Двое уселись сторожить; у того и у другого в руке была фляжка, а на коленях лежал меч.Роканнон закрыл глаза. Скрестил два пальца, распечатав этим капюшон герметитового костюма. Долгая ночь сменилась долгим рассветом. Из клубов тумана, вплывавших в открытые проломы окон, появился Згама; следя за тем, чтобы не поскользнуться на вымазанном жиром полу, перешагивая через храпящие тела, он подошел к Роканнону и на него уставился. Взгляд, которым пленник ответил Згаме, был по-прежнему спокойным и твердым, взгляд Згамы был полон бессильной злобы.— Ну гори, гори! — и Згама, повернувшись, ушел.Снаружи к Роканнону доносилось глухое воркование хэрило; этим жирным, покрытым перьями домашним животным, чье мясо служило пищей для ангья и ольгьо, обрезали, чтобы животные не улетели, крылья, и здешние хэрило паслись по-видимому на прибрежных скалах.Мужчины ушли, в доме осталось только несколько женщин с маленькими детьми, и женщины эти, даже когда пришло время жарить мясо к ужину, от Роканнона старались держаться подальше.Уже тридцать часов Роканнон стоял прикованный к столбу, у него болели ноги, и его мучила жажда. Жажда была хуже всего. Без еды он мог обходиться очень долго и, наверно, так же долго, если не дольше, мог оставаться на ногах, хотя голова у него уже кружилась; но без воды он мог продержаться еще только один долгий день этой планеты.Вечером языки пламени снова заплясали перед его лицом, и сквозь них он видел бородатое, угрюмое, белое лицо Згамы; но перед его мысленным взором стояло другое лицо, обрамленное золотыми волосами и темное, — лицо Могиена, к которому он испытывал теперь не только дружеские, но и в каком-то смысле отеческие чувства. Ночь тянулась и тянулась, и костер горел и горел. Роканнон думал о маленьком фииа Кьо, похожем на ребенка, вызывающем смутную тревогу, связанным с ним узами, которые он, Роканнон, не пытался понять; заново слышал, как воспевает героев Яхан, как ворчат и смеются, чистя скребницей большекрылых коней, Иот и Рахо; видел снова, как снимает с шеи золотую цепочку Хальдре. Из прежней жизни, хоть он и побывал на многих мирах, много узнал, много сделал, ему не вспоминалось сейчас ничего. Прошлое в нем сгорело. Сейчас ему чудилось, будто он стоит в Халлане, в большом длинном зале, увешанном гобеленами, на которых люди сражаются с великанами, и Яхан, протягивая ему чашу с водой, говорит: «Пей, Повелитель Звезд. Пей».И он выпил воду. 5 В чаше, когда Яхан, снова наполнив, протянул ее Роканнону, плясали Фени и Фели, две самые большие луны. Костер погас, в нем тлело всего несколько углей. Вокруг было темно, только лунный свет проникал в оконные проемы, и в тишине только временами было слышно, как ворочаются и дышат спящие.Яхан почти бесшумно открепил цепь от столба, и Роканнон, ноги у которого отекли, прислонился к столбу.— Наружные ворота охраняют всю ночь, — услышал он шепот Яхана. — Поэтому бежать лучше завтра днем, когда они погонят пастись своих хэрило…— Нет, лучше завтра ночью. Ноги болят, идти быстро я не смогу. Придется схитрить. Надень цепь на крюк, Яхан, вот на этот — она будет меня поддерживать. Я сам смогу снять цепь с крюка, когда понадобится.Кто-то проснулся и сел, зевая, и Яхан, блеснув в лунном свете улыбкой до ушей, припал к полу и слился с темнотой, Роканнон снова увидел его на рассвете: вместе с другими, одетый, как и все, в грязные шкуры, он гнал хэрило пастись, черные волосы на голове у него торчали как щетина. Опять подошел Згама и злобно уставился на Роканнона. Роканнон понимал, Згама половину своих стад и жен отдал бы ради того, чтобы избавиться от этого пленника с его сверхъестественными, наводящими ужас способностями. Згама проспал в теплой золе, ею была выпачкана вся его голова, и он больше походил на обожженного огнем человека, чем Роканнон, чье тело сияло белизной. Тяжело ступая Згама ушел, и до вечера помещение почти опустело. Роканнон коротал время, делая малозаметные со стороны изометрические упражнения. Когда какая-то женщина, проходя мимо, увидела, что он потягивается, он не только не прервал упражнения, а еще стал раскачиваться и запел негромко без слов. Женщина упала на четвереньки и так, на четвереньках, скрылась, хныча, за дверью.За окнами начало смеркаться, угрюмые женщины поставили в очаг вариться похлебку из мяса и морских водорослей, а снаружи вскоре послышалось воркованье сотен возвращающихся хэрило; вошел Згама со своими людьми, на бородах и одежде у них блестели капельки тумана. Мужчины уселись на пол и приступили к еде. Звенела посуда, клубился пар, из-за резких запахов трудно было дышать. Лица у всех были мрачные, голоса звучали озлобленно: ведь уже не первый день, вернувшись вечером домой, люди Згамы видели нечто жуткое — человек стоит в пламени, а огонь его не берет.— Разжигайте снова костер! — заревел Згама и сунул в дрова, сложенные у ног Роканнона, пылающее полено.Никто, однако, не поднялся.— Я съем твое сердце, Скиталец, когда оно зажарится у тебя в груди! А твой синий камень я буду носить на кольце в носу! — Устремленный на Згаму немигающий взгляд, который он терпел уже больше двух дней, доводил его до безумия. — Я заставлю тебя закрыть глаза!И, схватив валявшуюся на полу тяжелую палку, он с силой ударил ею Роканнона по голове и отскочил в сторону, словно испугавшись того, что сделал. Палка упала концом в горящий костер и теперь оттуда торчала.Медленно-медленно Роканнон протянул правую руку, взялся за палку и выдернул ее из костра. Конец палки пылал. Роканнон поднял ее, направил горящий конец Згаме в глаза и все так же медленно шагнул вперед. Цепи с него спали. Разбрасывая ногами пылающий костер, поднимая столбы искр, он пошел вперед, прямо на Згаму.— Вон отсюда, — сказал Роканнон пятящемуся Згаме. — Ты больше здесь не хозяин. Закон попирают рабы, жестоки — рабы и глупы — тоже рабы. Ты мой раб, и я гоню тебя, как скотину. Убирайся прочь.Згама ухватился руками за косяк, однако пылающий конец палки все ближе придвигался к его глазам, и он, съежившись и по-прежнему пятясь, переступил через порог наружу. Сторожа упали ничком в грунт. Сквозь туман пробивался свет двух смоляных факелов, прикрепленных к внешней стороне ворот. Если не считать бормотанья хэрило в хлевах и шипенья прибоя под обрывом, царило безмолвие. Згама продолжал пятиться и наконец оказался в проеме узких ворот, между двумя факелами. Его лицо, похожее теперь на черно-белую маску, смотрело как завороженное на приближавшуюся горящую палку. Уже ничего не соображая от страха, Згама вцепился в один из столбов ворот, загородив их коренастым телом. Собрав все силы, Роканнон толкнул Згаму пылающим концом палки в грудь, и Згама упал, а Роканнон, перешагнув через него, исчез в густом плывущем тумане за воротами. С трудом передвигая ноги, он прошел в сумраке шагов пятьдесят, споткнулся, упал — и обнаружил, что подняться не в состоянии.Никто его не преследовал. Он лежал в траве, и ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Наконец факелы на воротах погасли (а может, кто-то их намеренно погасил), и стало совсем темно. В траве многоголосно свистел ветер, а далеко внизу по-прежнему шипел прибой.Когда туман поредел и стал виден свет лун, Яхан нашел Роканнона; тот лежал в двух шагах от обрыва. Он помог Роканнону встать, и они двинулись в путь. Иногда на ощупь, спотыкаясь, а то и на четвереньках (когда бывало совсем темно или грунт оказывался особенно неровным) шли они на юго-восток от моря, в глубь суши. Раза два или три, чтобы отдышаться и оглядеться, они останавливались, и Роканнон тогда сразу же засыпал. Яхан будил его и заставлял идти снова, и наконец уже перед рассветом они, двигаясь по течению какого-то ручья, пришли к лесу с невероятно высокими деревьями. В темноте деревья казались чернее ночи. Держась берега ручья, Яхан и Роканнон вступили под сень деревьев, но прошли совсем немного, когда Роканнон остановился и на своем родном языке сказал:— Я больше идти не могу.Яхан нашел под нависшим берегом, у самой воды, полоску сухого песка; того, кто там спрятался, обнаружить, по крайней мере сверху, было невозможно; и Роканнон заполз туда, как животное в логово, и тут же уснул.Когда, пятнадцатью часами позже, уже в вечерние сумерки, он проснулся, то увидел Яхана, а около него — небольшую кучку съедобных зеленых побегов и кореньев.— Плодов пока еще нет, не созрели, — сказал сокрушенно Яхан, — а лук и стрелы у меня отобрали дураки в Замке Дураков. Я поставил несколько ловушек, но до вечера в них ничего не поймается.Роканнон в два приема проглотил зелень, напился воды из ручья и почувствовал, что в состоянии думать снова.— Яхан, как ты оказался в этом… Замке Дураков?Молодой ольгьо зарыл в песок несъедобные остатки кореньев и уже после этого посмотрел на Роканнона.— Ты ведь знаешь, Повелитель, я… не повиновался своему Повелителю Могиену. И после этого подумал: а не пристать ли мне к Тем, Кто Живет Без Хозяев?— Ты о них слышал раньше?— Дома рассказывали иногда о местах, где и повелители и слуги мы, ольгьо. Говорили даже, будто в давние времена в Ангьене жили только мы, «среднерослые», что мы охотились в лесах и никаких хозяев у нас не было; уже потом с юга приплыли ангья в лодках, на носу у которых была драконья голова… Так я попал к людям Згамы, а они решили, что я убежал из какого-нибудь замка дальше по берегу. Отобрали у меня лук, поставили пасти хэрило, а спрашивать ни о чем не стали. И у них я тебя увидел. Но и не окажись тебя там, я бы все равно убежал от них. Не хотел бы я быть повелителем таких дураков.— Ты не знаешь, где наши товарищи?— Не знаю. Ты хочешь их разыскать, Повелитель?— Называй меня просто по имени. Да, если есть хоть какая-то надежда найти их, я буду их искать. Одни, пешком, без одежды и оружия, мы с тобой континент не пересечем.Молча глядя в темную, но чистую воду ручья, уносившуюся под тяжелые ветви деревьев, Яхан заглаживал песок.— Ты не согласен?— Если мой Повелитель Могиен меня встретит, он убьет меня за непослушание. Это его право.Да, именно этого требовал кодекс поведения ангья; и уж кто-кто, а Могиен требования кодекса выполнил бы наверняка.— Если ты найдешь себе нового хозяина, прежний теряет право тебя наказывать — ты это знаешь, Яхан?— Но ведь никто не захочет стать хозяином непослушного, — кивнув утвердительно, сказал тот.— Ты можешь поклясться в верности мне, и я отвечу за тебя перед Могиеном — если мы его найдем. Я не знаю, что вы говорите в таких случаях.— Мы говорим, — сказал Яхан почти шепотом, — своему повелителю отдаю я часы своей жизни и пользу от своей смерти.— Принимаю от тебя и то и другое. А также собственную свою жизнь, которую ты мне спас.Ручей, шумно журча, сбегал по склону горы, а сумерки между тем сгущались. Роканнон стянул с себя герметитовый костюм и лег в ручей, чтобы холодная вода смыла с него пот и усталость, страх и воспоминание о том, как пламя лизало его глаза. Снятый костюм представлял собой горсть прозрачной ткани и еле видимых, в волос толщиной трубок и проводов с двумя полупрозрачными кубиками, каждый из которых легко уместился бы на ногте. Яхан с изумлением наблюдал, как Роканнон снова надевает на себя костюм (другой одежды у Роканнона не осталось).— Повелитель Скиталец, — спросил Яхан, — эта кожа… это она защитила тебя от огня? Или… или тебя защитил синий камень?Ожерелье было спрятано целиком в его, Яхана, мешочке для амулета, висевшем теперь на шее Роканнона.— Защитила эта кожа. Никакого волшебства тут нет. Она как очень прочные латы.— А белая палка?..Роканнон посмотрел на все ту же выброшенную морем на берег палку, конец которой теперь был обуглен; Яхан подобрал ее в траве над обрывом накануне вечером; похоже, и Яхан и люди Згамы считали, что Роканнона разлучать с посохом нельзя.— Это, — ответил Роканнон, — всего лишь хорошая трость для ходьбы.Он снова потянулся и, поскольку есть все равно было больше нечего, еще попил из темного, холодного, громко журчащего ручья.Проснувшись поздним утром, он почувствовал себя отдохнувшим и страшно голодным. Яхана не было: он ушел еще на рассвете проверить ловушки, да и слишком холодно и сыро было в логове. Вскоре Яхан вернулся, он принес только жалкий пучочек съедобных трав и дурную весть. Оказывается, пока Роканнон спал, он поднялся по лесистому склону на гребень хребта, вдоль которого они шли, и оттуда увидел, что и по другую сторону хребта, на юге, простирается море.— Неужели эти жалкие толенские рыбоеды оставили нас на острове? — сказал Яхан; обычная для него уверенность в том, что все будет хорошо, была явно подорвана голодом и холодом.Роканнон попытался вспомнить контур морского берега на утонувших картах. С запада на восток течет река, в море она впадает на северной стороне длинного языка суши, на котором продолжается тянущаяся вдоль морского берега, тоже с запада на восток, горная цепь; язык суши отделен от континента заливом, достаточно длинным и широким, ясно видимым на картах и хорошо ему запомнившимся. Какой, интересно, длины этот залив? Километров сто, двести?— Залив широкий? — спросил Роканнон.— Очень широкий, — мрачно ответил Яхан. — А плавать я не умею, Повелитель.— Мы можем идти пешком — этот хребет к западу отсюда соединяется с материком. Где-нибудь на этом пути нас, наверно, и ждет Могиен.Руководить дальнейшими действиями предстояло, разумеется, ему, Роканнону (Яхан и так сделал больше, чем он был вправе от него ожидать), но, сказать по совести, мысль о долгом пути по неизвестным местам его совсем не радовала. Как выяснилось, Яхан во время своей утренней прогулки никого не встретил, однако пересек несколько тропинок, дичь видел очень редко, и она была пугливой, следовательно, люди в этих лесах наверняка появляются.Но для того, чтобы, как ни маловероятно это было, Могиен их нашел (если вообще он жив, свободен и у него есть еще крылатые кони), им придется идти на юг и, если возможно, по открытым, хорошо просматривающимся сверху местам. Могиен наверняка будет ожидать, что они движутся на юг: ведь именно на юге то, ради чего они отправились в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19