душевые кабины размеры
Он велел Генрику показать подошвы. Затем презрительно махнул рукой.
– Значит, – удовлетворенно проговорил Генрик, – мне вовсе не привиделось, будто какая-то рожа заглядывала в окно.
Они не удостоили его ответом. Бучек посадил Генрика в милицейскую машину и отвез в Лодзь. Лишь через шесть часов, после долгого и утомительного допроса, на сей раз тщательно запротоколированного, Генрик попал к себе домой. Трость у него так и не отобрали: он пригрозил, что пожалуется в Министерство внутренних дел.
2 июня
В редакции еженедельника, где работал Генрик, отношения между сотрудниками основывались на взаимном доверии. Вчерашнее отсутствие Генрик объяснил необходимостью срочно съездить в Варшаву. Главный редактор посмотрел на это сквозь пальцы. Генрик принялся за работу, и чем больше он работал, тем сильнее укреплялся в решении отказаться от желания восстановить родословную тросточки, ибо до добра его это не доведет. Так бы и случилось, не позвони к нему сестра магистра Рикерта.
– Что с вами случилось? Я звонила вам вчера и позавчера, никак не могла застать.
– Я был в отъезде.
– А у меня для вас интересная новость. Я еще раз заглянула в записки моего брата и заметила, что все его торговые операции связаны с конкретными лицами, и лишь три помечены буквой икс, а одна – игрек. Это означает, что некоторые вещи мой брат купил от некоего Икса, а одну вещь продал некоему Игреку. Что вы об этом думаете?
– Какие именно вещи?
– Часы. Мой брат купил их у Икса двадцать пятого мая прошлого года. Четырнадцатого ноября прошлого года он приобрел у Икса золотое блюдо. Десятого марта он купил у Икса золоченую солонку, а двадцать первого мая продал Игреку серебряный нож.
– Кто, по-вашему, скрывается за этими буквами?
– Откуда я могу знать… Вы будете их разыскивать? Помолчав, Генрик ответил:
– Кто знает, может быть… Только не торопите меня. Пока мне хочется устраниться от каких-либо розысков.
– Но почему?
– Об этом вы в ближайшее время узнаете из газет.
– Прошу вас, расскажите мне, а то я умру от любопытства.
– Убита пани Бутылло.
На другом конце провода наступило молчание. Генрик подумал было, что старушка положила трубку, как вдруг услышал тихое:
– До свидания… – В трубке щелкнуло и послышались короткие гудки.
Вечером Генрик отправился в кафе на улице Монюшко. Там не оказалось никого из его друзей – ни Марека, ни Юлии. Он увидел отставного капитана, которого все звали ротмистром: в первую мировую войну он, по слухам, служил в кавалерии. Как обычно, ротмистр сидел со своим псом, французским бульдогом. Хозяин и пес были удивительно похожи. Одинаковые маленькие носы, выпученные глаза и отвисшие щеки. Ротмистр любил покровительствовать молодым писателям и журналистам. Его покровительство заключалось в том, что он без конца рассказывал о самых неправдоподобных происшествиях, якобы случившихся с ним. Хвастался своими ратными успехами и знакомствами в артистических кругах довоенного времени. Когда кто-нибудь из молодежи пытался вставить замечание, ротмистр кричал:
– Цыц! С вами говорит история.
Увидев ротмистра, Генрик очень обрадовался. Он знал, что старик – безумный фантазер, но обладает хорошей памятью.
– Пан ротмистр, – обратился он, присаживаясь к столику, – вам ничего не говорит фамилия Кохер? Адвокат Кохер.
Ротмистр бросил на него презрительный взгляд.
– Вы еще спрашиваете! Да я Кохера знал лично, он бывал в доме моего отца. Как вам известно, мой отец являлся директором лодзинского банка.
Генрик кивнул. Недавно ротмистр говорил, что отец его был известным в Лодзи промышленником.
– Адвокат Кохер умер, если я не ошибаюсь, в тысяча девятьсот девятнадцатом году, – продолжал ротмистр. – У него была дочь, изумительной красоты девушка, Иза Кохер. Слыхали о ней?
– Нет.
– Ах, что за девушка! Должен вам сообщить, у меня с ней было одно очень милое приключение. Прошу представить себе, но однажды, кажется, в двадцать третьем году…
– Я хочу узнать не о вас, пан ротмистр, – прервал его Генрик, – а о Кохере.
– А что Кохер? Адвокат. Способный адвокат. Умер. Вот о его дочери, известной своею красотой Изе Кохер, есть что порассказать. Надо вам заметить, в те годы я выглядел не так, как сейчас. Молодой, в офицерском мундире, а мундиры тогда были с иголочки, не то что теперь…
– А Иза Кохер?
– Что – Иза? После романа со мной она вышла замуж за какого-то немца, хозяина мануфактурной лавки. Умерла она, кажется, через два года после свадьбы. Ах, да! Вспомнил! Того немца звали Эрнст Бромберг. Его потом подозревали в убийстве одной цирковой актрисы. Я знаю это дело со всеми подробностями, потому что, изволите видеть, мой отец работал тогда в редакции одного из лодзинских журналов. Да я и сам, как вы знаете, пописывал.
– Цирковая актриса? Убита?
– Удар стилетом. Ах, какая красавица! Должен вам доложить, у меня с ней было презабавнейшее приключение. В один прекрасный день прихожу я в цирк на представление. Сидел я, конечно, в директорской ложе. На мне мундир. С иголочки, элегантный, как черт те что. Она была наездницей и привела меня в такой восторг, что я купил цветок, как сейчас помню, красную розу. Она скакала по арене, я бросил ей цветок. Хотела его схватить, перегнулась и чуть не упала с лошади. Я, конечно, тут же бросаюсь на арену, чтобы подхватить ее…
– Она упала? – спросил Генрик.
– Не тогда! Она упала потом, в мои объятия! – захохотал ротмистр. – Похоронили ее на Старом кладбище. Ее закололи стилетом. Скорее всего это – дело рук ее ревнивого мужа или любовника. А любовником ее был Бромберг.
– Когда это случилось?
– В 1919 году.
Генрик не успел спросить больше ни о чем, потому что в кафе вошла Розанна. Она направилась к свободному столику, но не успела сесть, как Генрик был уже тут как тут. Розанна подала ему руку неохотно, глядя куда-то в сторону, словно обидевшись.
– Розанна! – сказал он. – Что с тобой? Почему ты забыла обо мне?
Она пообижалась еще минуту.
– Ты не джентльмен.
– О чем ты, Розанна?
– Осталась у тебя на ночь, так ты на другой же день рассказал об этом милиции.
– Я не мог поступить иначе. Читала, наверное, об убийстве Бутылло? Не признайся я, что ты ночевала у меня, я не имел бы алиби.
– Настоящий джентльмен даже в таком случае не выдал бы имени женщины. Я читала книжку, там одного арестовали, чуть не повесили, а он так и не выдал свою даму.
– В жизни все иначе, уверяю тебя.
– Ты думаешь, приятно, когда домой является милиция и спрашивает: «С кем вы спали в ночь с такого-то на такое-то?»
– Пойми меня!..
– Ты поступил некрасиво. Ты должен быть мне благодарен, что тебя не арестовали. Надеюсь, ты оцениваешь это?
Он согласно кивнул. Однако не мог удержаться от мелочного укола:
– Милиция нашла тебя, хотя я сообщил им только твое прозвище. Скажи мне, откуда они тебя знают?
– Ты и в самом деле свинья, – шепнула она.
– Я снова влип в дурацкую историю. Пани Бутылло тоже убита. И опять у меня нет алиби. Я всю ночь просидел в ее квартире, ожидая ее прихода…
– Вот видишь! Стоит тебе провести ночь без меня – и алиби у тебя нет! – торжествовала она. – Я, конечно, знаю, зачем ты к ней приехал. Еще в тот раз заметила, как она тебе приглянулась.
– Я всю ночь провел у нее.
– У нее или с ней?
– У нее. Она, убитая, – в шкафу. А я – на тахте. Она тихонько присвистнула.
– Теперь тебе не выпутаться. Странно, что ты еще на свободе.
– Нашли следы убийцы.
– Везет тебе, ничего не скажешь.
– Поедем ко мне, – предложил Генрик.
– Хочешь иметь алиби?
Он кивнул, и Розанна улыбнулась.
– Ох, подлец, – сказала она, – но уж больно ты мне нравишься. Взял бы ты меня в жены, что ли…
– Там видно будет. Пока что мне светит тюрьма.
– Я буду носить тебе передачи, – пообещала она.
На углу они поймали такси. Приехав домой, он взял из ее рук сумочку.
– Послушай, малышка! В прошлый раз я позволил себе заглянуть в твою сумку. Не можешь ли ты сказать своему Генрику, зачем тебе пистолет?
– А не можешь ли ты сказать своей Розанне, зачем ты заглядывал к ней в сумку?
Он и не подумал сказать ей правду.
– Я обратил внимание на то, что она на удивление тяжелая. Взял да и заглянул.
– Взял да и заглянул, – передразнила она его с комичной ужимкой. – А я вот возьму да и уйду сейчас. Ну-ну, не бойся, я не сделаю этого. Ведь ты вовсе не рылся в моей сумочке, тебе это приснилось.
– Что приснилось?
– Будто ты нашел пистолет.
– Не понимаю.
– Я тоже не понимаю: оружия-то я с собой не ношу. Генрик не знал, что и сказать.
– Послушай, может быть, ты рылся еще в чьей-нибудь сумке?
– Может, мне и впрямь приснилось?
– Не веришь? Ну, посмотри сам.
Она открыла свою черную сумочку (правда, сумка была не та, а поменьше) и высыпала на тахту все содержимое: кошелек, помаду, пудреницу и носовой платок. Генрик положил все обратно в сумочку, решив больше не забивать свою голову мыслями о пистолете. За последнее время ему пришлось пережить столько удивительных происшествий, что историю с пистолетом можно было вообще не принимать во внимание.
3 июня
Как только Генрик появился в клубе журналистов и взглянул на лица своих приятелей, он сразу понял, что его присутствие в доме убитой ни для кого не секрет. Правда, о смерти пани Бутылло газеты сообщали в самых общих чертах, – заканчивая заметки стереотипной фразой: «Следствие по делу продолжается». О причастности Генрика к этой истории журналистам проговорился, очевидно, один из сотрудников милиции. Смущенный чрезмерным интересом к своей особе, Генрик торопливо проглотил кофе и побежал в редакцию. В секретариате он столкнулся с Юлией, принесшей свои рисунки. Она дружелюбно улыбнулась ему, задержала его руку в своей.
– Генрик, – сказала она озабоченно, – это правда, что о тебе говорят?
– Если говорят, правда.
– Тебя якобы подозревают в двойном убийстве. – Она взяла его под руку и вывела в коридор. – И все из-за той женщины, не правда ли?
– О ком ты говоришь, Юлия?
– Влюбился, да? – Она не отпускала его.
– О ком ты говоришь, Юлия?
– О блондинке, что позавчера пришла к тебе в редакцию. Признайся, что она втянула тебя в эту кошмарную историю.
– Она.
– Генрик! Еще есть время, одумайся. Когда-то ты говорил, что любишь меня. Но тогда я не воспринимала тебя всерьез, ты казался мне старомодным и немного смешным. Купил какую-то смешную трость… Ты знаешь, я женщина без предрассудков, но ты поступил очень опрометчиво, связавшись с той женщиной. Она не для тебя. Отделайся от нее!
– Я уже отделался!
– Каким образом?
– Она убита, – коротко сказал Генрик.
Юлия резко повернулась и ушла. Это было в ее стиле: уйти, не сказав ни слова. Генрику не впервой терпеть такое. Вышучивала, насмехалась над ним, никогда не воспринимала его всерьез. Он был чересчур старомодным, а себя Юлия считала женщиной современной. «Современная, – подумал он иронически. – Она современна только в своих взглядах на живопись. А в жизни ведет себя чисто по-мещански – старается устроиться поудобнее». О ней рассказывали, что в художественном училище она страшно краснела, когда им задавали рисовать обнаженную натуру. Он вспомнил Розанну и подумал: «Это Юлия старомодна. А я-то современный человек».
Убежденный в своем превосходстве над Юлией, он отправился в редакционный архив и засел над подшивками лодзинских газет двадцать девятого года. Ротмистр, конечно, враль, но какая-то доля правды в его рассказах могла и быть.
Перелистав несколько десятков пожелтевших от времени страниц, он обратил внимание на крикливый заголовок: «УБИЙСТВО В ФУРГОНЕ ЦИРКАЧЕЙ». Другие заголовки: «СТИЛЕТ И ИЗМЕНА», «ПРЕКРАСНАЯ ЗАЗА – ЖЕРТВА ЧУДОВИЩНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ»… Других заголовков прочесть не успел, ибо в архив вошел поэт Марек.
– Зачем ты оскорбил Юлию? – спросил он, пригладив рукой волосы. Он гордился своей прической. Благодаря близкому знакомству с парикмахером он был, пожалуй, единственным в городе обладателем такого великолепного «ежика».
– Я не хотел оскорблять ее, – оправдывался Генрик.
– Она рассердилась не на шутку. Сказала мне, будто ты считаешь ее полной идиоткой.
– Юлия спросила меня о женщине, которую встретила позавчера в редакции. Я сказал, что та женщина убита, и это полностью соответствует истине. Не веришь, так прочти сегодняшнюю газету.
Марек хмыкнул и погладил свой «ежик».
– Юлия вечно ко мне придирается. Не могу понять почему.
– Не понимаешь? Ты ухаживал за ней, а она относилась к тебе пренебрежительно. В один прекрасный день она решила сменить гнев на милость, ты же избрал себе другой объект, насколько я понял из ее высказываний. Правда ли, что ты связался с девицей с сомнительной репутацией? Юлия говорит, что из-за этого ты имел массу неприятностей. А когда она хотела тебе помочь, ты нашел себе какую-то блондинку не первой молодости.
– Как раз ее-то и убили.
– Кто это сделал?
– Даже милиция не знает. Ее убили ударом кухонного ножа.
– Бр-р! – Марека передернуло.
Он пошел в клуб объяснять Юлии, что женщина, которую она имела в виду, в самом деле убита, а Генрик вернулся к статьям, описывающим гибель циркачки.
* * *
…Звали ее Анеля Порембская. В цирке она выступала под именем Заза. Репортеры писали, что красоты она была необыкновенной. Ее считали женщиной, мало склонной к флирту. Вдобавок ко всему у нее был очень ревнивый муж, некто Арнольд Кантор, по прозвищу Арно. В цирке он демонстрировал метание стилетов. Но после смерти Зазы оказалось, что добродетель ее была далеко не высокой пробы. Она имела любовника, Эрнста Бромберга, бездетного вдовца, хозяина мануфактурной лавки. Роман между Зазой и Бромбергом начался за два года до трагической кончины вольтижерки, когда цирк гастролировал в Лодзи. Потом любовь пошла на убыль, но вспыхнула с новой силой, когда цирк Зазы вернулся в Лодзь. Возобновившаяся связь длилась уже две недели, когда часов в десять вечера, как выяснила экспертиза, Заза была убита в своем фургоне.
За несколько минут до десяти Эрнст Бромберг навестил Зазу в ее фургоне. Визит длился недолго. Как сообщил полиции Бромберг, он забежал к Зазе на секунду, чтобы сообщить ей о перемене времени свидания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Значит, – удовлетворенно проговорил Генрик, – мне вовсе не привиделось, будто какая-то рожа заглядывала в окно.
Они не удостоили его ответом. Бучек посадил Генрика в милицейскую машину и отвез в Лодзь. Лишь через шесть часов, после долгого и утомительного допроса, на сей раз тщательно запротоколированного, Генрик попал к себе домой. Трость у него так и не отобрали: он пригрозил, что пожалуется в Министерство внутренних дел.
2 июня
В редакции еженедельника, где работал Генрик, отношения между сотрудниками основывались на взаимном доверии. Вчерашнее отсутствие Генрик объяснил необходимостью срочно съездить в Варшаву. Главный редактор посмотрел на это сквозь пальцы. Генрик принялся за работу, и чем больше он работал, тем сильнее укреплялся в решении отказаться от желания восстановить родословную тросточки, ибо до добра его это не доведет. Так бы и случилось, не позвони к нему сестра магистра Рикерта.
– Что с вами случилось? Я звонила вам вчера и позавчера, никак не могла застать.
– Я был в отъезде.
– А у меня для вас интересная новость. Я еще раз заглянула в записки моего брата и заметила, что все его торговые операции связаны с конкретными лицами, и лишь три помечены буквой икс, а одна – игрек. Это означает, что некоторые вещи мой брат купил от некоего Икса, а одну вещь продал некоему Игреку. Что вы об этом думаете?
– Какие именно вещи?
– Часы. Мой брат купил их у Икса двадцать пятого мая прошлого года. Четырнадцатого ноября прошлого года он приобрел у Икса золотое блюдо. Десятого марта он купил у Икса золоченую солонку, а двадцать первого мая продал Игреку серебряный нож.
– Кто, по-вашему, скрывается за этими буквами?
– Откуда я могу знать… Вы будете их разыскивать? Помолчав, Генрик ответил:
– Кто знает, может быть… Только не торопите меня. Пока мне хочется устраниться от каких-либо розысков.
– Но почему?
– Об этом вы в ближайшее время узнаете из газет.
– Прошу вас, расскажите мне, а то я умру от любопытства.
– Убита пани Бутылло.
На другом конце провода наступило молчание. Генрик подумал было, что старушка положила трубку, как вдруг услышал тихое:
– До свидания… – В трубке щелкнуло и послышались короткие гудки.
Вечером Генрик отправился в кафе на улице Монюшко. Там не оказалось никого из его друзей – ни Марека, ни Юлии. Он увидел отставного капитана, которого все звали ротмистром: в первую мировую войну он, по слухам, служил в кавалерии. Как обычно, ротмистр сидел со своим псом, французским бульдогом. Хозяин и пес были удивительно похожи. Одинаковые маленькие носы, выпученные глаза и отвисшие щеки. Ротмистр любил покровительствовать молодым писателям и журналистам. Его покровительство заключалось в том, что он без конца рассказывал о самых неправдоподобных происшествиях, якобы случившихся с ним. Хвастался своими ратными успехами и знакомствами в артистических кругах довоенного времени. Когда кто-нибудь из молодежи пытался вставить замечание, ротмистр кричал:
– Цыц! С вами говорит история.
Увидев ротмистра, Генрик очень обрадовался. Он знал, что старик – безумный фантазер, но обладает хорошей памятью.
– Пан ротмистр, – обратился он, присаживаясь к столику, – вам ничего не говорит фамилия Кохер? Адвокат Кохер.
Ротмистр бросил на него презрительный взгляд.
– Вы еще спрашиваете! Да я Кохера знал лично, он бывал в доме моего отца. Как вам известно, мой отец являлся директором лодзинского банка.
Генрик кивнул. Недавно ротмистр говорил, что отец его был известным в Лодзи промышленником.
– Адвокат Кохер умер, если я не ошибаюсь, в тысяча девятьсот девятнадцатом году, – продолжал ротмистр. – У него была дочь, изумительной красоты девушка, Иза Кохер. Слыхали о ней?
– Нет.
– Ах, что за девушка! Должен вам сообщить, у меня с ней было одно очень милое приключение. Прошу представить себе, но однажды, кажется, в двадцать третьем году…
– Я хочу узнать не о вас, пан ротмистр, – прервал его Генрик, – а о Кохере.
– А что Кохер? Адвокат. Способный адвокат. Умер. Вот о его дочери, известной своею красотой Изе Кохер, есть что порассказать. Надо вам заметить, в те годы я выглядел не так, как сейчас. Молодой, в офицерском мундире, а мундиры тогда были с иголочки, не то что теперь…
– А Иза Кохер?
– Что – Иза? После романа со мной она вышла замуж за какого-то немца, хозяина мануфактурной лавки. Умерла она, кажется, через два года после свадьбы. Ах, да! Вспомнил! Того немца звали Эрнст Бромберг. Его потом подозревали в убийстве одной цирковой актрисы. Я знаю это дело со всеми подробностями, потому что, изволите видеть, мой отец работал тогда в редакции одного из лодзинских журналов. Да я и сам, как вы знаете, пописывал.
– Цирковая актриса? Убита?
– Удар стилетом. Ах, какая красавица! Должен вам доложить, у меня с ней было презабавнейшее приключение. В один прекрасный день прихожу я в цирк на представление. Сидел я, конечно, в директорской ложе. На мне мундир. С иголочки, элегантный, как черт те что. Она была наездницей и привела меня в такой восторг, что я купил цветок, как сейчас помню, красную розу. Она скакала по арене, я бросил ей цветок. Хотела его схватить, перегнулась и чуть не упала с лошади. Я, конечно, тут же бросаюсь на арену, чтобы подхватить ее…
– Она упала? – спросил Генрик.
– Не тогда! Она упала потом, в мои объятия! – захохотал ротмистр. – Похоронили ее на Старом кладбище. Ее закололи стилетом. Скорее всего это – дело рук ее ревнивого мужа или любовника. А любовником ее был Бромберг.
– Когда это случилось?
– В 1919 году.
Генрик не успел спросить больше ни о чем, потому что в кафе вошла Розанна. Она направилась к свободному столику, но не успела сесть, как Генрик был уже тут как тут. Розанна подала ему руку неохотно, глядя куда-то в сторону, словно обидевшись.
– Розанна! – сказал он. – Что с тобой? Почему ты забыла обо мне?
Она пообижалась еще минуту.
– Ты не джентльмен.
– О чем ты, Розанна?
– Осталась у тебя на ночь, так ты на другой же день рассказал об этом милиции.
– Я не мог поступить иначе. Читала, наверное, об убийстве Бутылло? Не признайся я, что ты ночевала у меня, я не имел бы алиби.
– Настоящий джентльмен даже в таком случае не выдал бы имени женщины. Я читала книжку, там одного арестовали, чуть не повесили, а он так и не выдал свою даму.
– В жизни все иначе, уверяю тебя.
– Ты думаешь, приятно, когда домой является милиция и спрашивает: «С кем вы спали в ночь с такого-то на такое-то?»
– Пойми меня!..
– Ты поступил некрасиво. Ты должен быть мне благодарен, что тебя не арестовали. Надеюсь, ты оцениваешь это?
Он согласно кивнул. Однако не мог удержаться от мелочного укола:
– Милиция нашла тебя, хотя я сообщил им только твое прозвище. Скажи мне, откуда они тебя знают?
– Ты и в самом деле свинья, – шепнула она.
– Я снова влип в дурацкую историю. Пани Бутылло тоже убита. И опять у меня нет алиби. Я всю ночь просидел в ее квартире, ожидая ее прихода…
– Вот видишь! Стоит тебе провести ночь без меня – и алиби у тебя нет! – торжествовала она. – Я, конечно, знаю, зачем ты к ней приехал. Еще в тот раз заметила, как она тебе приглянулась.
– Я всю ночь провел у нее.
– У нее или с ней?
– У нее. Она, убитая, – в шкафу. А я – на тахте. Она тихонько присвистнула.
– Теперь тебе не выпутаться. Странно, что ты еще на свободе.
– Нашли следы убийцы.
– Везет тебе, ничего не скажешь.
– Поедем ко мне, – предложил Генрик.
– Хочешь иметь алиби?
Он кивнул, и Розанна улыбнулась.
– Ох, подлец, – сказала она, – но уж больно ты мне нравишься. Взял бы ты меня в жены, что ли…
– Там видно будет. Пока что мне светит тюрьма.
– Я буду носить тебе передачи, – пообещала она.
На углу они поймали такси. Приехав домой, он взял из ее рук сумочку.
– Послушай, малышка! В прошлый раз я позволил себе заглянуть в твою сумку. Не можешь ли ты сказать своему Генрику, зачем тебе пистолет?
– А не можешь ли ты сказать своей Розанне, зачем ты заглядывал к ней в сумку?
Он и не подумал сказать ей правду.
– Я обратил внимание на то, что она на удивление тяжелая. Взял да и заглянул.
– Взял да и заглянул, – передразнила она его с комичной ужимкой. – А я вот возьму да и уйду сейчас. Ну-ну, не бойся, я не сделаю этого. Ведь ты вовсе не рылся в моей сумочке, тебе это приснилось.
– Что приснилось?
– Будто ты нашел пистолет.
– Не понимаю.
– Я тоже не понимаю: оружия-то я с собой не ношу. Генрик не знал, что и сказать.
– Послушай, может быть, ты рылся еще в чьей-нибудь сумке?
– Может, мне и впрямь приснилось?
– Не веришь? Ну, посмотри сам.
Она открыла свою черную сумочку (правда, сумка была не та, а поменьше) и высыпала на тахту все содержимое: кошелек, помаду, пудреницу и носовой платок. Генрик положил все обратно в сумочку, решив больше не забивать свою голову мыслями о пистолете. За последнее время ему пришлось пережить столько удивительных происшествий, что историю с пистолетом можно было вообще не принимать во внимание.
3 июня
Как только Генрик появился в клубе журналистов и взглянул на лица своих приятелей, он сразу понял, что его присутствие в доме убитой ни для кого не секрет. Правда, о смерти пани Бутылло газеты сообщали в самых общих чертах, – заканчивая заметки стереотипной фразой: «Следствие по делу продолжается». О причастности Генрика к этой истории журналистам проговорился, очевидно, один из сотрудников милиции. Смущенный чрезмерным интересом к своей особе, Генрик торопливо проглотил кофе и побежал в редакцию. В секретариате он столкнулся с Юлией, принесшей свои рисунки. Она дружелюбно улыбнулась ему, задержала его руку в своей.
– Генрик, – сказала она озабоченно, – это правда, что о тебе говорят?
– Если говорят, правда.
– Тебя якобы подозревают в двойном убийстве. – Она взяла его под руку и вывела в коридор. – И все из-за той женщины, не правда ли?
– О ком ты говоришь, Юлия?
– Влюбился, да? – Она не отпускала его.
– О ком ты говоришь, Юлия?
– О блондинке, что позавчера пришла к тебе в редакцию. Признайся, что она втянула тебя в эту кошмарную историю.
– Она.
– Генрик! Еще есть время, одумайся. Когда-то ты говорил, что любишь меня. Но тогда я не воспринимала тебя всерьез, ты казался мне старомодным и немного смешным. Купил какую-то смешную трость… Ты знаешь, я женщина без предрассудков, но ты поступил очень опрометчиво, связавшись с той женщиной. Она не для тебя. Отделайся от нее!
– Я уже отделался!
– Каким образом?
– Она убита, – коротко сказал Генрик.
Юлия резко повернулась и ушла. Это было в ее стиле: уйти, не сказав ни слова. Генрику не впервой терпеть такое. Вышучивала, насмехалась над ним, никогда не воспринимала его всерьез. Он был чересчур старомодным, а себя Юлия считала женщиной современной. «Современная, – подумал он иронически. – Она современна только в своих взглядах на живопись. А в жизни ведет себя чисто по-мещански – старается устроиться поудобнее». О ней рассказывали, что в художественном училище она страшно краснела, когда им задавали рисовать обнаженную натуру. Он вспомнил Розанну и подумал: «Это Юлия старомодна. А я-то современный человек».
Убежденный в своем превосходстве над Юлией, он отправился в редакционный архив и засел над подшивками лодзинских газет двадцать девятого года. Ротмистр, конечно, враль, но какая-то доля правды в его рассказах могла и быть.
Перелистав несколько десятков пожелтевших от времени страниц, он обратил внимание на крикливый заголовок: «УБИЙСТВО В ФУРГОНЕ ЦИРКАЧЕЙ». Другие заголовки: «СТИЛЕТ И ИЗМЕНА», «ПРЕКРАСНАЯ ЗАЗА – ЖЕРТВА ЧУДОВИЩНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ»… Других заголовков прочесть не успел, ибо в архив вошел поэт Марек.
– Зачем ты оскорбил Юлию? – спросил он, пригладив рукой волосы. Он гордился своей прической. Благодаря близкому знакомству с парикмахером он был, пожалуй, единственным в городе обладателем такого великолепного «ежика».
– Я не хотел оскорблять ее, – оправдывался Генрик.
– Она рассердилась не на шутку. Сказала мне, будто ты считаешь ее полной идиоткой.
– Юлия спросила меня о женщине, которую встретила позавчера в редакции. Я сказал, что та женщина убита, и это полностью соответствует истине. Не веришь, так прочти сегодняшнюю газету.
Марек хмыкнул и погладил свой «ежик».
– Юлия вечно ко мне придирается. Не могу понять почему.
– Не понимаешь? Ты ухаживал за ней, а она относилась к тебе пренебрежительно. В один прекрасный день она решила сменить гнев на милость, ты же избрал себе другой объект, насколько я понял из ее высказываний. Правда ли, что ты связался с девицей с сомнительной репутацией? Юлия говорит, что из-за этого ты имел массу неприятностей. А когда она хотела тебе помочь, ты нашел себе какую-то блондинку не первой молодости.
– Как раз ее-то и убили.
– Кто это сделал?
– Даже милиция не знает. Ее убили ударом кухонного ножа.
– Бр-р! – Марека передернуло.
Он пошел в клуб объяснять Юлии, что женщина, которую она имела в виду, в самом деле убита, а Генрик вернулся к статьям, описывающим гибель циркачки.
* * *
…Звали ее Анеля Порембская. В цирке она выступала под именем Заза. Репортеры писали, что красоты она была необыкновенной. Ее считали женщиной, мало склонной к флирту. Вдобавок ко всему у нее был очень ревнивый муж, некто Арнольд Кантор, по прозвищу Арно. В цирке он демонстрировал метание стилетов. Но после смерти Зазы оказалось, что добродетель ее была далеко не высокой пробы. Она имела любовника, Эрнста Бромберга, бездетного вдовца, хозяина мануфактурной лавки. Роман между Зазой и Бромбергом начался за два года до трагической кончины вольтижерки, когда цирк гастролировал в Лодзи. Потом любовь пошла на убыль, но вспыхнула с новой силой, когда цирк Зазы вернулся в Лодзь. Возобновившаяся связь длилась уже две недели, когда часов в десять вечера, как выяснила экспертиза, Заза была убита в своем фургоне.
За несколько минут до десяти Эрнст Бромберг навестил Зазу в ее фургоне. Визит длился недолго. Как сообщил полиции Бромберг, он забежал к Зазе на секунду, чтобы сообщить ей о перемене времени свидания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20