— Твой длинный язык когда-нибудь сослужит тебе дурную службу.
При виде трех прекрасных богинь в сияющих одеждах Парис на время утратил дар речи.
Особенно воображение юноши поразила богиня любви Афродита.
Афродита была облачена в нечто дымчатое и переливающееся, словно белые облака или, скорее, словно клубы тумана. Этот туман то и дело протаивал, являя взору наиболее пикантные части прекрасного тела богини.
Золотые туфельки на высокой платформе только подчеркивали изящество и стройность ее прелестных ножек.
— О… — произнес Парис, когда туманное одеяние богини любви протаяло, демонстрируя высокую упругую грудь.
Афина явилась к Парису в сияющих золотых доспехах, с длинным зловещим копьем и в серебряном шлеме. Она тоже была по-своему прекрасна. Некоей брутальной животной силой веяло от всей ее крепкой, плотной фигуры. Эта сила притягивала к себе, звала раствориться в грубых ласках неистовой воительницы.
— Ух, — выдохнул Парис, разглядывая сильные загорелые икры богини.
Во рту у парня пересохло, пульс участился, тело била мелкая дрожь.
Громко чертыхаясь, Гермес чинил невдалеке свои сандалии.
Третьей, ближе всех к Парису, стояла Гера. Не то чтобы она была такой уж писаной красавицей. Она сильно проигрывала от соседства с двумя другими богинями, выглядела намного старше их, но все же какая-то изюминка была и в этой женщине. Парис смотрел на нее и все никак не мог понять, чем же его привлекает эта уже довольно немолодая богиня.
“Наверное, тем, — шепнул внутренний голос, — что она спит с самим Зевсом”.
— Э… — неуверенно произнес юноша, не зная, кого выбрать.
— Давай быстрее, дефективный, — пригрозила Парису Гера. — Ты отнимаешь у нас драгоценное время.
— Держи! — крикнул Гермес, кидая юноше золотое яблоко.
Парис ловко поймал золотой плод и, прочитав на нем надпись, серьезно задумался.
“За” и “против” было много.
Слишком много.
Они идеально уравновешивали друг друга.
Что ж, начнем с Афродиты. Если Парис выберет ее, то непременно навлечет на себя гнев двух других богинь и, если его тут же не прикончит Афина, то Гера уж точно его достанет если не сама, так с помощью мужа.
М-да, проблемка.
А что, если Парис выберет Афину?
Что в лоб, что по лбу, с одной лишь разницей: богиня Афродита сделает так, что девушки любить Париса никогда не будут. Да и сам он наверняка лишится возможности сладостно пострадать от чьих-нибудь любовных чар. Сам не полюбит, и его никто любить не захочет.
Плохо.
Не годится.
Ну а если выбрать Геру?
Заманчиво, конечно, ведь она жена самого Громовержца, но вряд ли Гера сможет уберечь Париса от гнева двух других обиженных богинь.
Вот и все.
Получается замкнутый круг. Змея проглатывает свой хвост.
— Ну, мы ждем! — раздраженно напомнила Гера. “Эх, была не была”, — подумал юноша и так ответил богиням:
— О прекраснейшие из бессмертных женщин, ослеплен я вашей тройной красотой и не в силах сейчас ответить, кто из вас прекрасней. Приходите завтра утром, за ночь я решу, кому из вас отдать золотое яблоко.
Поняв тонкий намек юноши, богини дружно ухмыльнулись.
Особенно хитрая ухмылка была на лице Афродиты.
— Хорошо, — кивнула Гера. — Так и поступим. И они исчезли.
— Давай руку. — Гермес помог Парису выбраться из канавы.
Юноша, ломая папоротники и слегка прихрамывая, осторожно вылез на ровное место.
— Да, парень, — покачал головой вестник богов, — вижу, ты крупно попал. Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Впрочем, кто знает?
Сказав это, Гермес перекинул через плечо тяжелые сандалии и, беззаботно посвистывая, направился в глубь леса.
И вот решающая ночь настала.
Судьба всей Греции была сейчас в руках юного Париса, но мало кто об этом знал (имеются в виду смертные).
Первой дремавшего у костра на лугу Париса посетила Афина.
Чувствительно ткнув тупым концом копья юношу в бок, она разбудила его и сразу перешла к делу.
— Настоятельно советую тебе, смертный, отдать золотое яблоко мне, — дерзко заявила богиня.
Парис, жуя соломинку, нагло посмотрел на загорелые бедра длинноногой, словно серна, богини.
— А что мне, интересно, за это будет? — развязно поинтересовался он. Афина усмехнулась:
— Я дарую тебе военную славу и великие победы. Ты станешь самым могучим воином за все времена существования Греции. Ты будешь сильнее и доблестнее самого Геракла. Непобедимый и неуязвимый в бою, во славе и всеобщем почете закончишь ты свою героическую жизнь, о которой будут слагаться легенды.
Парис задумался.
Жизнь, только что описанная Афиной, была очень заманчива: боевая слава, победы, взятые города, скованные цепями, стоящие на коленях враги.
Неплохо.
Очень неплохо.
Но все же не то.
Не этого желал в своей жизни не склонный к суете юноша. Вся эта толкотня, кровь, предсмертные хрипы, звон сталкивающегося оружия, к чему ему это?
За каким таким сатиром он должен будет поджигать города, гнаться с безумным лицом за каким-то там эфиопом, управлять боевой колесницей, протирать окровавленное лезвие своего меча?
М-да.
Вот если бы Афина предложила ему с ней переспать, тогда другое дело — он без колебаний отдал бы золотое яблоко ей. Но, к сожалению, это было исключено: Парис знал, что воительница Афина — вечная девственница и что, предложи он ей сейчас поразвлечься, она тут же, особо не раздумывая, оторвет ему голову и, пожалуй, будет права.
— Хорошо, я подумаю над твоим предложением, — сказал Парис, с упоением почесывая пятку, — и утром объявлю о своем решении.
Афина ничего не сказала юноше, но, прежде чем растаять в воздухе, посмотрела на него таким взглядом, что бедный Парис даже на секунду засомневался: а не послать ли всех этих Сатаровых баб к праматери Гее, а самому попросить политического убежища в царстве Аида? Скажем, за чисто символическую плату — чинить время от времени протекающую лодку Харона.
Не успел Парис снова поудобнее устроиться у огня, дабы вздремнуть, как к нему явилась Гера, выйдя прямо из пылающего костра.
Ее появление было эффектным, но Парис лишь протяжно зевнул, безразлично уставившись на супругу Зевса.
— Дремлешь? — зло спросила Гера.
— Дремлю, — спокойно ответил юноша.
— Небось думаешь, как бы удрать от нас?
— Думаю, — подтвердил Парис.
— Ну давай думай, — хмыкнула Гера. — Но хочу тебя предупредить, что если ты отдашь золотое яблоко мне, то я дарую тебе власть над всей Азией (так в мифах у Куна. — Авт.).
“Вот тебе и на, — подумал Парис, — получается, что Гера с Афиной предлагают мне одно и то же. Только Афина, в отличие от супруги Зевса, хочет, чтобы я завоевал эти земли огнем и мечом, потешив больное самолюбие Ареса”.
Юноша представил, как могучие слуги несут его в роскошном паланкине в блистающий золотом дворец, где уже накрыт красующийся всевозможными яствами громадный пиршественный стол, где бьют прохладные фонтаны, а по залам дворца гуляют прекрасные птицы (павлины? А сатир их знает, были они в Древней Греции или нет. — Авт.).
От разыгравшейся гастрономической фантазии у Париса засосало под ложечкой.
Предложение Геры было соблазнительнее предложения Афины, но все-таки что-то мешало юноше, словно заноза в известном мягком месте.
Но вот что?
— Ладно, я подумаю над твоим предложением, — произнес юноша стандартную фразу. — Дождись утра, и ты узнаешь о моем решении.
— Ох, смотри мне, — бросила напоследок Гера. — Знаю я таких, как ты, — морда с рождения лукавая. Но меня не обманешь, я обид никому не прощаю.
И Гера вошла обратно в огонь, растворившись в его желто-красном пламени.
Вот так, теперь пошли и угрозы, чего-то подобного в принципе Парис и ожидал. Как говорится: “С богами жить — по-олимпийски выть”.
Все было у даров Геры с Афиной: и размах, и масштабность, но не было в них одной маленькой детали, созвучной сердцу Париса. Он и сам не знал, что это за деталь, пока не увидел Афродиту в дымчатом наряде, скачущую на белом единороге.
Сойдя с мифического коня (да знаю, что не могло его быть в Древней Греции, но ведь красиво-то как? — Авт.), Афродита легко подбежала к костру.
Запахом дивных цветов повеяло от богини любви Афродиты.
Голова у Париса немного закружилась.
— Ты уже решил, кому отдашь яблоко? — весело спросила Афродита, пританцовывая рядом с огнем.
Юноша отрицательно покачал головой.
— Если ты отдашь яблоко мне, — продолжала вечно молодая богиня любви, — то получишь в жены самую прекрасную из смертных женщин — Елену.
— Э… — начал было юноша, но тут дымчатая одежда Афродиты спала к ее ногам, и Парис с открытым ртом уставился на обнаженную фигуру богини.
— Что же ты застыл, словно пораженный молнией Зевса? — лукаво спросила Афродита. — Глупенький, иди же ко мне, я ведь не кусаюсь…
Так была решена судьба великой Трои.
Парис проснулся рано утром, когда даже солнце еще не встало, точнее, огненная колесница бога Гелиоса еще стояла в небесном гараже.
Голова у юноши раскалывалась, словно от выпитого накануне бочонка крепкого вина. Но он-то прекрасно помнил, что никакого вина вчера не пил. Видимо, интимная близость с бессмертной женщиной давала наутро такой же эффект, как и глубокое опьянение.
Да, дела.
На что же это он вчера согласился?
Ну конечно же Елена, прекрасная Елена… И вдруг она — жена Париса?
Неплохо.
Весьма неплохо, даже, можно сказать, великолепно.
Афродита оказалась щедрой богиней, ибо Парис отдал бы ей золотое яблоко только за одну проведенную с ней ночь, безо всяких там прекрасных Елен…
С высокого Олимпа за проснувшимся юношей наблюдал хмурый Зевс, регулируя с помощью дистанционного пульта плывущее на экране телевизориуса изображение.
— Ох уж мне эти бабы, — недовольно пробурчал Громовержец, вглядываясь в картинку. — На все готовы, потаскухи, ради достижения поставленной цеди, тьфу ты, срам-то какой…
И, с чувством сплюнув на землю, Зевс выключил удивительное изобретение Гефеста.
А в Греции вдруг ни с того ни с сего пошел проливной дождь…
Глава 2
ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЕВ
Сказать, что Алкидий и Фемистоклюс были обыкновенными раздолбаями, это значит ничего не сказать. Они с легкостью впутывались во всевозможные авантюры и с такой же поразительной легкостью из них выпутывались.
Этим закадычным друзьям никогда не сиделось на месте, и каждая их очередная дерзкая выдумка была намного безумнее предыдущей.
Естественно, эта парочка никак не могла ускользнуть от взора всемогущих богов, вызывая у обитателей Олимпа праведное возмущение, и если бы не тотальная занятость последних на каждодневных пирах, то жуликоватым грекам было бы явно не до шуток. А так, то священных быков из храма Аполлона украдут, то жертвенное оружие в святилище Ареса свистнут. Тем они и жили, толкая “одолженные” у всемогущих вещи скупщикам краденого.
Алкидий, высокий смуглый юноша с длинными черными вьющимися волосами, отличался необычайной ловкостью и находчивостью. Родители его были рыбаками, но молодой грек, презрев физический труд, отказался от этой профессии, предпочитая странствовать по Аттике.
Фемистоклюс выглядел значительно старше своего приятеля. Маленький, чуть полноватый, с куцей рыжей бороденкой, по своему хитроумию он мог бы потягаться с самим великим царем Итаки Одиссеем, поэтому в их товарищеском дуэте Фемистоклюс играл роль генератора всех идей и разработчика всевозможных, коварных и не очень, планов.
Накануне драматических событий, а именно Троянской войны, Алкидий с Фемистоклюсом задумали неслыханный по своей кощунственности поступок: пробраться на Олимп и кое-что оттуда украсть.
Воистину подобная идея не могла прийти в голову ни одному нормальному греку, а если бы и пришла, то несчастный, лишь представив себе мысленно такое злодеяние, от ужаса поседел бы до кончиков волос.
Но Алкидий с Фемистоклюсом были не робкого десятка. Некоторые даже утверждали, что у обоих молодчиков в жилах текла божественная кровь.
Так, Фемистоклюса родители нашли брошенным в лесу, и злые языки поговаривали, будто он был рожден от мимолетной связи лесной дриады Эй и известного пьяницы пастуха Эвкледа.
В случае с Алкидием история и вовсе была темная. Отец-то у него действительно был родной, а вот насчет матери существовали глубокие сомнения. Утверждали, что подгулял однажды старик, уйдя в долгий рыбацкий рейд в море, с некой нереидой по имени Флексо, и родился, мол, у этой Флексы мальчик, который и был подброшен в большой раковине рыбаку прямо на крылечко дома с запиской: “На будущее, старый козел, предохраняйся”.
Алкидий, между прочим, частенько поражал своих сверстников удивительной способностью плавать под водой.
Например, он мог не всплывать на поверхность без какого-либо ощутимого для себя вреда около часа, а равных ему по скорости и мастерству дальних заплывов в Аттике вообще не было.
Итак, наши герои решили пробраться на сам Олимп.
Задача, скажем так, была не из легких, или, что греха таить, задача была невыполнимой даже для полусмертных.
Сам Олимп представлял собой некий летающий остров, постоянно находившийся выше уровня облаков. Построил этот остров вроде как Гефест, хотя во всевозможных преданиях по этому поводу существовали значительные разногласия.
Естественно, что Олимп в данной ситуации для смертных был абсолютно непреступен, но Фемистоклюс имел по этому поводу свое мнение.
— Главное, — говорил он, залпом опорожняя чашу с вином, — это рациональный подход к делу плюс холодный расчет. Ноль эмоций — половина успеха любого, даже самого безнадежного дела.
Друзья, как у них было заведено, перед очередным крупным делом расположились в любимом питейном заведении под названием “За пазухой у Зевса”. Поговаривали, что сам Громовержец в обличье смертного частенько захаживал сюда потискать местных красавиц да выпить крепкого троянского вина.
— Фемистоклюс, дружище, — по своему обыкновению пребывая в пессимистическом расположении духа, сказал Алкидий. — На этот раз нас наверняка поймают.
— КТО? — громко спросил Фемистоклюс, лукаво усмехаясь.
— Да тот же Арес, — не унимался Алкидий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35