Долмансе – Ладно; однако, чтобы лучше убедить Евгению во всем, что мы раскроем ей о наслаждении, что мешает вам начать ласкать её на моих глазах, например?
С.-А. – Ничто, конечно же, и я возьмусь за это с тем большей радостью, что этот урок распутства лишь поможет нашему делу. Ляг вот сюда на канапе, моя милая.
Евгения – О! Боже! Приют очарования! А зачем все эти зеркала?
С.-А. – Затем, чтобы повторяя отражения в тысячах вариантов, они до бесконечности преумножали одно наслаждение в глазах тех, кто вкушает его на этой оттоманке. Ни один уголок тел, таким образом не может быть скрыт: необходимо, чтобы было видно все полностью; это как будто множество пар, собранных вокруг тех, что связаны любовью, множество подражающих их наслаждению, множество великолепных картин, возбуждающих дерзкие ласки, и будто дополняющих их.
Евгения – Какая прелестная уловка!
С.-А. – Долмансе, помогите жертве раздеться.
Долмансе – Это нетрудно, остается ведь лишь снять этот газ, и обнажить самые сокровенные прелести. (Раздевает её, и его взгляд сразу же устремляется к её ягодицам.) Наконец-то я вижу их, эти божественные и драгоценные дары, к которым так пламенно стремлюсь!.. Черт возьми! Какая смуглость и свежесть, совершенство и изящество!.. Никогда не видел ничего подобного!
С.-А. – Ах! Хитрец! даже первые слова лести выдают твои вкусы и влечения!
Долмансе – Да может ли быть на свете что-нибудь прекраснее? Ну где найдет любовь божественней алтарь?.. Евгения… великолепная Евгения, дай мне расточить этим ягодицам нежнейшие из ласк! (Гладит и с воодушевлением целует их.) С.-А. – Перестаньте, распутник!.. Вы забыли, Евгения принадлежит мне одной, она – лишь высочайшая награда за ожидаемые от вас наставления; лишь получив их, она станет вам платою. Смирите вашу пламень, или я рассержусь.
Долмансе – Ах, плутовка! Это ревность… Ну что ж, предайтесь мне сами; я так же буду поклоняться вам. (Снимает сорочку с г-жи де Сент-Анж и ласкает её ягодицы.) Ах, какая прелесть, ангел мой… не меньшая краса! Дай, я сравню их… дай, полюбуюсь вами обеими: Ганимед рядом с Венерою! (целует ягодицы той и другой) Я хочу навсегда запечатлеть в памяти очаровательное зрелище таких красот, так не могли бы вы, сударыни, обнявшись, подольше дать моему взору насладиться видом этих прелестных полушарий, мною боготворимых?
С.-А. – Ради бога!.. Ну, что, вы довольны? (Они, обнявшись, становятся спиной к Долмансе) Долмансе – Лучше нельзя: именно этого я и хотел; а теперь двигайтесь со всею горячностью сладострастия; пусть ваши полушария ритмично опускаются и приподнимаются, как будто вы следуете ощущениям наслаждения… Так, так, прелестно!..
Евгения – Ах, милая моя, как хорошо с тобой! Как называется то, что мы делаем?
С.-А. – Это называется заниматься петтингом, дорогая… Ласкать друг друга; однако, давай, изменим позу; посмотри на мое влагалище… так называется храм Венеры. Взгляни вот сюда, где моя рука; я его сейчас приоткрою. Видишь этот холмик, он называется лобок: к четырнадцати или пятнадцати годам, когда у девушки начинаются менструации, он обычно покрывается волосками. Вот этот язычок под ним называется клитор. В нем заключена вся чувственность женщины; так как и у меня; достаточно его коснуться, и я уже в экстазе… Попробуй… Ах! Плутовка! Что ты делаешь!.. Можно подумать, ты только тем и занималась всю жизнь!.. Перестань!.. Перестань!.. Хватит, говорю тебе, я не хочу!.. Ах! Помогите, Далмансе!.. От очаровательных пальчиков этой красавицы я сейчас потеряю голову!
Д. – Ну что ж! Чтобы успокоить, если можно, ваши чувства, сменив их направление, попробуйте сами приласкать её; возьмите себя в руки, пусть она попросит пощады… Вот так!.. Именно в таком положении; её симпатичные ягодички таким образом окажутся поближе ко мне; и я легонько пощекочу их пальцем… Сдавайтесь, Евгения; предайтесь полностью наслаждению; пусть это будет единственным божеством вашей жизни; ему одному юная девушка должна подчиняться, и в её глазах на должно быть ничего более святого, чем наслаждение.
Е. – Ах! По крайней мере нет ничего прекраснее, я чувствую… Я вне себя… не знаю, что я говорю и делаю… Какое опьянение чувств!
Д. – Как эта маленькая плутовка течет!.. Её анус будто пережимает мне палец… Как чудно было бы сейчас насладиться им! (Поднимается и приближает член к заднему проходу девушки.)
С.-А. – Потерпите ещё немного. Нас должно занимать лишь воспитание этой милой девочки!.. Такое удовольствие наставлять её!
Д. – Хорошо! Видишь Евгения, при более или менее продолжительных ласках семенные железы набухают и в конце концов извергают жидкость, истечение которой погружает женщину в чудесный экстаз. Это назывется течь. Как только твоя милая подруга позволит, я покажу тебе, насколько более энергично и неудержимо то же самое происходит с мужчинами.
С.-А. – Подожди, Евгения, сейчас я научу тебя ещё одному способу доставить женщине крайнее наслаждение. Раздвинь пошире бедра… Видите, Далмансе, в таком положении её анус все также свободен! Можете ласкать его, пока я буду делать то же самое языком спереди, пусть она с нашей помощью придет в экстаз раза три-четыре, если возможно. У тебя прекрасный лобок, Евгения. Как мне нравится целовать этот дикий пушок!.. Твой клитор, теперь я лучше его вижу, мало развит, но очень чувствителен… Как ты дрожишь!.. Пусти меня… Ах! Ты без всякого сомнения девственна!.. Скажи, что ты ощущаешь при прикосновении наших губ одновременно к обоим твоим отверстиям. (Выполняет сказанное.)
Е. – Ах! Дорогая моя, это чудо, это ощущение невозможно описать! Мне очень трудно сказать, который из ваших языков вызывает у меня более глубокое безумие.
Д. – Учитывая наши позы, мой член близок к вашим рукам, сударыня; приласкайте его, прошу вас, пока я целую этот божественный анус. Поглубже язычок, сударыня; не ограничивайтесь клитором; проникайте своими сладострастными устами прямо в матку: так мы скорее добьемся истечения влаги.
Е. (вытянувшись) – Ах! Я больше не могу, я умираю! Друзья мои, не оставляйте меня, я сейчас потеряю сознание!.. (Истекает влагою между двумя наставниками.) С.-А. – Ну что, моя милая, как ты чувствуешь себя, испытав доставленное нами наслаждение?
Е. – Я умираю; я без сил… со мной все кончено!.. Но объясните же, прошу вас, те два слова, что вы произнесли, а я не понимаю; прежде всего, что означает матка?
С.А. – Это нечто вроде полости, похоже на сосуд, горлышко которого обхватывает член мужчины и принимает извергающуюся влагу женщины посредством истечения из желез, и семя мужчины, его мы тебе ещё покажем; из смеси этих жидкостей появляется зародыш, из которого получаются поочередно то мальчики, то девочки.
Е. – Ах, понимаю; это определение объясняет и понятие влаги, которое я сперва не поняла хорошенько. И соединение семени необходимо для появления зародыша?
С.-А. – Конечно, хотя сейчас уже доказано, что зародыш обязан своим существованием лишь семени мужчины; пусть одно, без смешения с влагою женщины, оно ничего не стоит; но наша влага только способствует развитию; она на производит, она помогает производству, не являясь его причиною. Некоторые современные натуралисты заявляют даже, что она вовсе бесполезна; из чего моралисты, руководствующиеся открытием ученых, выводят, достаточно правдоподобно, что в таком случае ребенок, кровь от крови своего отца, обязан преданностью лишь ему. Это утверждение небезосновательно, и хоть я и женщина, я не отважусь его оспорить.
Е. – Я нахожу подтверждение сказанного тобой в своём сердце, моя дорогая, так как я безумно люблю отца, и чувствую, что ненавижу мать.
Д. – В этом предпочтении нет ничего удивительного: я думаю совершенно также; ведь я все ещё не могу утешиться после смерти отца, в то время как потеряв мать, скорее обрадовался. Я от всего сердца ненавидел её. Не бойтесь питать такие чувства, Евгения: они естественны. Происходя единственно от крови отцов, мы решительно ничем не обязаны матери; впрочем, они лишь предавались акту, в то время как отец добивался её; следовательно, рожденья нашего желал отец, а мать всего только согласилась с этим. Какая разница в чувствах!
С.-А. – В твою пользу, Евгения, есть ещё тысяча причин. Если какую-либо мать в мире и должно ненавидеть, так именно твою! Сварливая, суеверная, набожная, бранчливая… и возмутительная ханжа, могу поспорить, эта тихоня за всю свою жизнь ни разу не оступилась… Ах, дорогая моя, как я ненавижу добродетельных женщин!.. Однако, мы к этому ещё вернемся.
Д. – Не нужно ли теперь под моим руководством научить Евгению возвращать сторицей то, чем вы только что её наградили, чтобы она в моем присутствии ласкала вас?
С.-А. – Согласна, считаю даже это полезным, а вы в это время, Далмансе, без сомнения, желаете пусть меня сзади?
Д. – Как вы можете сомневаться, сударыня, в том удовольствии, с которым я выражу свое полнейшее к вам почтение?
С.-А. – (поворачиваясь к нему спиной) – Ну что, вот так – хорошо?
Д. – Прекрасно! Теперь я могу наилучшим образом оказать вам те же услуги, которые пришлись по душе Евгении. Итак, маленькая глупышка, устройтесь поудобнее, голову между ног вашей подруги, и язычком действуйте так же, как только что действовала она. Надо же! В таком положении мне доступны ягодицы вас обеих, и я смогу прекрасно ласкать Евгению, целуя её милую подружку. Вот… так… Смотрите, как нам хорошо всем вместе.
С.-А. (в волнении) – Я сейчас умру, черт возьми!.. Далмансе, как мне нравится держать в руке твой член, пока я теку!.. Было бы так хорошо, если бы он наводнил меня семенем!.. Ласкайте!.. Да целуйте же меня, проклятье небу!.. Ах, как я люблю быть шлюхой, вот так истекая семенем!.. Кончено, я больше не могу… Вы оба привели меня в экстаз… Мне кажется, я за всю свою жизнь не испытала такого наслаждения.
Е. – Как я счастлива, что сумела это сделать! Однако, милый друг, у тебя вырвалось ещё одно словечко, которого я не знаю. Что означает это выражение шлюха? Извини, но ты ведь знаешь, что я пришла сюда учиться.
С.-А. – Дорогая моя, так называют тех жертв развращенности мужчин, что всегда готовы поддаться своему темпераменту или корысти; они счастливые и почтенные создания, их осуждает общественное мнение, но венчает сладострастье, они нужнее обшеству, чем ханжи, и имеют мужество ради служения ему пожертвовать тем уважением, которого это общество осмелилось несправедливо их лишить. Да зравствует те, кого звание это возвышает в их глазах! Вот истинно любезные, единственно подлинно философски мыслящие женщины! Что до меня, моя дорогая, я с двенадцати лет делаю все, чтоб удостоиться этого звания, и уверяю тебя, не только не скучаю, а наслаждаюсь на этом поприще. Больше того: я люблю, когда во время близости, меня называют так; это оскорбление кружит мне голову.
Е. – О, я понимаю тебя, дорогая, я тоже не обижусь, если меня назовут так, хоть пока и не заслуживаю этого звания; однако, не противоречит ли такое поведение добродетели, и не оскорбляем ли мы её, поступая таким образом?
Д. – Ах! Забудь о добродетелях, Евгения! Есть ли хоть одна жертва, какую можно принести этим ложным божествам, что стоила бы и минуты тех наслаждений, какими мы оскорбляем их? Знай, добродетель – лишь химера, и культ её состоит в вечных лишениях, в бесчисленных преступлений против вдохновений темперамента. Могут ли такие движения души быть естественными? Разве природа может внушить что-либо её оскорбляющее? Не поддавайся тем женщинам, коих называют добродетельными, Евгения. Если хочешь, они служат вовсе не тем страстям, что мы, а другим, часто много более презренным… Честолюбие, гордыня, чрезмерная корысть, а часто – ещё и одна лишь холодность темперамента, ничего им не говорящего. Обязаны ль мы чем-нибудь подобным существам, спрашиваю я? Не следуют ли они единственно внушениям себялюбия? Разве лучше, мудрее, правильнее жертвовать эгоизму, чем страстям? Я считаю, что одно другого стоит, и тот, кто слушается голоса последних, без сомнения, гораздо умнее, поскольку они – голос природы, нежели первый – голос глупости и предрассудков. Одна капля семени из этого члена, Евгения, мне дороже, чем самые высшие деяния презираемой мною добродетели.
Е. (Во время этих рассуждений женщины немного успокаиваются, и вновь одевшись в сорочки, полулежат на канапе, а Далмансе сидит рядом в большом кресле.) – Но есть ведь много различных видов добродетелей, что же вы думаете, например, о благочестии?
Д. – Что эта добродетель для того, кто не верит в религию? А кто может верить в религию? Ну же, Евгения, рассудим по порядку: то, что вы называете религией, – не соглашение ли, связывающее человека с его Создателем, обязывающее свидетельствовать посредством культа свою признательность за существование, полученное от этого верховного творца?
Е. – Вы выразились как нельзя лучше.
Д. – Ну так вот! Если доказано, что человек обязан своим существованием лишь неотвратимым законом природы; если подтверждено, что он также древен на этой планете, как и сама планета, и, как дуб, лев, минералы, скрытые внутри планеты, – лишь организм, необходимый в существовании этой планеты, и не обязан собственным существованием никому; если это доказано, что этот Бог, которого глупцы рассматривают как единственного творца и создателя всего, что мы видим, – лишь nec plus ultra [nec plus ultra (лат.) – до крайних пределов, самый лучший, непревзойденный] человеческого разума, лишь призрак, появляющийся в тот миг, когда этот разум перестает что-либо различать, чтобы помочь ему в работе; если подтверждено, что существование этого Бога невозможно, и природа в своём вечном движении и развитии сама собою производит то, что глупцы любят считать подаренным ей свыше; если верно, что даже предположив наличие этого инертного существа – мы увидим всю его смехотворность, поскольку его деятельность длилась всего один день, и вот уж миллионы веков оно пребывает в презренном бездействии; даже предположив, что он существует, как нам о том вещают религии, – это самое презренное из существ, поскольку терпит зло на земле, тогда как всемогущество его могло бы воспрепятствовать ему;
1 2 3 4 5