https://wodolei.ru/catalog/vanni/Radomir/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Минуту в комнате царила абсолютная тишина. Наконец Харман выдавил из себя улыбку:
– Ну-ну, Говард, вы позволяете себе пугаться теней. Не хотите же вы сказать, что всерьез считаете мир стоящим на пороге нового средневековья? В конце концов, на стороне науки все разумные люди.
– Если это и так, то разумных людей осталось не очень много. - Уинстед вытащил трубку и начал медленно её набивать. - Два месяца назад Элдридж организовал Лигу Праведных - и она растет так, что в это трудно поверить. Только в Соединенных Штатах в неё вступило двадцать миллионов человек. Элдридж похваляется, что после следующих выборов Конгресс будет у него в кармане, и это, к сожалению, не блеф. Даже теперь существует сильнейшее лобби, добивающееся принятия закона, запрещающего все эксперименты в области ракетостроения, а в Польше, Португалии и Румынии такие законы уже приняты Да, Джон, мы ужасно близки к открытым преследованиям науки. Уинстед сделал несколько быстрых нервных затяжек.
– Но если мне удастся, Говард, если мне удастся! Что тогда?
– Ха! Вы же знаете, какова вероятность вашего успеха. По вашей же собственной оценке, у вас всего один шанс из десяти остаться в живых.
– Какое это имеет значение! Следующий испытатель учтет мои ошибки, и вероятность успеха увеличится. Таков научный метод.
– Толпе нет дела до научных методов, она их не знает и знать не хочет. Ладно, каков ваш ответ? Вы отложите испытание?
Харман вскочил, его кресло с грохотом опрокинулось.
– Знаете ли вы, о чем просите? Вы хотите, чтобы я отказался от дела всей моей жизни! Не думаете же вы, что я буду смирно сидеть и ждать, когда ваша драгоценная публика соблаговолит стать благосклонной. Да мне жизни не хватит, чтобы этого дождаться!
Вот вам мой ответ: я имею неотъемлемое право стремиться к знаниям, так же как наука имеет неотъемлемое право развиваться без помех. Мир, который пытается мне помешать, ошибается, а я прав. Пусть мне придется плохо, но я не откажусь от своих прав.
Уинстед грустно покачал головой:
– Вы заблуждаетесь, Джон, когда говорите о "неотъемлемых" правах. То, что вы называете правом, на самом деле привилегия, дарованная вам с общего согласия Правильно то, что принимается обществом; то, что им отвергается, ошибочно
– Согласится ли ваш дружок Элдридж с таким определением в приложении к его "праведности"?
– Нет, не согласится, но это к делу не относится. Возьмите, например, африканские племена каннибалов. Их члены были воспитаны в традициях людоедства, обычай был общепринятым, их общество одобряло такую практику Для них каннибализм вполне правомерен, да и почему бы нет? Так что видите, как относительно само понятие добра и зла и сколь уязвимо ваше утверждение о "неотъемлемом" праве на эксперимент
– Знаете ли, Говард, вы ошиблись при выборе карьеры: вам бы быть крючкотвором-адвокатом! - Теперь уже Харман разозлился всерьез. - У вас идет в дело любой замшелый аргумент, какой только вы можете вспомнить. Бога ради, не делайте вид, будто вы действительно видите преступление в том, что я отказываюсь разделять заблуждения толпы. То, за что вы ратуете, абсолютная серость, ортодоксальные взгляды, мещанство - гораздо скорее покончат с наукой, чем правительственный запрет. - Харман обвиняюще ткнул в Уинстеда пальцем: - Вы предаете науку и традицию таких великолепных бунтарей, как Галилей, Дарвин, Эйнштейн. Моя ракета взлетит завтра по расписанию, что бы ни говорили вы и вам подобные. Все, я вас больше не стану слушать. Убирайтесь!
Глава Института, побагровев, повернулся ко мне:
– Будьте свидетелем, молодой человек: я предупреждал этого упрямого глупца, этого... этого безмозглого фанатика! - прошипел он и вышел олицетворение оскорбленной добродетели.
Когда мы остались одни, Харман в упор взглянул на меня:
– Ну а что думаете вы? Вероятно, вы с ним согласны? У меня на это был единственный ответ:
– Вы платите мне за то, чтобы я выполнял ваши распоряжения. Я с вами.
Как раз в этот момент вернулся Шелтон, и Харман засадил нас обоих в который раз обсчитывать параметры орбиты; сам он отправился спать.
Следующий день, 15 июля, выдался великолепным, и мы с Харманом и Шелтоном почти радовались жизни, пересекая Гудзон - туда, где, окруженный полицейским кордоном, сверкал во всем своем великолепии "Прометей".
Вокруг ограждения, опоясывавшего ракету на безопасном расстоянии, кипела огромная толпа. Большинство не скрывало яростной враждебности. На какой-то момент, когда наш полицейский мотоциклетный эскорт расчищал нам дорогу и на нас обрушился град оскорблений и проклятий, я подумал, что, пожалуй, нам следовало прислушаться к словам Уинстеда.
Но Харман не обращал ни на что внимания - только презрительно улыбнулся в, ответ на первый же крик: "Вот он, Джон Харман, порождение Велиала!" С полным спокойствием он руководил нами при подготовке ракеты. Я проверил, нет ли утечек через швы, соединяющие массивные плиты корпуса, и в воздушных шлюзах, удостоверился в исправности очистителя воздуха. Шелтон занимался защитным экраном и топливными баками. Наконец Харман примерил неуклюжий скафандр, убедился, что он в исправности, и объявил, что готов.
Толпа заволновалась. Еще раньше кто-то из собравшихся сколотил грубый дощатый помост, и теперь на него поднялся человек необыкновенной наружности - высокий и худой, с изможденным лицом аскета, глубоко посаженными пылающими глазами, пронзительным взглядом, густой белоснежной гривой волос - сам Отис Элдридж. Его узнали, толпа разразилась приветствиями. Энтузиазм был велик, и бурлящая человеческая масса выкрикивала его имя, пока крикуны не охрипли.
Элдридж поднял руку, требуя тишины, повернулся к Харману, на лице которого отразились изумление и отвращение, и указал на него длинным костлявым пальцем.
– Джон Харман, сын дьявола, сатанинское отродье, тебя сюда привел греховный замысел. Ты готов к святотатственной попытке приподнять покрывало, заглядывать за которое смертным запрещено. Ты жаждешь запретного плода - берегись, плоды греха горьки.
Толпа как эхо повторяла его слова. Элдридж продолжал:
– Длань Господа покарает, тебя; Джон Харман. Господь не допустит, чтобы его заповеди были нарушены. Ты умрешь сегодня, Джон Харман. - Голос Элдриджа набирал силу, и последние слова прозвучали с пророческой мощью.
Харман с отвращением отвернулся. Громким ясным голосом он обратился к полицейскому:
– Нельзя ли, сержант, убрать отсюда зевак? Пробный полет может сопровождаться разрушениями от выхлопа ракеты, а любопытные толпятся слишком близко.
Полицейский ответил жестко и недружелюбно:
– Если вы боитесь, мистер Харман, что толпа растерзает вас, так и скажите. Впрочем, не беспокойтесь, мы сумеем её сдержать. Что же касается опасности от этого сооружения... - он сплюнул в сторону "Прометея", поддержанный издевательскими криками из толпы.
Харман больше ничего не сказал и молча двинулся к кораблю. Как только он приблизился к ракете, воцарилась странная тишина, полная ощутимого напряжения. Не было попытки взять корабль штурмом, что мне казалось неизбежным. Напротив, Отис Элдридж приказал людям отодвинуться подальше.
– Пусть на грешника падут грехи его! - закричал он. - Господь сказал: "Мне отмщение, и аз воздам!"
Момент запуска был близок, и Шелтон толкнул меня в бок:
– Пошли отсюда, - прошептал он напряженным голосом, - от выхлопа не поздоровится, - и бросился бежать, отчаянно махая мне рукой.
Мы ещё не достигли передних рядов толпы, как сзади раздался оглушительный рев. Меня окатила волна горячего воздуха. Что-то с угрожающим свистом пролетело мимо моего уха, и меня с силой швырнуло на землю. Несколько минут я пролежал оглушенный.
Когда я, шатаясь, как пьяный, снова смог подняться на ноги, моим глазам открылась ужасная картина. Похоже, все топливо "Прометея" взорвалось разом; там, где только что находилась ракета, теперь зияла огромная воронка. Все вокруг было усеяно обломками. Душераздирающие вопли пострадавших, изуродованные тела... впрочем, лучше я воздержусь от описаний.
Слабый стон, раздавшийся рядом, привлек мое внимание. Посмотрев себе под ноги, я охнул в ужасе - там лежал Шелтон,. и затылок его превратился в сплошную кровавую мешанину.
– Я сделал это, - в его хриплом голосе звучал триумф, но говорил он так тихо, что я еле разобрал слова. - Я сделал это. Я открыл задвижки в баках с жидким кислородом, и, когда было включено зажигание, все это проклятое Богом сооружение взорвалось. - Шелтон начал задыхаться, попробовал приподняться, но не смог. - Должно быть, в меня попал обломок, но это безразлично. Я умру, зная...
Его голос превратился в прерывистый шепот, на лице застыл экстаз мученика за святое дело. Через несколько секунд он был мертв, и я не нашел в себе сил проклясть его.
Только тут я подумал о Хармане. Начали прибывать машины скорой помощи из Манхэттена и Джерси-Сити, и одна из них помчалась к рощице в полукилометре от места старта. Там в вершинах деревьев застряла искореженная кабина "Прометея". Хромая, я бросился туда со всей доступной мне скоростью, но Хармана вытащили и увезли прежде, чем я добежал.
Я не стал там задерживаться. Стенающая толпа была занята погибшими и ранеными - но это теперь, а когда они опомнятся и воспылают жаждой мести, моя жизнь не будет стоить ни гроша. Я прислушался к совету разумного голоса собственной доблести и незаметно скрылся с места происшествия.
Следующая неделя была для меня весьма тревожной. Я прятался в доме у друзей, понимая, что дорого заплачу, если окажусь обнаруженным и узнанным. Сам Харман находился в госпитале Джерси-Сити; он отделался лишь незначительными порезами и ушибами - благодаря случайности, бросившей кабину "Прометея" на смягчивший удар верхушки деревьев. И именно на него всей тяжестью обрушилось негодование человечества.
Нью-Йорк, да и весь мир в придачу, словно сошел с ума. Все до одной газеты вышли с огромными заголовками - "28 убитых, 73 раненых - такова цена греха", - напечатанными кроваво-красной краской. Передовицы требовали смертного приговора Харману, настаивая на его аресте и предании суду за убийство.
Обезумевшие тысячные толпы из ближайших графств, выкрикивая призывы к суду Линча, хлынули в Джерси-Сити. Во главе их, конечно, оказался Отис Элдридж: обе его ноги были в гипсе, но он без устали обращался к людям из открытого автомобиля. Все это напоминало настоящую армию на марше.
Карсон, мэр Джерси-Сити, поднял по тревоге всех полицейских и отчаянно требовал из Трентона подкреплений. В Нью-Йорке власти перекрыли все мосты и туннели, ведущие из города, но только после того, как многие тысячи успели прорваться в сторону Джерси-Сити.
На следующий день после катастрофы, 16 июля, на побережье разгорелись настоящие сражения. Полицейские работали дубинками направо и налево, но громадное численное превосходство противника заставляло их отступать и отступать. Конная полиция тоже не церемонилась, но и её смели с дороги. Только когда был применен слезоточивый газ, толпу удалось остановить - но даже и тогда она не отступила.
На следующий день было объявлено чрезвычайное положение, и в Джерси-Сити вошли федеральные отряды. Это положило конец призывам к суду Линча. Элдридж был вызван к мэру и после разговора с ним приказал своим приверженцам разойтись.
По сообщениям газет, мэр Карсон сказал Элдриджу:
"Джон Харман понесет наказание за свои преступления, но все должно происходить в соответствии с законом. Правосудие свершится, и правительство штата примет все необходимые меры".
К концу недели жизнь более или менее вошла в нормальную колею и Харман перестал быть объектом всеобщего внимания. Прошло ещё дней десять, и его имя почти исчезло с газетных страниц, за исключением случайных упоминаний в связи с только что единогласно принятым обеими палатами Конгресса законом, запрещающим работы в области ракетостроения.
На протяжении этого времени Харман все ещё оставался в госпитале. Судебному преследованию он не подвергся, но было похоже на то, что власти намерены до бесконечности держать его под домашним арестом "в целях защиты от покушений". Поэтому я решил, что мне пора действовать.
Госпиталь Темпл находится на отдаленной и малолюдной окраине Джерси-Сити, и темной безлунной ночью мне не составило труда проникнуть на его территорию. С ловкостью, удивившей меня самого, я влез в подвальное окно, оглушил сонного дежурного врача и проскользнул к палате 15Е, которая в книге регистрации значилась за Харманом.
– Кто там? - удивленный голос Хармана прозвучал - в моих ушах музыкой.
– Ш-ш! Тихо! Это я, Клифф Маккенни.
– Вы! Что вы тут делаете?
– Пытаюсь вытащить вас отсюда. Если ничего не предпринять, вы останетесь здесь на всю жизнь. Пошли, нужно выбираться побыстрее.
Пока он с моей помощью одевался, я шепотом сообщил ему свой план. Через минуту мы уже крались по коридору, благополучно выбрались из госпиталя и сели в мой автомобиль. Только тут Харман достаточно преодолел растерянность, чтобы начать задавать вопросы.
Первое, о чем он спросил, было:
– Что тогда случилось? Я ничего не помню с того момента, как включил зажигание - очнулся я уже в госпитале.
– Разве вам не рассказали?
– Ни единого слова, - он выругался. - Я задавал вопросы, пока не охрип, и все без толку.
Я рассказал ему обо всем, что происходило с момента взрыва. Харман широко раскрыл глаза в ужасе и изумлении, услышав о числе убитых и раненых, и вскипел от ярости, узнав о предательстве Шелтона. Мой рассказ о беспорядках и попытках линчевать его сопровождался глухими проклятиями сквозь стиснутые зубы.
– Как и следовало ожидать, газеты вопили об "убийстве", - продолжал я, - но им так и не удалось пришить вам это. Тогда они попытались протащить, версию "преступной халатности", да только оказалось слишком много свидетелей, своими ушами слышавших, как вы требовали удалить толпу и как полицейский сержант отказал вам в этом. Это, конечно, полностью снимает с вас вину.
1 2 3 4


А-П

П-Я