Доступно сайт Wodolei.ru
— И все же я готов согласиться, что это меньшее зло в сравнении с другими вариантами. Главное, не превращать девицу Демократию в фетиш.
— Так или иначе, — нетерпеливо продолжил Нико, — вы перепрыгиваете через несколько ступенек за один раз. Никто не предлагает с завтрашнего дня подмешивать к поваренной соли или питьевой воде умственные стабилизаторы, независимо от того, порекомендуем мы что-то в этом духе или нет. Первый этап — эксперимент на большом количестве добровольцев. Вчера вечером Валенти поведал мне о задуманном им пилотном проекте. Может быть, он сам расскажет, о чем речь?
Валенти встал и поправил галстук-бабочку.
— Все очень просто, дорогие коллеги. Собираем тысячу добровольцев, платим им, но не говорим, в чем будет состоять эксперимент. Пусть думают, что таблетки просто навеют им сладкие сны. В опытный период подстраиваем различные происшествия. Скажем, испытуемому грубит начальник, “провокатор” толкает его в метро, жена начинает флиртовать с лучшим другом.,. Меню ситуаций, провоцирующих агрессию и насилие, бесконечно. Ну, несколько роковых женщин для вящего соблазна, молитвенное собрание в ашраме калифорнийского гуру… Если испытуемые стоически прореагируют на все эти провокации, продукцию можно будет выбрасывать на рынок. Стоит показать по телевизору ее действие, как спрос превысит все ожидания. Не устоят ни “железный занавес”, ни Китайская стена. Вот вам вариант, как добиться общественного согласия на “манипуляции”, как вы это называете. Иначе манипулировать придется втихую.
— Вы это серьезно? — не поверила Харриет, Валенти ослепил ее свой фирменной улыбкой,
— Возможно, вам трудно поверить, что о таких вещах можно говорить всерьез, но я изложил традиционный способ тестирования нового препарата — так называемое “двойное ослепление”. Контрольная группа получает препараты плацебо. Ни врач, ни испытуемые не знают, кому что досталось.
Внезапно Петижак, до того слушавший обмен мнениями молча, с презрительной усмешкой, обрел дар речи.
— Мне эта идея нравится! Она сюрреалистична, абсурдна и потому хороша.
— Как вы понимаете, — снова заговорил Нико, — Валенти сознательно спародировал собственный проект, сознавая, видимо, что говорить серьезно — все равно, что метать бисер… В порядке исключения я готов согласиться с Петижаком: в созданном нами сюрреалистическом мире необходимы сюрреалистические мероприятия. В биологическом смысле, человек — это искусственное изделие, и существовать он может только в искусственной среде. По-моему, единственный выход — сделать эту среду еще более искусственной в положительном смысле. Чтобы выжить как вид, нам придется изменить химию, весь метаболизм планетарной биосферы. Все остальное не поможет, проповеди в том числе.
— Нет-нет, — замахал руками Хальдер, — именно побольше проповедей — вот что нам нужно! Только не про подушечки для булавок, алхимию и дантов ад, а про мир, образование, абреакцию, сотрудничество. Как жаль, что Бруно покинул нас в трудную минуту! Не пора ли садиться за послание граду и миру? Калецки его одобрил бы…
Хальдера так возмутило отрицательное отношение к его “терапии ненавистью”, что он даже забыл, что на дух не переносит Бруно. Воздев руки в привычном для себя пророческом воодушевлении, он вскричал:
— Ах, если бы люди прислушались к голосу разума…
— Вся штука в том, что этого никогда не произойдет! — резко напомнил Нико. — В противном случае мы бы не собрались здесь и не тратили бы время на хождение по кругу. Довольно этой философии по принципу “если бы…” Если бы лев согласился на трогать ягненка, все бы шло как по маслу… Вспоминается старая поговорка: “Будь у моей бабушки колеса, она бы стала автобусом”.
— Господин председатель, — ответил на это Хальдер, дрожа от волнения, — предлагаю вам закончить резюме. Пора переходить к обсуждению резолюции или послания, ради которого все это и было затеяно. Нико попытался взять себя в руки. Почему он сошел с привычных рельсов, в какой момент увлекся идеей “биологического манипулирования”? ЕСЛИ путь к выживанию существует, то он ведет в эту сторону. Но верит ли он сам в это ЕСЛИ? У него снова защемило сердце, и он сделал жест, словно снимая паутину с лица.
— Должен попросить прощения, — заговорил он спокойным тоном, — если слишком настойчиво подчеркивал один-единственный, гипотетический путь выхода из тупика, в который загнало себя человечество. Другие участники предлагали другие способы, так хорошо нам запомнившиеся, что я не стану утомлять вас их повторением. С некоторыми, например, с предложениями Хальдера и Бурша, я не могу согласиться, другим — например, предложениям Уиндхема и брата Тони, симпатизирую. Однако и то, и другое — способы долгосрочного воздействия, а историческое время обманчиво: оно не течет с одинаковой скоростью, а ускоряется, как река с приближением к порогам. Понадобилось две тысячи лет, чтобы осуществилась мечта Икара о воздухоплавании, а полет на Луну отделяют от братьев Райт какие-то шестьдесят пять лет! Если угроза, нависшая над нашим видом, столь серьезна, как это нам видится в моменты просветления (потом мы расслабляемся и предпочитаем об этом не думать), то мы обязаны набраться смелости, призвать на помощь воображение и постараться нащупать способ выживания планетарного масштаба.
Все решили, что это финал выступления, но Соловьев, сделав короткую паузу, сказал скороговоркой:
— В заключение позвольте еще раз напомнить вам о знаменитом письме Эйнштейна, о котором я говорил в своем вступительном слове, как о примере, способном нас вдохновить. — Наступил самый ответственный, пугающий момент. — Посему готов выслушать ваши предложения, каким может быть наше коллективное послание.
Он откинулся на спинку кресла. Он сделал все, что мог. В тишине снова стал слышен колокольный звон за окнами. Сейчас он казался ироничной строчкой восклицательных знаков. Небо над горами слепило безупречной голубизной, ледники, как обычно, не имели ни малейшего отношения к заботам рода человеческого.
Первой заговорила Харриет.
— Господин председатель, я предлагаю вообще отказаться от идеи послания.
— А я, — проскрежетал Бурш, — предлагаю назначить редакционный комитет, который подготовит подробное и беспристрастное изложение прозвучавших здесь предложений и запросит выделения существенных финансовых средств.
— Бурш прав, — сказал Блад. — Требование денег — признак респектабельности.
— Господин председатель! — взвился Хальдер. — Мое предложение — оставить неуместные шутки.
— Я поддерживаю предложение профессора Бурша, — сообщил Джон Д. Джон.
Петижак повторил свое невразумительное шоу с клейкой лентой. Теперь Нико был готов пожать ему руку. Наступила пауза. Внезапно двери распахнулись, и перед участниками конференции предстал Густав, любитель театральных эффектов: щелкнув по-военному каблуками, он подал председателю телеграмму.
— Гермес, посланец богов, — хихикнул Уиндхем.
— Оплачен ответ в тысячу слов, — торжественно провозгласил Густав и удалился.
Нико пробежал глазами текст и скорчил недоверчивую гримасу.
— Оплачен ответ в тысячу слов, — повторил он. — Гермес не ошибся. И как вовремя! Это, конечно, Бруно: он предлагает нам проект обращения. Вот что здесь говорится. — И он приступил к чтению: — “Господин президент…”
Петижак вскочил, постоял несколько минут по стойке смирно с заклеенной скотчем физиономией и снова уселся.
— “Господин президент, в этот критический момент, когда могущественные армии Вашей страны готовятся выступить на защиту свободы Вашего народа и всей планеты, мы, представители различных направлений науки и искусства, спешим заверить Вас и Ваше правительство в нашей единодушной и безоговорочной поддержке…” Текст длинный, но суть уже ясна.
— Господин председатель, — важно проговорил Бурш, предлагаю одобрить проект.
— Поддерживаю, — немедленно отозвался Джон Д. Джон.
Петижак оторвал от лица скотч и сказал:
— Merde!
У Нико усилилось ощущение нереальности происходящего. Неожиданно для себя самого он перешел на французский:
— Mais ce n'est pas serieux…
— Господин председатель, — сказала Харриет, — я категорически против такого проекта. Это политическая декларация, не соответствующая целям конференции.
Ее слова были встречены одобрительным гулом.
— Поддерживаю, — сказал Нико. — Проект Калецки снимается с обсуждения. Что у нас есть помимо него?
Все “девушки по вызову”, за исключением Бурша и Джона Д. Джона, так обрадовались, что отпала необходимость занимать политическую позицию, что не потрудились сделать из сообщения Бруно главный вывод. Атмосфера разрядилась. Уиндхем поднял пухлую руку. В сходные с этим критические моменты в истории оксфордской дипломатии его поднятая рука часто утихомиривала страсти.
— Как представляется, господин председатель, перед нами два предложения: доктора Эпсом — никаких обращений, и профессора Бурша — учредить редакционный комитет. Однако в редакционном комитете должно быть не меньше трех человек, а я сомневаюсь, что среди нас наберется даже трое, одинаково относящиеся к желательности тех или иных прозвучавших здесь предложений и к приоритетности их осуществления. Если вы со мной согласны, то остается одно: отказаться от обращения. Тем не менее, обращение, так или иначе, уже существует — я имею в виду записанные на магнитофон выступления. Предлагаю незамедлительно опубликовать труды конференции и считать этот том единственным обращением. Пусть заинтересованный читатель сам решит, какой из предложенных “принципов выживания” ему больше импонирует…
Все дружно издали вздох облегчения. Предложение Уиндхема было принято без дальнейшего обсуждения. Идея повторения письма Эйнштейна бесславно почила: с ней безболезненно покончила изощренная дипломатия Уиндхема. Нико было стыдно смотреть на Клэр; он так оцепенел, что даже не сумел высказать сожаление. Он с самого начала знал, что конференция окажется бесплодной, что пресловутое письмо так и останется недосягаемой мечтой. Глупо было, уподобляясь школьнику, рассказывать Клэр о конспиративных полуночных бдениях. Все это не имело ни малейшего значения. Се n'est pas serieux…
Время близилось к шести вечера, коктейль-холл за дверью уже оказывал свое магнетическое действие. Нико оставалось сделать рабочие сообщения об уплате гонораров и процедуре отъезда. На следующий день в одиннадцать утра в долину должен был выехать специальный автобус. Перед этим для желающих в деревенской церкви будет отслужена специальная месса. Выпалив все это, Соловьев без лишних церемоний объявил симпозиум завершенным.
IV
Вечером проводился индивидуальный разбор полетов.
Отто фон Хальдер пригласил Ханси и Митси в отель “Пост”, выпить пива. Он надеялся затащить туда одну Ханси, сливочную блондинку, но та соглашалась на одном условии — только за компанию с Митси. Хальдер был в расточительном настроении, его переполняли любовь и дружелюбие. И немудрено: резолюция, предложенная Бруно, отвергнута, Валенти опростоволосился, Нико вообще оказался стареющим, нездоровым человеком. За ужином в Конгресс-центре вовсю гремело радио, чтобы все могли внимать новостям. Противоречивые сообщения об азиатском конфликте и опасности его эскалации почему-то вызвали у него знакомое воодушевление, пропитанное чувством вины. Откуда это чувство? Видимо, просто естественная абреакция; к тому же он не властен над ситуацией. Он развлекал девиц двусмысленными рассказами, пользовавшимися популярностью в его студенческие годы. Ханси исправно хихикала, Митси, как того требовало распределение ролей, хмурила личико. Зато у обеих обнаружилась феноменальная способность поглощать пиво. Когда обе удалились в дамскую комнату — приличия принуждали их все делать вместе, — Хальдер немного подремал, потом грубо потребовал счет. Домой он тащился позади юных дев, державшихся за руки и репетировавших подробный отчет о вечере, который им придется держать перед Густавом. Обе были беззаветно преданы усачу, несколько лет назад снявшему с них сливки.
Хорас Уиндхем и Гектор Бурш опять задержались в баре дольше остальных и напились вдрызг: Бурш — целеустремленно и стремительно, в духе Дикого Запада, Хорас же — в соответствии с принципом “тише едешь, дальше будешь”. Несвязная беседа была посвящена войне: Бурш выступал с патриотических позиций, Уиндхем впал в философичность; оба логично полагали, что садам Академ в Гарварде и Оксфорде ни при каких условиях не грозит дефолиация. После третьего коктейля Бурш резко свернул в глубокого пропаханную колею своего главного интереса — коллекции гипсовых слепков малышки Джейн.
— Вот вы — педиатр… — затянул он. — По-моему, в этом нет ничего такого…
Увы, Уиндхем оказался неспособен оказать ему моральную поддержку Его больше беспокоили муки совести из-за Нико. Он не исключал, что в позиции Нико есть резон; но разве биосферу уже не начали изменять? К тому же инстинкт и воспитание не позволяли ему поставить подпись под таким диким документом. И вообще, какой смысл в беспомощных воззваниях?
Харриет Эпсом сидела перед туалетным столиком и удаляла с лица косметику с тщательностью реставратора, священнодействующего с античной мозаикой. Ее тоже не отпускало чувство вины из-за Нико. Его аргументы наполовину ее убедили, просто перевесила старая привычка трепать языком. Сыграл роль и чересчур оруэлловское звучание его предложений, плохо совместимых с ее либеральными, гуманистическими принципами. К черту либерализм вместе с гуманизмом — достаточно взглянуть, куда они нас завели…
В дверь постучали. Хелен Портер не вошла, а вплыла на волнах головокружительного аромата. На ней была полупрозрачная фиолетовая пижама, свежевыбритая шея пламенела. Она решительно улеглась в постель Харриет и накрылась огромным пуховым одеялом.
— Наконец-то! — молвила Харриет, не прерывая реставрацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Так или иначе, — нетерпеливо продолжил Нико, — вы перепрыгиваете через несколько ступенек за один раз. Никто не предлагает с завтрашнего дня подмешивать к поваренной соли или питьевой воде умственные стабилизаторы, независимо от того, порекомендуем мы что-то в этом духе или нет. Первый этап — эксперимент на большом количестве добровольцев. Вчера вечером Валенти поведал мне о задуманном им пилотном проекте. Может быть, он сам расскажет, о чем речь?
Валенти встал и поправил галстук-бабочку.
— Все очень просто, дорогие коллеги. Собираем тысячу добровольцев, платим им, но не говорим, в чем будет состоять эксперимент. Пусть думают, что таблетки просто навеют им сладкие сны. В опытный период подстраиваем различные происшествия. Скажем, испытуемому грубит начальник, “провокатор” толкает его в метро, жена начинает флиртовать с лучшим другом.,. Меню ситуаций, провоцирующих агрессию и насилие, бесконечно. Ну, несколько роковых женщин для вящего соблазна, молитвенное собрание в ашраме калифорнийского гуру… Если испытуемые стоически прореагируют на все эти провокации, продукцию можно будет выбрасывать на рынок. Стоит показать по телевизору ее действие, как спрос превысит все ожидания. Не устоят ни “железный занавес”, ни Китайская стена. Вот вам вариант, как добиться общественного согласия на “манипуляции”, как вы это называете. Иначе манипулировать придется втихую.
— Вы это серьезно? — не поверила Харриет, Валенти ослепил ее свой фирменной улыбкой,
— Возможно, вам трудно поверить, что о таких вещах можно говорить всерьез, но я изложил традиционный способ тестирования нового препарата — так называемое “двойное ослепление”. Контрольная группа получает препараты плацебо. Ни врач, ни испытуемые не знают, кому что досталось.
Внезапно Петижак, до того слушавший обмен мнениями молча, с презрительной усмешкой, обрел дар речи.
— Мне эта идея нравится! Она сюрреалистична, абсурдна и потому хороша.
— Как вы понимаете, — снова заговорил Нико, — Валенти сознательно спародировал собственный проект, сознавая, видимо, что говорить серьезно — все равно, что метать бисер… В порядке исключения я готов согласиться с Петижаком: в созданном нами сюрреалистическом мире необходимы сюрреалистические мероприятия. В биологическом смысле, человек — это искусственное изделие, и существовать он может только в искусственной среде. По-моему, единственный выход — сделать эту среду еще более искусственной в положительном смысле. Чтобы выжить как вид, нам придется изменить химию, весь метаболизм планетарной биосферы. Все остальное не поможет, проповеди в том числе.
— Нет-нет, — замахал руками Хальдер, — именно побольше проповедей — вот что нам нужно! Только не про подушечки для булавок, алхимию и дантов ад, а про мир, образование, абреакцию, сотрудничество. Как жаль, что Бруно покинул нас в трудную минуту! Не пора ли садиться за послание граду и миру? Калецки его одобрил бы…
Хальдера так возмутило отрицательное отношение к его “терапии ненавистью”, что он даже забыл, что на дух не переносит Бруно. Воздев руки в привычном для себя пророческом воодушевлении, он вскричал:
— Ах, если бы люди прислушались к голосу разума…
— Вся штука в том, что этого никогда не произойдет! — резко напомнил Нико. — В противном случае мы бы не собрались здесь и не тратили бы время на хождение по кругу. Довольно этой философии по принципу “если бы…” Если бы лев согласился на трогать ягненка, все бы шло как по маслу… Вспоминается старая поговорка: “Будь у моей бабушки колеса, она бы стала автобусом”.
— Господин председатель, — ответил на это Хальдер, дрожа от волнения, — предлагаю вам закончить резюме. Пора переходить к обсуждению резолюции или послания, ради которого все это и было затеяно. Нико попытался взять себя в руки. Почему он сошел с привычных рельсов, в какой момент увлекся идеей “биологического манипулирования”? ЕСЛИ путь к выживанию существует, то он ведет в эту сторону. Но верит ли он сам в это ЕСЛИ? У него снова защемило сердце, и он сделал жест, словно снимая паутину с лица.
— Должен попросить прощения, — заговорил он спокойным тоном, — если слишком настойчиво подчеркивал один-единственный, гипотетический путь выхода из тупика, в который загнало себя человечество. Другие участники предлагали другие способы, так хорошо нам запомнившиеся, что я не стану утомлять вас их повторением. С некоторыми, например, с предложениями Хальдера и Бурша, я не могу согласиться, другим — например, предложениям Уиндхема и брата Тони, симпатизирую. Однако и то, и другое — способы долгосрочного воздействия, а историческое время обманчиво: оно не течет с одинаковой скоростью, а ускоряется, как река с приближением к порогам. Понадобилось две тысячи лет, чтобы осуществилась мечта Икара о воздухоплавании, а полет на Луну отделяют от братьев Райт какие-то шестьдесят пять лет! Если угроза, нависшая над нашим видом, столь серьезна, как это нам видится в моменты просветления (потом мы расслабляемся и предпочитаем об этом не думать), то мы обязаны набраться смелости, призвать на помощь воображение и постараться нащупать способ выживания планетарного масштаба.
Все решили, что это финал выступления, но Соловьев, сделав короткую паузу, сказал скороговоркой:
— В заключение позвольте еще раз напомнить вам о знаменитом письме Эйнштейна, о котором я говорил в своем вступительном слове, как о примере, способном нас вдохновить. — Наступил самый ответственный, пугающий момент. — Посему готов выслушать ваши предложения, каким может быть наше коллективное послание.
Он откинулся на спинку кресла. Он сделал все, что мог. В тишине снова стал слышен колокольный звон за окнами. Сейчас он казался ироничной строчкой восклицательных знаков. Небо над горами слепило безупречной голубизной, ледники, как обычно, не имели ни малейшего отношения к заботам рода человеческого.
Первой заговорила Харриет.
— Господин председатель, я предлагаю вообще отказаться от идеи послания.
— А я, — проскрежетал Бурш, — предлагаю назначить редакционный комитет, который подготовит подробное и беспристрастное изложение прозвучавших здесь предложений и запросит выделения существенных финансовых средств.
— Бурш прав, — сказал Блад. — Требование денег — признак респектабельности.
— Господин председатель! — взвился Хальдер. — Мое предложение — оставить неуместные шутки.
— Я поддерживаю предложение профессора Бурша, — сообщил Джон Д. Джон.
Петижак повторил свое невразумительное шоу с клейкой лентой. Теперь Нико был готов пожать ему руку. Наступила пауза. Внезапно двери распахнулись, и перед участниками конференции предстал Густав, любитель театральных эффектов: щелкнув по-военному каблуками, он подал председателю телеграмму.
— Гермес, посланец богов, — хихикнул Уиндхем.
— Оплачен ответ в тысячу слов, — торжественно провозгласил Густав и удалился.
Нико пробежал глазами текст и скорчил недоверчивую гримасу.
— Оплачен ответ в тысячу слов, — повторил он. — Гермес не ошибся. И как вовремя! Это, конечно, Бруно: он предлагает нам проект обращения. Вот что здесь говорится. — И он приступил к чтению: — “Господин президент…”
Петижак вскочил, постоял несколько минут по стойке смирно с заклеенной скотчем физиономией и снова уселся.
— “Господин президент, в этот критический момент, когда могущественные армии Вашей страны готовятся выступить на защиту свободы Вашего народа и всей планеты, мы, представители различных направлений науки и искусства, спешим заверить Вас и Ваше правительство в нашей единодушной и безоговорочной поддержке…” Текст длинный, но суть уже ясна.
— Господин председатель, — важно проговорил Бурш, предлагаю одобрить проект.
— Поддерживаю, — немедленно отозвался Джон Д. Джон.
Петижак оторвал от лица скотч и сказал:
— Merde!
У Нико усилилось ощущение нереальности происходящего. Неожиданно для себя самого он перешел на французский:
— Mais ce n'est pas serieux…
— Господин председатель, — сказала Харриет, — я категорически против такого проекта. Это политическая декларация, не соответствующая целям конференции.
Ее слова были встречены одобрительным гулом.
— Поддерживаю, — сказал Нико. — Проект Калецки снимается с обсуждения. Что у нас есть помимо него?
Все “девушки по вызову”, за исключением Бурша и Джона Д. Джона, так обрадовались, что отпала необходимость занимать политическую позицию, что не потрудились сделать из сообщения Бруно главный вывод. Атмосфера разрядилась. Уиндхем поднял пухлую руку. В сходные с этим критические моменты в истории оксфордской дипломатии его поднятая рука часто утихомиривала страсти.
— Как представляется, господин председатель, перед нами два предложения: доктора Эпсом — никаких обращений, и профессора Бурша — учредить редакционный комитет. Однако в редакционном комитете должно быть не меньше трех человек, а я сомневаюсь, что среди нас наберется даже трое, одинаково относящиеся к желательности тех или иных прозвучавших здесь предложений и к приоритетности их осуществления. Если вы со мной согласны, то остается одно: отказаться от обращения. Тем не менее, обращение, так или иначе, уже существует — я имею в виду записанные на магнитофон выступления. Предлагаю незамедлительно опубликовать труды конференции и считать этот том единственным обращением. Пусть заинтересованный читатель сам решит, какой из предложенных “принципов выживания” ему больше импонирует…
Все дружно издали вздох облегчения. Предложение Уиндхема было принято без дальнейшего обсуждения. Идея повторения письма Эйнштейна бесславно почила: с ней безболезненно покончила изощренная дипломатия Уиндхема. Нико было стыдно смотреть на Клэр; он так оцепенел, что даже не сумел высказать сожаление. Он с самого начала знал, что конференция окажется бесплодной, что пресловутое письмо так и останется недосягаемой мечтой. Глупо было, уподобляясь школьнику, рассказывать Клэр о конспиративных полуночных бдениях. Все это не имело ни малейшего значения. Се n'est pas serieux…
Время близилось к шести вечера, коктейль-холл за дверью уже оказывал свое магнетическое действие. Нико оставалось сделать рабочие сообщения об уплате гонораров и процедуре отъезда. На следующий день в одиннадцать утра в долину должен был выехать специальный автобус. Перед этим для желающих в деревенской церкви будет отслужена специальная месса. Выпалив все это, Соловьев без лишних церемоний объявил симпозиум завершенным.
IV
Вечером проводился индивидуальный разбор полетов.
Отто фон Хальдер пригласил Ханси и Митси в отель “Пост”, выпить пива. Он надеялся затащить туда одну Ханси, сливочную блондинку, но та соглашалась на одном условии — только за компанию с Митси. Хальдер был в расточительном настроении, его переполняли любовь и дружелюбие. И немудрено: резолюция, предложенная Бруно, отвергнута, Валенти опростоволосился, Нико вообще оказался стареющим, нездоровым человеком. За ужином в Конгресс-центре вовсю гремело радио, чтобы все могли внимать новостям. Противоречивые сообщения об азиатском конфликте и опасности его эскалации почему-то вызвали у него знакомое воодушевление, пропитанное чувством вины. Откуда это чувство? Видимо, просто естественная абреакция; к тому же он не властен над ситуацией. Он развлекал девиц двусмысленными рассказами, пользовавшимися популярностью в его студенческие годы. Ханси исправно хихикала, Митси, как того требовало распределение ролей, хмурила личико. Зато у обеих обнаружилась феноменальная способность поглощать пиво. Когда обе удалились в дамскую комнату — приличия принуждали их все делать вместе, — Хальдер немного подремал, потом грубо потребовал счет. Домой он тащился позади юных дев, державшихся за руки и репетировавших подробный отчет о вечере, который им придется держать перед Густавом. Обе были беззаветно преданы усачу, несколько лет назад снявшему с них сливки.
Хорас Уиндхем и Гектор Бурш опять задержались в баре дольше остальных и напились вдрызг: Бурш — целеустремленно и стремительно, в духе Дикого Запада, Хорас же — в соответствии с принципом “тише едешь, дальше будешь”. Несвязная беседа была посвящена войне: Бурш выступал с патриотических позиций, Уиндхем впал в философичность; оба логично полагали, что садам Академ в Гарварде и Оксфорде ни при каких условиях не грозит дефолиация. После третьего коктейля Бурш резко свернул в глубокого пропаханную колею своего главного интереса — коллекции гипсовых слепков малышки Джейн.
— Вот вы — педиатр… — затянул он. — По-моему, в этом нет ничего такого…
Увы, Уиндхем оказался неспособен оказать ему моральную поддержку Его больше беспокоили муки совести из-за Нико. Он не исключал, что в позиции Нико есть резон; но разве биосферу уже не начали изменять? К тому же инстинкт и воспитание не позволяли ему поставить подпись под таким диким документом. И вообще, какой смысл в беспомощных воззваниях?
Харриет Эпсом сидела перед туалетным столиком и удаляла с лица косметику с тщательностью реставратора, священнодействующего с античной мозаикой. Ее тоже не отпускало чувство вины из-за Нико. Его аргументы наполовину ее убедили, просто перевесила старая привычка трепать языком. Сыграл роль и чересчур оруэлловское звучание его предложений, плохо совместимых с ее либеральными, гуманистическими принципами. К черту либерализм вместе с гуманизмом — достаточно взглянуть, куда они нас завели…
В дверь постучали. Хелен Портер не вошла, а вплыла на волнах головокружительного аромата. На ней была полупрозрачная фиолетовая пижама, свежевыбритая шея пламенела. Она решительно улеглась в постель Харриет и накрылась огромным пуховым одеялом.
— Наконец-то! — молвила Харриет, не прерывая реставрацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23