Эта необычная парочка весьма оживленно беседовала, впрочем, говорил больше тот, постарше, что-то поясняя и на что-то указывая своему спутнику, несмотря на почти полную темноту. Тот же рассеянно поддакивал, временами восклицая: «Да, конечно», «Неужели?», «Как интересно!». И с серьезным видом кивал головой.
В трапезную они вошли не с главного входа, а через маленькую боковую дверь с восточной стороны. Она вела в обшитую темными панелями прихожую, где члены совета колледжа, поеживаясь от холода и пожимая друг другу руки, готовились войти в обширный зал. Там их ждал накрытый стол.
Профессор и его молодой спутник опаздывали и поэтому торопились поскорее снять верхнюю одежду. Для профессора это было непросто. Прежде он должен был освободиться от накинутой поверх пальто профессорской мантии, затем снять пальто и снова облачиться в мантию, далее сунуть шапочку в карман и туда же – шарф, который, как оказалось, он забыл захватить с собой, и, наконец, отыскать в карманах пальто носовой платок и очки. Вместе с очками профессор неожиданно извлек из кармана и шарф, в который они почему-то оказались завернутыми. Итак, шарф был все-таки при нем, хотя он и не смог воспользоваться им, чтобы спастись от пронизывающего, холодного и влажного ветра, проносившегося над папоротниковыми пустошами, как леденящее дыхание колдуньи.
Профессор поспешил подтолкнуть молодого друга первым к двери в зал. Наконец они уселись на два последних свободных стула, стараясь не замечать недовольных взглядов и удивленно поднятых бровей, выражавших недоумение и осуждение, ибо опоздавшие прервали традиционную молитву, которую читали на латыни перед трапезой.
Зал был полон. В холодные месяцы года он особенно привлекал к себе старшекурсников. На сей же раз он был необычно освещен свечами, что случалось лишь при особых обстоятельствах. Длинные накрытые столы терялись в полумраке огромного зала. Колеблющееся пламя свечей оживляло лица присутствующих, голоса звучали приглушенно, звон ножей и вилок поднимал настроение, а где-то вверху, под древними сводами, чувствовалось незримое присутствие всей многовековой истории колледжа. Столы в одном конце зала заканчивались подобием крестовины, примерно на фут приподнятой над плоскостью столов. Поскольку обед был торжественный и ожидалось большое количество приглашенных, столы расставили вдоль стен, поэтому многим пришлось сидеть спиной друг к другу.
– Итак, юный Мак-Дафф, – промолвил профессор, когда они уселись и развернули салфетки, – рад снова видеть вас. Это отлично, что вы пришли, мой друг. Понятия не имею, что они здесь затеяли, – вдруг сказал он, оглядываясь вокруг. – Но свечи, столовое серебро, сосредоточенность на лицах говорят о том, что это обед в честь кого-то или чего-то, о чем, впрочем, мало кто уже помнит, но все знают, что есть возможность поесть лучше обычного.
Профессор остановился, на мгновение задумался, оглядывая полумрак трапезной, а затем продолжил:
– Странно, вам не кажется, что качество пищи зависит от освещения? Представляю, каких высот кулинарного искусства достигли бы наши повара, если бы им пришлось трудиться в кромешной тьме. Стоило бы попробовать, как вы считаете? В колледже полно подземелий, которые вполне можно приспособить для этой цели. Мне кажется, я как-то показывал вам их, а? Отличная кирпичная кладка.
Слова профессора несколько успокоили гостя, ибо свидетельствовали о том, что его учитель вернулся к действительности и наконец вспомнил, кто он и зачем здесь. Профессор Урбан Кронотис, королевский профессор кафедры хронологии, или просто Крон, как его часто называли, недаром однажды в разговоре уподобил свою память бабочке «Королева Александра», беспечному и непостоянному созданию, увы, давно уже исчезнувшему.
Несколько дней назад он позвонил своему бывшему ученику и пригласил его к себе. По его голосу тот почувствовал, что профессор искренне рад его видеть. Однако когда Ричард Мак-Дафф, чуть опоздав, позвонил в дверь, профессор открыл ее с нескрываемым раздражением и, увидев Ричарда, казалось, даже вздрогнул от неожиданности. Он тут же сердито справился, какие личные проблемы привели Ричарда к нему, и был весьма недоволен, когда тот деликатно напомнил, что вот уже десять лет, как профессор более не является его наставником. Только после этого профессор наконец вспомнил, что сам пригласил своего бывшего ученика на обед в колледж, и поэтому пустился в пространные рассуждения об истории архитектуры колледжа, из чего гость заключил, что мыслями профессор снова далеко отсюда.
Крон, в сущности, никогда не был учителем Ричарда. Он был всего лишь его воспитателем, то есть заботился о его благополучии и здоровье в стенах колледжа, своевременно напоминал об экзаменах, предостерегал от дурных привычек и наркотиков. Вообще оставалось загадкой, учил ли Крон кого-нибудь чему-нибудь. С его профессорским статусом тоже не все было ясно, чтобы не сказать больше. Свои обязанности как профессор и глава кафедры он свел к составлению обширных списков рекомендуемой литературы, большинство из которой уже лет тридцать не издавалось и не упоминалось в каталогах. Однако он не на шутку гневался, когда его подопечные жаловались, что нигде не могут найти рекомендованные им книги. Немудрено, что никто толком так и не знал, какую дисциплину он преподает. Разумеется, профессор заранее – и давно – принял меры к тому, чтобы в библиотеках колледжа никто никогда не смог бы обнаружить ни одну книгу из его рекомендательного списка. Поэтому он всегда располагал своим временем как ему вздумается.
Поддерживая хорошие отношения со старым хитрецом, Ричард однажды выведал у него, чем же все-таки занимается королевская кафедра хронологии, которую тот возглавляет.
Был один из тех ясных теплых летних дней, когда казалось, что мир прекрасен и полон радости. Профессор тоже был в приподнятом настроении. Они шли по мосту через реку Кем, отделявшую старую часть территории колледжа от новой.
– Синекура, мой друг, чистейшей воды синекура, – улыбаясь, сознался профессор. – Мизерная плата за столь же мизерный труд. Это позволяет мне вести игру без проигрыша. Колледж хотя и Не хлебное, но вполне удобное место, чтобы остаться здесь до конца дней своих. Рекомендую всем. – Он перегнулся через перила моста и задержал свой взгляд на одном из кирпичей в кладке опор, почему-то привлекшем его внимание.
– Но что преподается на вашей кафедре? – настаивал Ричард. – История? Физика? Философия? Что же, профессор?
– Хорошо, – медленно начал профессор, – раз это вас так интересует, я, пожалуй, расскажу вам.
Эта кафедра создана здесь самим королем Георгом Третьим, который, как вам известно, был весьма большим оригиналом. Например, он утверждал, что одно из деревьев в Виндзорском королевском парке вовсе не дерево, а Фридрих Великий.
– Следовательно, кафедра учреждена по его личному повелению и поэтому называется королевской? Идея довольно странная.
Солнечные зайчики весело играли на глади воды. Молодые люди, совершавшие прогулки по реке на плоскодонках с шестами, сталкиваясь, весело переругивались. Тощие студенты-естественники, проторчав весь семестр взаперти в своих аудиториях, с бледными, как рыбье филе, лицами, боязливо щурились от солнца. Бредущие вдоль берега парочки были столь взволнованы солнцем и прелестью окружающей природы, что то и дело куда-то исчезали на часок.
– Бедный, уставший от войн человек, я имею в виду короля Георга, – продолжал свой рассказ профессор, – помешался на времени. Его дворец был полон часов, которые он беспрестанно заводил. Встав среди ночи, несчастный бродил по Дворцу в ночной сорочке и заводил часы, опасаясь, что время пойдет вспять, если они остановятся, понимаете? В его жизни свершилось столько ужасного, что он страшился прошлого, как бы оно не повторилось вновь, если хотя бы на мгновение остановится ход времени. Вполне понятный страх, если есть чего бояться. А ему ох как было чего бояться. Хотя бедняга совсем свихнулся, он вызывал у меня симпатию. Он назначил меня, вернее, создал для меня эту кафедру и дал мне титул, тот самый, который я имею честь сейчас носить… Да, о чем это я? Ага, вспомнил… Король учредил кафедру хронологии, призванную исследовать причины, почему одно проистекает из другого, и можно ли нарушить подобную закономерность. Поскольку ответы на три его вопроса мне уже тогда были известны, а именно: да, нет, быть может, – я сразу понял, что о дальнейшей судьбе карьеры мне можно не беспокоиться.
– А ваши предшественники?
– Они думали так же.
– Кто они были?
– Кто? Прекрасные люди, разумеется. Все до единого. Как-нибудь напомните мне, и я вам о них расскажу. Вон видите этот кирпич? Однажды Вордсворта стошнило прямо на него. Умнейший был человек.
Эта беседа с профессором состоялась десять лет назад.
Ричард окинул взглядом обеденный зал, чтобы убедиться, изменилось ли здесь что-нибудь за эти годы, и вынужден был признаться, что нет. В полумраке высоких стен где-то прятались знакомые портреты премьеров, архиепископов, политических реформаторов и поэтов. Одного из них, как уже поведал профессор, однажды стошнило на кирпич в опоре моста через реку Кем.
– Что ж, – доверительно промолвил профессор громким шепотом, словно сообщал бестолковым монахиням, как следует прокалывать дырочку в детской резиновой соске, – я слышал, вы преуспеваете, гм?
– Да, кажется, – неуверенно признался Ричард, удивленный этим не менее чем все остальные.
И вдруг почувствовал на себе настороженные взгляды.
– Компьютеры? – неодобрительно произнес кто-то из соседей по столу. И Ричард заметил, как интерес к нему тут же погас.
– Прекрасно, – однако одобрил профессор. – Рад за вас. Скажите мне, – продолжал он, но Ричард вдруг понял, что вопрос задан не ему, ибо профессор уже повернулся к своему соседу справа, – что все это значит? – Он указал рукой на свечи и парадную сервировку стола.
Сосед, напоминавший высохшую мумию, медленно повернулся к профессору и посмотрел на него взглядом человека, которого насильно вернули из другого мира.
– Кольридж, – скрипучим слабым голосом наконец ответил он. – Обед в честь Кольриджа, старый болван. – Он медленно отвернулся от профессора и уставился в темноту. Звали его Коули, он был профессором археологии и антропологии. За его спиной поговаривали, что он ни в грош не ставит свой предмет, а видит в нем лишь возможность снова вернуться в детство.
– А, вот оно что, – пробормотал профессор. – Конечно, конечно! – Он повернулся к Ричарду. – Ежегодные Кольриджские чтения, – глубокомысленно закивал он головой. – Ведь он выпускник нашего колледжа, понимаете, – добавил он после недолгой паузы. – Сэмюэль Тейлор Кольридж. Надеюсь, вы слышали о нем. Это обед в его честь. Конечно, не в буквальном смысле. Сейчас это несколько поздновато. – Профессор умолк. – Прошу вас, вот соль.
– Э-э, спасибо. Я подожду, – ответил удивленный Ричард, ибо обед еще не подавали.
– Не стесняйтесь, берите, – настаивал профессор, пододвигая к нему тяжелую серебряную солонку.
Ричард растерянно заморгал и неохотно протянул руку к солонке. Но пока он моргал, солонка исчезла.
Молодой человек вздрогнул от удивления.
– Ловко, не так ли? – сказал профессор и извлек солонку из-за уха мумиеподобного соседа справа, чем вызвал почти неприлично молодое хихиканье где-то рядом. Профессор озорно улыбнулся: – Препротивнейшая привычка, сознаюсь. В моем списке дурных привычек, от которых надлежит избавиться, она стоит третьей после курения и пиявок.
Да, здесь тоже ничего не изменилось. Кто-то любил ковырять в носу, кто-то бил старух на улице. Привычка профессора была сравнительно безобидной по сравнению с другими – просто странность, детское пристрастие к фокусам. Ричард вспомнил свое первое обращение к наставнику с личной проблемой. Причиной был обыкновенный страх, знакомый первокурснику, которому впервые предстояло самостоятельно написать реферат. Но в тот момент Ричарду он показался делом почти непреодолимым и давящим, как тяжкое бремя. Профессор, сосредоточенно хмурясь, с глубоким вниманием выслушал его исповедь, а когда Ричард закончил, задумался, поглаживая подбородок, а затем, нагнувшись поближе, внимательно заглянул ему в глаза.
– Боюсь, ваша главная проблема в том, – сказал он, – что ваш нос забит скрепками для бумаг.
Ричард ошалело уставился на него.
– Позвольте вам это доказать, мой юный друг. – С этими словами профессор, протянув руку через стол, вытащил из носа Ричарда цепочку из одиннадцати скрепок и небольшой ластик в форме лебедя.
– Вот он, главный виновник! – воскликнул профессор, подняв ластик вверх. – Бывает, что они попадаются даже в пакетах с овсянкой и могут причинить немало неприятностей. Что ж, я очень рад нашей маленькой беседе, дорогой друг. Не стесняйтесь побеспокоить меня и в другой раз, если у вас возникнут подобные проблемы.
Разумеется, Ричард более никогда не беспокоил профессора по таким пустякам.
Он окинул взглядом стол в поисках знакомых лиц.
Через два человека от себя он увидел декана факультета английского языка и литературы, бывшего когда-то его научным руководителем, но тот ничем не выказал, что знает Ричарда. И немудрено. За все три года учебы Ричард сделал все, чтобы не попадаться ему на глаза, даже отрастил бороду, чтобы быть похожим на кого угодно, только не на самого себя.
За деканом сидел совсем незнакомый Ричарду человек. Он не знал его, как, должно быть, и все остальные. Тощий, он чем-то напоминал странную птицу, к тому же у него был пугающе длинный хрящеватый нос. Слишком длинный и слишком хрящеватый. Этот нос напоминал Ричарду киль той самой австралийской яхты, которая, как утверждали, именно из-за его длины выиграла кубок в регате 1983 года в Америке. Потом было много споров по этому случаю, но к незнакомцу за столом это отношения не имеет.
Сейчас, похоже, с ним никто и словом не перекинулся. Да, никто.
1 2 3 4 5