К двенадцати к нам на улицу Одессы зашла Софи. Она приехала откуда-то из провинции и только что все узнала. Она была в возмущении, но после того как мы дали ей прочитать последнее послание Марии-Ангелины, ее охватил холодный гнев, от которого черты ее тонкого лица отвердели. Она, как и мы, больше не сомневалась в том, что Пурвьанш не просто подлец, он — убийца. Он хладнокровно подстроил смерть Марии-Ангелины, старательно подталкивая ее все дальше и дальше к пропасти. Сообщив, что оставляет ее, он перерезал последнюю нить, еще удерживавшую ее над бездной. Вне себя от горя Алиса воскликнула:
— Пусть он умрет!
Тогда мы увидели, как Софи, подумав с минуту, выпрямилась в своем кресле и хмуро произнесла:
— И этот господин упрямо желает добиться моей любви? Ну что ж, посмотрим, как далеко он сам способен зайти… Не волнуйся, Алиса. И ты, и твоя мать — вы будете отомщены!
Мы поняли это не сразу, но ужасная партия между Софи и Пурвьаншем, о которой тот так мечтал, началась.
XXIII
Знаменитый план Пурвьанша походил на бред сумасшедшего. И однако, этой новой уловке была суждена удача — в той мере, в какой этому способствовала сама Софи Бонэр.
Зная, что актрису приняли в «Театр ампир», он сблизился с его директрисой, Мадлен Герланд, и предложил себя на роль Лелио — принца, влюбленного в Сильвию. Это было тем более дерзко, что контракт уже был подписан с Себастьяном Дрё. Впрочем, тут все уладилось очень быстро. Роль была занята, зато Анри Шаваль, режиссер, пока не выбрал себе помощника для репетиций. А так как премьера «Короля Лира» намечалась на 12 октября и новая постановка «Черной комнаты», которую собирались играть в очередь с «Лиром», была уже готова, решили, что Нат и станет этим помощником.
Огромное значение в этом предприятии сыграла ловкость Пурвьанша, так как сначала его предложение было встречено с удивлением. Уже предвкушали его скорый триумф с Шекспиром, и у себя, в «Театре Франшиз», он был полным хозяином. А тут он домогался второстепенной роли — под башмаком у другого режиссера и в конкурирующем театре! Тогда он стал объяснять, что после трагедии комедия его бы освежила: для него это была бы уникальная возможность проанализировать все пружины Мариво — через эту пьесу, «обучающую свободе в предлагаемых обстоятельствах».
— В этой смене масок и метафор рождается иная реальность. Сердце, затронутое сильным чувством, говорит на другом языке. Неуловимая тонкость этого текста в тексте, скрытого за обыденными фразами, превращается в постоянный диалог, хотя он и спрятан между сказанным и высказанным…
Словом, он очаровал всех. И тем не менее, зная репутацию Пурвьанша, Шаваль колебался. Тогда, узнав об этом поступке и понимая его тайную причину, Софи сама настояла на заключении контракта. Поведение Пурвьанша ошеломило всех. Но от этого он повел себя еще решительнее. Мы заключили, что на этот раз акула сама попалась на крючок, в то время как он вовсе не собирался заглатывать наживку, а, будучи рыбаком до мозга костей, надеялся сам закидывать удочку. Актриса прекрасно знала о его болезненной мании, ей были известны его решительность и хитрость. Мы же, слегка подстегнув воображение, воспринимали происходящее как битву между рыцарями Света и воинами Тьмы. В наших глазах мадемуазель Бонэр облачилась в доспехи Святого Георгия, поражающего дракона! Уже по одному этому можно было судить, до чего же мы дошли, я и Алиса, против собственной воли вовлеченные Пурвьаншем в его фантастическую вселенную…
И вот состоялась премьера «Короля Лира», который получил очень достойный прием, но Нат уже не забивал себе голову подобными пустяками. У него был новый великий проект. Он пригласил меня в «Лё Дом» и снова разоткровенничался со мной за ужином, а я, несмотря на все мое отвращение, согласился прийти туда, чтобы узнать, куда его занесет на этот раз.
Он опоздал. Когда он вошел, с ног до головы одетый в белое, я не мог не заметить, насколько он владеет собой: он словно помолодел, к его природному изяществу добавилось сияние солнечной улыбки, отсветы зажженных ламп ложились на него нестерпимым блеском. Он весь светился в темноте этого зала, обитого бархатом. Женщины поднимали глаза от своих тарелок и смотрели на него, не в силах отвести взгляда. Но его это нимало не заботило. Я, кажется, никогда раньше не видел, чтобы он держался так мило и просто.
Он собрался угостить меня устрицами, омаром и грибным фрикасе, на десерт предлагался охлажденный меренговый торт, и все венчало розовое шампанское. Это праздничное меню весьма меня озадачило до той поры, пока он не объявил, что это эксперимент: ему хотелось узнать, что я думаю о подборе блюд, которые он намеревался предложить Софи Бонэр, и понять, придутся ли они ей по вкусу.
— Может, она вообще не любит дары моря… — ввернул я не без злорадства.
— Ах, — произнес он, — узнай точно. Я хочу, чтобы ей все понравилось. Но разумеется, все это только закуска. Главное блюдо будет на сцене: я думаю использовать репетиции, чтобы заставить ее понять, в чем дело.
— А в чем дело?
— Слушай. Я много размышлял над этим. У этой девушки есть все: и ум, и чувства. Почему же она так упрямо меня отвергает? В этом есть что-то неправильное, какое-то отклонение, это — нелогично, тут зияет какая-то дыра. Вряд ли мне стоит опасаться соперника; я не боюсь никого: и внешность, и ум у меня в порядке. Подозреваю, что ей мешает неразвитое либидо. Причины этого отторжения, а может, и отвращения, похоже, надо искать в ее детстве. Мои репетиции станут для нее сеансами психоанализа, я искореню страх и освобожу ее от призрака, сковывающего ее желание. Руководя ею на сцене, я сначала добьюсь слияния наших душ, а потом смогу убедить ее, что эти колебания и страх в отношении меня ни на чем не основаны. Очевидно, что это труд особенный и, конечно, удобнее было б иметь дело с «Федрой», но раз у меня не осталось выбора, что ж, займемся двусмысленностями Мариво и всеми его антраша! В конце концов, эта двойная игра мне всегда хорошо удавалась!
Это еще мягко сказано! Добрый доктор Пурвьанш вознамерился излечить свою пациентку от враждебноети к нему самому! «Я — хороший, я — добрый!» — говорит кот, подкрадываясь к своей жертве. А разве не он недавно собирался поступить наоборот: измениться, отбросить гнев и досаду ради «очищения души», как говорил Аристотель? И тут я внезапно увидел Софи в образе сиделки с клистиром в руках! Эта картинка меня очень развеселила.
— Что ты хохочешь, как сумасшедший?! Но вот что меня беспокоит… Может, вместо омара лучше подать рыбу, морской язык, например. Я не уверен, стоит ли ей вскрывать панцирь омара. Боюсь, Софи может испачкать платье и бессознательно станет пенять мне за это! С другой стороны, жаль было бы от этого отказываться. Женщины — сами немного лангусты. Их защищает панцирь, а под ним они истекают соком. И вскрывать их надо очень аккуратно. Но в конечном счете, внутри у них — ничего особенного!
Ну встречался ли еще когда-нибудь подобный фаллократ? Правда, мы сидели уже за второй бутылкой шампанского… И тут к нашему столу подошла молодая девушка — брюнетка, довольно красивая, во всеоружии своего юного обаяния, — и спросила Ната, действительно ли он тот самый режиссер, что поставил «Короля Лира». Она желает взять автограф? Нет, она — актриса и хотела поздравить Пурвьанша с успехом. Его работа ее покорила. Она так пылко им восхищалась, что вскоре уже оказалась за нашим столом и разделила с нами наш торт.
Я так часто видел его в роли соблазнителя, что дальнейшее представлялось мне весьма банальным. Он пустился в длинный монолог, объясняя, что среди всех персонажей «Гамлета» герой, в сущности, только один: король Клавдий, терзаемый угрызениями совести. Упомянув вскользь Офелию, он надолго задержался на Гертруде и начал препарировать ее сексуальность, «разрываемую между властным желанием и безумием воздержания». А как только актриса спросила, что он имеет в виду под последними словами, он завел долгую беседу о строгости, добровольном ограничении и, в конце концов, о наслаждении, получаемом в унижениях.
— Гертруда — одна из величайших героинь инцеста! Вспомним Бодлера: ему бы понравилось, как она возлежит на низких диванах — глубоких, как могила!
Я скоро ушел, оставив их скрупулезно обсуждать потемки чужих душ, что, как я знал, с роковой неизбежностью должно было завершиться в номерах отеля «Варид» — бывшем борделе на улице Деламбер, потолок и стены которого до сих пор увешаны высокими зеркалами.
XXIV
До начала репетиций Софи Бонэр старалась не встречаться с Пурвьаншем — до той минуты, когда согласно традиции должна была состояться первая читка пьесы. Актеры собрались вокруг стола и читали роли, а режиссер Шаваль и Пурвьанш молча слушали, сидя в сторонке. Для актеров это был хороший способ восстановить в памяти подзабытый текст, который почти все они учили в Школе искусств. И Шаваль, и Нат в первый раз услышали, как звучат голоса их героев: одни читали без воодушевления, точно какого-нибудь Ботэна, другие уже вкладывали в свое исполнение душу.
В конце Шаваль высказал свое мнение об этой комедии. Он считал «Двойное непостоянство» волшебной сказкой — только без сказочных чудес. Принц (впрочем, весьма обаятельный) встречает красивую сельчанку (Сильвию) и влюбляется в нее. Он похищает девушку и привозит ее в свой дворец. Преодолев небольшие затруднения, вызванные любовью Сильвии к деревенщине Арлекину, ему наконец удается очаровать красавицу. Она станет принцессой, а после свадьбы у них, бесспорно, родится куча ребятишек!
Когда режиссер передал слово Пурвьаншу, тот воскликнул:
— «Двойное непостоянство» — изящная тайнопись, рассказ о настоящем преступлении. Преступлении против любви, конечно! Все будет сделано, чтобы Сильвия попала в лапы к принцу Лелио; для этого составлен целый заговор. А преступница, душа заговорщиков, — это Фламиния, продувная бестия, наперсница принца. Она и стратег, и солдат: сама разрабатывает план и сама же его осуществляет. Это — Мертелла, которая крадется на цыпочках, только у той — менее грязные руки!
Его острота вызвала смех.
— Убить любовь Сильвии к Арлекину: вот программа! И ради этого будут надеты и сдернуты маски, воздвигнуты декорации, а реальный мир обращен в иллюзию. Принц станет офицером дворцовой стражи. Кокетливая служанка Лизетта переоденется в чопорную придворную даму. Звонарь нарядится сеньором. Слуга Тривелин, эдакий простофиля, прикинет на себя сразу все роли — благодаря собственной глупости. Ну а Фламиния будет дергать за ниточки. Она и есть подлинный режиссер спектакля, поставленного для нас во дворце, преображенном на время в театр. Более того! Она — маска самого Мариво! Через нее драматург сам присутствует в этой комедии: это его уловки, его ложные откровения. Под очевидностью простоты здесь проступает двойная логика. Все подстроено. Сильвии и Арлекину заморочили голову, перевернули и ум, и сердце. Ах, если бы я был женщиной, я хотел бы играть Фламинию!
Расходились уже в восемь вечера. Выходя из театра, Софи подошла к Пурвьаншу.
— Вы станете врагом Шаваля!
— Я на это и рассчитываю! Право же, его речь после читки была как-то уж слишком коротка. В любой комедии надо уметь различить и драму. Понятия не имею, как он собирается ставить эту пьесу. Если он хочет сделать из нее феерию, уж будьте уверены, я подбавлю туда парочку ведьм! Так как прежде всего, дорогая моя, Сильвия, которую вы будете играть, — вовсе не так проста, как нам тут пытались изобразить! Она быстро раскусила ряженого принца и поняла свою выгоду, уж вы мне поверьте. Да и можно ли долго колебаться, выбирая между крестьянином и принцем? Фламиния играет как по нотам. Впрочем, она живо проглотит Арлекина и уложит его к себе в постель, как только ей этого захочется! Этот славный малый чувствует и влюбляется по приказу. Будем надеяться, что он хорош в постели!
— Вы просто ужасны!
— Более, чем вы думаете! Мариво — слишком тонок, чтобы оставлять пьесу с таким концом. По-моему, принц быстро устанет от Сильвии, а Фламиния — от своего проказника. Вот и готов четырехугольник или по меньшей мере новый обмен. В конце концов проныра Фламиния станет владычицей принца, тогда как Сильвия вновь обретет своего сельского увальня. Вот тут и есть подлинное непостоянство! В этом и заключен смысл последнего шутовства Арлекина, когда он насмешливо восклицает: «Теперь я смеюсь над шуткой, что сыграла с нами дружба. Терпение, мы еще и сами пошутим над ней» .
Они с Софи шагали вдвоем по бульвару Сен-Жермен. Помолчав немного, Софи спросила:
— Как это получается, что вы так свободно управляетесь со всеми играми и уловками — и не только у Мариво, но и в жизни?
— О, — произнес Пурвьанш, — наверное, это потому, что я много страдал…
— Страдал?
— Мне пришлось побороться за жизнь, у меня было трудное детство. Я, видите ли, сирота…
Внезапно весь его пыл угас и сменился угрюмостью. В голосе вдруг появились тревожные нотки. Спина сгорбилась.
— Но это не имеет никакого значения… — прибавил он. Софи смутилась. Она не подозревала, что юные годы Ната были трудными.
— Простите меня, — сказала она, — я не знала.
— Я никогда не говорил об этом. Но понимаете, здесь, сегодня вечером… Я так нуждаюсь в дружеском участии.
Она настаивала, уговаривая его своим нежным голосом:
— Прошу вас, расскажите мне все.
— Мне не хотелось бы докучать вам этой старой историей! Ну что ж, да, правда: я не знал своих родителей. Меня воспитывали в одном из этих скотских загонов, которые стыдливо именуются сиротскими приютами. Святые отцы и научили меня ломать комедию. Они не имеют равных в этом искусстве! Ба, все это просто Диккенс самого низкого пошиба!
Они уже дошли до ресторана. Увидев «Лё Дом», он вдруг предложил:
— А не отпраздновать ли нам начало совместной работы, почему бы здесь не поужинать? Послушайте, я вас приглашаю. Кажется, рыба тут превосходна.
— Думаете, — откликнулась она, — мне следует согласиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20