со всех ног.
Однако когда с работы возвращается папа Рассела, становится ясно, кто в доме хозяин. Цинтия, как юная девушка, нежно воркует и послушно себя ведет, но так или иначе последнее слово остается за ней — она выбирает вино, смотрит по телевизору свою любимую программу, а папа становится вместо нее к плите.
Я очарована. Интересно, пошел ли Рассел характером в своего отца? Конечно, они похожи друг на друга. У Брайана, папы Рассела, те же мягкие светлые волосы, прямой взгляд, поза, даже походка — только больше морщин, двойной подбородок, и он килограммов на десять тяжелее.
Брайан зовет меня в кухню — задает массу вопросов, смеется, шутит, почти флиртует, что немного странно. Расселу это тоже не очень нравится, и он приходит за мной. Брайан долго возится с ужином, но когда наконец нас зовут к столу, еда оказывается очень вкусной. Мы начинаем со свежего инжира и пармской ветчины, а потом переходим к пасте с морепродуктами и пудингу крем-брюле. Мой папа тоже умеет готовить, но его коронное блюдо — обычные спагетти, и конечно, ему не до изысков.
На столе вино, наливают бокал и мне. Конечно, не очень большой, но все равно. Настоящая взрослая еда. Наши домашние трапезы проходят совсем по-другому, потому что Моголь всегда кричит с набитым ртом, расплескивает апельсиновый сок, размахивает ножом и вилкой и разбрасывает еду по всему столу. За ужином мы почти не разговариваем — нам не до дискуссий. Брайан с Расселом заводят разговор о политике — больше им делать нечего. Слегка волнуюсь — нужно что-нибудь вставить, но если быть до конца честной, совсем в ней не разбираюсь. Конечно, я за охрану окружающей среды, спасение китов или кого-нибудь там еще. Безусловно, я за мир во всем мире и уважение личности независимо от расы, религии и пола, но вполне отдаю себе отчет в том, насколько устарели мои политические идеи — они все с длинной бородой, как ворс на джемперах Анны.
Цинтия рассуждает о правах женщин и изменении их роли в современном мире. Она расспрашивает о моих планах после окончания школы. Отвечаю, что хочу заниматься живописью, как Рассел. Тут же понимаю, что допустила ошибку. Брайан заводится с пол-оборота и начинает зудеть: это пустая трата времени, зачем нужно терять три или четыре года на мазню красками, если потом не знаешь, что делать с дипломом художественной школы… В конце концов станешь преподавателем рисования.
— Папа Элли работает в художественном училище, — резко замечает Рассел.
Брайан смущается:
— Прости меня, Элли. Зря я полез в бутылку!
— Ничего страшного. Мой папа говорит то же самое, — успокаиваю я его.
— А чем мама занимается?
У меня щиплет глаза.
— Она давно умерла. Папа познакомился с ней в художественном училище. И с Анной тоже. Она моя мачеха. Анна не преподаватель — она делает эскизы для детских джемперов. Все началось с моделей для журнала по вязанию, а теперь сфера ее деятельности расширилась, и она придумывает другие изделия — шерстяные игрушки, свитера для взрослых и тому подобное.
— Где она сбывает свою продукцию? На ярмарке народных ремесел?
— Нет, Анна работает с магазинами, в основном со специализированными детскими отделами. В последнем номере «Гардиан» была о ней статья, и один из джемперов попал на страницы детской моды журнала «Харперз», — рассказываю я, слегка рассердившись на Брайана за ярмарку.
Цинтия приходит в легкое возбуждение. Бежит, отыскивает последний номер «Харперз» и листает его до тех пор, пока не находит джемпер Анны для детского отдыха, на котором пресловутые кролики загорают на солнышке и едят морковку, держа ее в лапках как рожки с мороженым.
— Прелесть! Очаровательно! А сейчас она делает эскизы для взрослых? Я бы хотела заказать джемпер для отдыха.
Кажется, даже Брайан поражен тем, что эскизы Анны попали в газеты и глянцевые журналы. Действительно впечатляет — Анна очень быстро добилась успеха. По идее папа должен был радоваться больше всех, но, по-моему, его это немного тревожит. Профессионалом-то был он! В конце концов, кто учил Анну? Однако папа остался преподавателем, а из Анны получился настоящий дизайнер… Может быть, поэтому он недоволен? Или просто завидует?
Глава шестая
ДЕВЧОНКИ ПЛАЧУТ, КОГДА ДОМА ПРОБЛЕМЫ

Брайан отвозит меня домой очень поздно. Я боюсь, что папа будет сердиться, потому что завтра идти в школу. Прежде чем войти, набираю в легкие побольше воздуха. Жду, когда папа выскочит в коридор и начнет на меня кричать. Ничего подобного не происходит. В гостиной, одна-одинешенька, сидит Анна. Она не рисует, не рассчитывает крестики для эскиза и не вяжет образцы. Не читает и не слушает музыку. Телевизор выключен. Анна сидит, уставившись в пространство.
— Анна?
Мачеха жмурится и словно меня не видит.
— Привет, Элли, — тихо говорит она.
— Анна, в чем дело? Что-нибудь случилось?
— Ничего. Все нормально. Ну, ты хорошо провела время у Рассела?
Прежде я бы пустилась в долгий разговор "о своем о женском": о Расселе, его квартире, его отношениях с мачехой и отцом. О Расселе, Расселе, Расселе… Если бы кому-нибудь вздумалось пересчитать количество слов в моей речи, имя Рассел заняло бы первое место.
— Бог с ним, с Расселом, — твердо говорю я. — Что произошло? Где папа?
— Не знаю, — отвечает Анна и вдруг заливается слезами.
Сажусь рядом и обнимаю ее. Анна горько рыдает у меня на плече. Обычно она очень собранная и никогда не сдается, поэтому страшновато видеть ее в отчаянии. Пытаюсь не терять самообладания и утешить ее, но сердце сильно колотится, и в голове, как маленькие летучие мыши, кружатся разные страхи.
— Он не пришел домой из училища. Я звонила в деканат — там никого нет. Позвонила ему на мобильный отключен, плачет Анна.
— Думаешь, он попал в аварию? — шепчу я.
Мысленно вижу папу в коме на больничной койке, вокруг суетятся врачи и медсестры, пытаясь вернуть его к жизни.
— Вряд ли. У него с собой кошелек и записная книжка. Кто-нибудь нашел бы мой номер и позвонил.
— Тогда где же он? — спрашиваю я.
Иногда папа поздно приходит домой. Он вбил себе в голову, что порой нужно пропустить рюмку-другую со студентами, но подчас этим дело не ограничивается, и они пьют и третью, и четвертую… Но пабы уже закрыты — почти половина двенадцатого. Где он может быть?
Вижу и другую картину. На этот раз он в постели с молодой хорошенькой студенткой…
Трясу головой, чтобы прогнать эту мысль. Анна в страхе прикрывает рот рукой, в глазах застыл ужас. Наверное, она представляет то же самое.
— Может, что-нибудь случилось с кем-нибудь из студентов? Проблемы на личном фронте… — в отчаянии придумываю я.
Ну конечно, папа вполне может завязать интрижку с какой-нибудь студенткой. По щеке Анны катится слеза. Беру бумажную салфетку и нежно промокаю ей щеку.
— Не надо, Анна! Ну, пожалуйста. Я этого не вынесу, — шепчу я.
— И я не вынесу, — отвечает Анна, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону, точно от сильной боли. — Как он может так поступать со мной? Он же знает, как я его люблю и как это больно. Почему он хочет сделать мне больно?
— Ну хватит, Анна. — Я тяну ее за рукав свитера, связанного по ее рисунку.
Она тупо смотрит на черную шерсть, перебирая бахрому.
— Конечно, в последнее время я часто раздражена. Знаю, что папе не нравится, когда неожиданно заканчивается масло. Меня это тоже выводит из себя. Но ведь это не причина, чтобы всю ночь не приходить домой!
— Он вернется, еще не вся ночь. И это не из-за масла и не из-за твоей раздражительности, а из-за новой работы. Разве ты сама не понимаешь? Он не может с ней смириться.
— Но сначала он меня поддерживал. Твой папа знал, как мне скучно сидеть дома без дела, особенно когда Моголь пошел в школу. Он меня подбадривал…
— Ну конечно, когда был уверен, что это просто халтура — новое хобби Анны, чтобы заработать на булавки. Но как только ты втянулась, дела пошли в гору…
— Не знаю, как буду справляться. Надо расширяться, набирать персонал. Мне нужна няня для Моголя, чтобы следить за ним, пока я на работе. Спросила твоего папу, не мог бы он почаще забирать его из школы. Я же знаю, что во второй половине дня у него редко бывают занятия, но он вышел из себя и сказал, что он преподаватель, а не нянька.
— Вот видишь! Это его и раздражает.
— Но сейчас многие мужчины берут на себя заботу о детях.
— Те, кто помоложе. Папа еще ничего! Помню, когда я была маленькая, он даже не хотел меня спать укладывать. Представляю, что бы с ним было, если бы пришлось пеленать и кормить. Все делала мама.
— Да, твоя мама все делала, — рыдает Анна. — Только ее он любил по-настоящему. Я всегда это понимала. Мне никогда не занять ее места. Да я и не хочу, но если бы ты только знала, как горько всегда быть на втором плане — с папой, с тобой…
— Ах, Анна, мама была другая. Я уверена, папа любит тебя не меньше. Ты только посмотри на Моголя! Уж он-то точно тебя боготворит. У него ты определенно первая.
— Уже нет, после того, как я накричала на него сегодня утром. Пыталась помириться с ним после школы, но он вел себя так осторожно, словно я в любую минуту могу взорваться. Потом пришлось встретиться с тремя женщинами, которые будут вязать джемперы с кроликами. Я рассчитывала, что папа будет дома и присмотрит за Моголем, но он не пришел, и я уже начала волноваться. Одна из женщин показалась мне неумехой — вряд ли она справится с работой. Вторая ждет ребенка и уже скоро не сможет вязать в полную силу. Все время, пока я пыталась обсудить с ними их обязанности, Моголь из шкурки вон лез, перебивал, выводил меня из себя — пришлось снова на него накричать. Он убежал и спрятался. Еле нашла его под кроватью, всего в пыли. Это еще одна проблема — нет времени на уборку. Бедный маленький Моголь сказал, что я злая и он хочет вернуть прежнюю маму…
— Ох, Анна!
Я не могу удержаться от смеха.
Она тоже начинает тихонько хихикать, хотя по щекам по-прежнему катятся слезы.
— Ничего в этом нет смешного, — жалуется она. — Может, бросить заниматься дизайном? Вот в чем вопрос. Нельзя несправедливо вести себя с Моголем и нельзя невнимательно относиться к твоему папе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14