Я не герой, но на войне понимаешь, что хуже тебе уже вряд ли будет, разве только если ранят. А так – пошли все эти умники на хрен. Хотите уволить – пожалуйста!
Но меня опередил Бахель, он, видимо, понял, что сейчас из-за меня может произойти скандал, и поэтому начал:
– Товарищ генерал, мы позже разберемся, почему отсутствуют звездочки у капитана Миронова. Это я разрешил офицерам не носить знаки различия. Меня сейчас больше волнует предстоящая операция. Такие сжатые сроки не позволят моей бригаде, которая не выходит из тяжелых боев, форсированно, без соответствующей подготовки приступить к реализации вашего плана (на «вашем» Бахель сделал упор), также я предлагаю немедленно отдать приказ о нанесении массированного бомбового и артиллерийского ударов по комплексу зданий. Удары наносить непрерывно до начала операции по захвату площади. За два часа до начала операции силами диверсионно-разведывательных групп из частей воздушно-десантных войск захватить мосты и не допустить их подрыва. Кстати, что это за части, с которыми нам предстоит взаимодействовать? Брать в лоб площадь Минутка считаю неразумным и самоубийственным. Я не буду выполнять приказ, который по своей значимости равносилен расстрелу людей.
– Да ты понимаешь, полковник, что говоришь! – начал бушевать Ролин. – Да я сейчас позвоню Грачину, и тебя под трибунал! Да я просто тебя сейчас возьму и арестую, и ближайшим самолетом отправлю в Москву! На твое место знаешь сколько желающих?!
– Если это поможет остановить расстрел моих людей, я готов немедленно написать рапорт о моем увольнении! – начал кричать и Бахель. – Вы боитесь разнести с помощью авиации эту долбаную площадь, но не боитесь несколько тысяч положить, чтобы те захлебнулись в крови?! Вы об этом лучше подумайте, а то вам имидж крутых парней дороже солдатских жизней…
– Замолчи, предатель! – заорал Ролин. – Ты, полковник, сошел с ума, ты струсил. Я тебе, идиоту, звание Героя России сделаю в пять секунд. А вы что уставились, а ну, марш отсюда!
Ну, вот уж хрен тебе, генерал, мы за командира глотки порвем, пусть только скажет «фас», перервем здесь всех.
– Мы поддерживаем нашего командира, это самоубийство идти без предварительной авиа– и артподготовки, – подал кто-то из наших голос из темноты.
– Что, все так считают? – Ролин прищурился, тяжелым взглядом обвел всю нашу группу. – Во-о-он! Караул! Вывести, разоружить, и на гауптвахту этих предателей!
В ответ мы только плотнее стали плечом к плечу. Молчание. Гробовое молчание. Открывается входная дверь, и вбегают два солдата и офицер, готовые выполнить любой приказ командира. Все приготовились к самой худшей развязке. И тут молчание нарушил генерал Захарьин – молодец армянин.
– Давайте не будем пороть горячку. Мы сейчас отпустим офицеров и сами здесь решим, как нам выйти из ситуации. Спокойно, без горячки. Для всех очевидно, что штурмовать в лоб опасно, но вместе мы найдем оптимальный вариант, – и, уже обращаясь к нам: – Идите, товарищи офицеры, ждите, ничего не произойдет, я вам обещаю.
– Идите. Ждите, – приказал комбриг. Голос его был сух.
Мы вышли. Всех колотила нервная дрожь. Следом вышел караул. В темноте кто-то схватил начальника караула за ворот и зашептал:
– Если ты, блядь, вздумаешь арестовать нашего командира – убью, ты понял?
– А как же приказ? – испуганно спросил тот. Бойцы его жались по стенкам.
– Жить хочешь?
– Да!
– Если будешь командира арестовывать, мы нападаем на вас, и без лишнего шума ты передаешь его нам. Понял? За это ты и твои солдаты останутся в живых. Ты все понял?
– Да!
– Сейчас мы подгоним технику поближе, а ты панику не поднимай. Выйдет командир с нашим генералом, мы спокойно сядем и уедем. Запомни, мы твоей крови не хотим, но если встанешь поперек дороги – убьем. Ты понял? Знаешь, кто мы?
– Знаю. Вы – «собаки». Я все понял.
– Ни хрена ты не понял, мы не собаки, мы – «махра», и за своего командира разорвем. Все, иди. И если ты или твои бойцы вякнут что-нибудь – будем воевать. Ты хочешь этого?
– Нет, не хочу.
– Правильно, нам с тобой с чеченом воевать надо, а не между собой. Нас хотят послать брать Минутку в лоб. Посылают на смерть. А мы не хотим. Вот поэтому Ролин и разорался. Не поднимай лишнего шума.
– Я понял. Я слышал, что вы настоящие отморозки, но чтобы на Ролина прыгать, этого никто не ждал даже от вас. Ну, ребята, вы даете! – начальник караула отошел от первого шока и шел на выход вместе с нами. Лицо его выражало и восхищение, и недоверие одновременно.
Вышли на улицу, от всех валил пар, закурили. Дымили, жадно переваривая полученную информацию. Исполняющего обязанности начальника разведки как самого молодого послали перегнать технику поближе к аэропорту. Начальнику караула сказали, чтобы тот дал команду на постановку техники поближе к зданию аэропорта.
– Вы что, мужики, меня ж посадят! Это же саботаж!
– Нам что, вязать тебя, что ли?
– Вяжите, убивайте, а такой команды дать не могу.
– Ладно, парень, остынь. Перегоним до твоих постов и там оставим. Доволен?
– Хорошо. Только пусть там и стоят, иначе я буду стрелять.
– Уговорил.
Мы все прекрасно отдавали себе отчет в своих действиях и в том, что невыполнение приказа, особенно в боевых условиях, влечет за собой все что угодно, вплоть до расстрела на месте без суда и следствия. Устав – закон армии – гласит: «Приказ должен быть выполнен беспрекословно точно и в срок. После выполнения приказ может быть обжалован». А кому потом обжаловать приказ, после того, как вся бригада ляжет костьми на этой сраной площади? Кто останется в живых – это вечные клиенты психушки.
М-да, вооруженный мятеж, а именно так и только так можно расценивать открытый отказ от выполнения приказа.
– Слава, а может, как броненосец «Потемкин», уйдем куда-нибудь, а? – спросил Юрка, жадно затягиваясь. – В Турцию или еще куда.
– На БМП по дну Черного моря, неплохой вариант. Не дури и не психуй. Мы пока еще ничего противозаконного не совершали. Есть же в Уставе статья, что если приказ считаешь противоречащим Конституции и нормативным актам, то вправе его не выполнять (после окончания первого «чеченского конфликта» общевоинский Устав заменили, в новой редакции такая статья отсутствует). А вести людей на гибель – это смерть. Вон Чехословакия немногим больше Чечни, но к вводу войск готовились шесть месяцев, а здесь на арапа. Потому что там
– заграница, а здесь можно и миллион своих ухлопать, как с одной, так и с другой стороны. Ублюдки, – я выбросил окурок и тут же вытащил новую сигарету, с непривычки, после «Примы», не могли накуриться более слабыми. – Смотри, Сашка нам помощь тащит!
Рядом с шествовавшим с важным видом комендантом тащил две коробки наш старый знакомый – старшина госпиталя с пластырем на переносице и наливающимися синяками-очками под обоими глазами.
– Мы же тебе говорили, что не надо хамить, сынок! – Юрка и я улыбались во весь рот. – Не хотел по-хорошему с нами договориться, вот и получил.
– Если будешь хамить незнакомцам, то до дембеля не доживешь, – подхватил я. – А ведь если бы чуть повыше ударил, то, может, и череп раскроил бы. Везунчик ты, салабон, могли же подождать, когда ты с пистолетом развернешься, и сделали бы вскрытие без наркоза.
Сашка пришел вовремя, своим появлением с незадачливым солдатом он отвлек нас от горьких мыслей. Не хотелось быть преступником, когда в душе патриот, и не хотелось класть своих людей на площади, а затем стреляться. Совесть, честь офицерская не позволят дальше жить с таким грузом. Было бешеное желание напиться – вот в этих коробках и сумках есть спиртное, которое позволит на какое-то время уйти от страшного выбора. Но нельзя этого делать здесь. Тогда уж точно обвинят в пьянстве. Это понимали прекрасно все присутствующие офицеры.
– Вы, что, мужики, мятеж объявили? – Сашка был встревожен. – Все на ушах, поговаривают о вашем захвате.
– Нет, мы просто сказали, что комендант аэропорта изъявил желание повести комендантскую роту впереди нашей бригады на пулеметы, а он, понимаешь, не хочет тебя отпускать. Вот уперся, и все тут, не пущу, говорит, своего любимого капитана на верную гибель. А вас, засранцев, мне не жаль. Гибните, говорит, хоть всей бригадой во главе со своим командиром и доблестным генералом, я вам, мол, по Герою в гроб положу, – меня опять начинала разбирать злость. Я понимал, что Сашка и этот боец здесь ни при чем. Но хотелось сорвать злость на ком-то.
– Саша, а может, подаришь нам этого недоноска, мы сейчас рапорт напишем от его имени на перевод, а под его же пушкой он что хочешь подпишет. Выстрела никто не услышит, а тело подальше отвезем и в развалины бросим. Как ты на это, подонок, смотришь?
Я ждал ответной реакции со стороны Сашки или бойца, хотя бы жеста. Но они молчали. Я был мрачен и свиреп, все чувства, мысли замерли, скрутились в тугую пружину, готовую сорваться, выбрасывая мгновенно огромный заряд энергии. Сашка с бойцом безмолвствовали.
– Саша, ты все погрузил, что обещал? – я уже успокоился и взял себя в руки, но пружина скручивалась все туже, обостряя и без того отточенное восприятие. – Идем погрузим.
Мы пошли к нашей БМП. Впереди я, затем боец, замыкающим шел Сашка. Повсюду была непролазная грязь, солнце уже начало клониться к закату. Я открыл десантный люк, и боец начал складывать вовнутрь Сашкины подарки. Подошел Сашка. Я пинком отправил бойца в темное чрево машины и захлопнул люк. Схватил Сашку за воротник, припер его к БМП и вытащил пистолет из-за пазухи. Сашка побледнел, расширенными глазами он посмотрел на меня, затем на ствол.
– Рассказывай, кто дал команду нас окружить? Ну, быстрее, ты же знаешь, что или наши нас сейчас прикончат, или потом духи. Быстрее, сука, говори.
Сзади подошел Юрка.
– Обкладывают нас. В здание уже будет сложно прорваться, они туда не меньше роты затащили. И гранатометчики тоже там, будут в упор бить, – Юрка был абсолютно спокоен, но готов к действию.
Спокойно он сказал, обращаясь к Сашке:
– Говори, Саша, кто что сказал, каков приказ.
– После вас вышел Седов, сказал, чтобы не выпускали вас с «Северного» – уже пароль поменяли – и в здание приказано не допускать. При попытке уехать без разрешения или проникнуть в здание аэропорта – открывать огонь на поражение без предупреждения. Сказал, что вы к Дудаеву перебежать бригадой собираетесь. Мне дана команда отвлечь вас, попытаться напоить. Все. Отпусти, задушишь. Вы все-таки отморозки. Что с бойцом моим будете делать? – Сашка тер шею.
– Да забирай ты его, он, наверно, уже со страха обосрался. Какой пароль?
– Не знаю, мне только сказали, чтобы вас напоить и быстро уходить. А что мне сказать Седову?
– Скажешь, как было, боец подтвердит. Значит, скоро будут нас убивать, если велели тебе поскорее уходить. Ладно, Саша, иди. Прощай.
– Слава, Юра, все уляжется. Они там договорятся. Хотите, я к Седову, Ролину пойду, попрошу, чтобы вас оставили. Или идем со мной, когда все закончится, я вас выведу. Идемте, ребята.
Сашка сказал «когда все закончится», а мог закончиться только расстрел. Потому что, это я сейчас понял, я в своих стрелять не смогу, а вот в их глазах мы – пособники боевиков.
– Спасибо, Саша, иди. Скажи только всем, передай, что не предатели мы. Даже если и останемся здесь, не предатели. Прощай.
Я открыл десантный люк, боец отпрянул.
– Не бойся, выходи. Все слышал?
– Да.
– Будут спрашивать, расскажешь, как слышал, – и когда они отошли, я не удержался и крикнул на прощанье: – Не хами незнакомцам!
Боец, как от удара, втянул голову в плечи.
– Ну что, Слава, пойдем?
Всю обратную дорогу мы брели, не проронив ни слова. На душе было пусто, темно. Говорить не хотелось. От нас уже ничего не зависело, абсолютно ничего. И для себя все уже решено. Оставалось только ждать, как баранам, своего заклания.
Все офицеры стояли плотной кучкой и что-то обсуждали. Наши бойцы были рассажены на БМП, двигатели были заведены, многие пушки были повернуты в сторону здания аэровокзала. Мы подошли ближе к нашим офицерам, казалось, что говорили все разом и никто не слушал никого:
– Неужели они будут стрелять?
– А ты бы что сделал?
– Мы же с ними вместе этот аэропорт освобождали. Суки, уроды, бляди!
– Всю Россию продали, и нас сейчас e…т!
– Эх, кто бы нас сейчас на Москву развернул!
– Прав был мой отец-фронтовик, что первый враг сидит в Москве – он больше всех твоей смерти хочет, второй – это своя авиация, а третий – это уже немец!
– Юра, Слава, ну, что надумали? – все замолчали и уставились на нас.
– Я, – начал я, сделав упор на это местоимение, – стрелять в своих не буду. Комендант рассказал, что Седов приказал нас с территории не выпускать. В здание не пускать. Пароль сменил. Внутрь здания стянуты люди. Состав – примерно около роты. Сейчас уже, может, больше. Короче – дерьмо.
– Так ты что предлагаешь, просто стоять и ждать, когда нас как куропаток ухлопают? Хорош гусь, нечего сказать!
– Если бы я хотел уйти, я бы уже давно ушел, вон – до аэропорта сто метров. Седов сказал, что мы собираемся всей бригадой свалить к Дудаеву и поэтому отказываемся от штурма Минутки.
Поднялся шум, гвалт. Все возмущенно начали говорить, шуметь. Описать все эти диалоги невозможно, потому что пришлось бы ставить только одни многоточия, и между ними союзы. Типа «…и…», «…или…», а также следующие слова «да пошли они», «сами они» и так далее. Если ты, читатель, настроишься на подобную волну, то сможешь сам сочинить самостоятельно штук двадцать вариантов. Но поверь, что были упомянуты все видные политические и военные деятели как прежних лет, так и ныне действующие, как у нас в стране, так и за рубежом, а также их родители и другие близкие родственники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56